Ирина Солганик
КРЕПОСТЬ НАД БЕЗДНОЙ
Елена Макарова сделала
возможным диалог с современностью узников Терезина
К оглавлению раздела
«ВЕСТИ»
22 марта 2007 года
Елена Макарова -
писатель, историк и педагог, художественный директор 16 международных выставок,
автор 26 книг, среди которых – художественная проза, труды по искусствотерапии и
истории концлагеря-гетто Терезина (Терезинштадта). Ныне Елена Макарова готовит
четвертую книгу о транзитном Терезине (в шестидесяти километрах от Праги), в
котором с 1941 по 1945 годы были заключены представители еврейской элиты Чехии,
Германии, Австрии, Голландии, Дании, и откуда заключенных депортировали в
Освенцим и прочие лагеря уничтожения. Новая четырехтомная терезинская
энциклопедия воссоздает со всей достоверностью жизнь на краю – с ужасами,
надеждами, дурной бесконечностью трагедий.
Отмечу, что в Терезине, названном Адольфом Эйхманом «маленьким сионистским
экспериментом для будущего еврейского государства», существовало «еврейское
самоуправление». Лидеры так называемого Совета старейшин находились в весьма
двусмысленном положении, поскольку им приходилось исполнять приказы немецкого
командования, в том числе – составлять «списки на транспорт», уходивший в лагеря
уничтожения. В городе были также суд и тюрьма, больницы, банк, общепит, «отдел
досуга», проводивший множество мероприятий, от театральных постановок до
футбольных матчей, - но, естественно, все заканчивалось в тот момент, когда
приходила повестка на «транспорт». В то же время именно в бутафорский Терезин
приезжала в 1944 году комиссия Международного Красного Креста (эксперты
отметили, что евреев неплохо содержат, и что «права человека в лагере не
нарушаются»), и там же снимался фильм о процветании евреев на территории Рейха.
Книги, подготовленные Еленой Макаровой и ее соавторами Сергеем Макаровым,
Екатериной Неклюдовой, Виктором Куперманом, основываются на документах, будь то
дневники терезинских узников («Крепость над бездной. Терезинские дневники
1942-1945 года») или же прочитанные в лагере лекции, охватывавшие все возможные
темы, от философии Гегеля до квантовой теории и путешествий на воздушном шаре
(«Утопия и реальность. Терезинские университеты»). В свою очередь, в книге «Я –
блуждающий ребенок. Дети и учителя в Терезине» собраны детские дневники,
рассказы, рукописные журналы, стихи и рисунки; ныне, как уже говорилось,
готовится еще один том, посвященный терезинскому театру и изобразительному
искусству. Для подготовки каждой из книг потребовались годы труда, исследований,
поисков, - в историях, рассказанных мне в этой связи Еленой Макаровой, детектив
смешивается с мистикой; но, несомненно, работа проделана колоссальная.
По словам Елены Макаровой, она рассчитывала хотя бы отчасти воскресить погибшую
культуру. Прочитав «Терезинские дневники 1942-1945 года», могу утверждать, что
ей это удалось поболее, чем кому-либо другому, занимавшемуся терезинской темой,
- культура воссоздана, воспроизведена трагедия терезинского существования,
открыт мир идей и чувств тех, кого насильно и несправедливо изъяли из жизни.
- Елена, как получилось, что вы занялись терезинским проектом?
- Все началось с того, что в январе 1988 года я приехала в Еврейский музей Праги
– собиралась посмотреть рисунки детей из Терезина, очень меня заинтересовавшие
тем, что, в отличие от рисунков советских школьников, с которыми я работала, они
были полны жизнью и, главное, свободны - даже в композиционном смысле. Это была
свобода в тюрьме, свобода, несмотря на все ограничения.
На обратной стороне рисунков я обнаружила ритмические упражнения, как бы
разминку руки, которые можно было отнести к периоду Баухауза. Собственно, такие
упражнения делали в двадцатые годы по системе И. Иттена, - и я поняла, что
преподаватель у него учился. Тогда я написала в Баухауз, и получила письмо – да,
была такая Фридл Дикер-Брандейсова, она погибла в Освенциме. Вот так я стала
заниматься историей Фридл, и в течение 15 лет собирала все, что от нее осталось,
- а осталось, как выяснилось, невероятно много, она была совершенно
фантастической художницей, дизайнером по костюмам, архитектором (по ее проектам
построены здания в Вене). Кроме того, она еще занималась преподаванием.
Потом, когда Фридл попала в Терезин, она два года подряд работала с детьми, -
про нее говорили, что она «спасала детей уроками рисования». В результате
осталось 5 тысяч детских рисунков, причем на каждом стояло имя, номер группы,
номер урока – по всей видимости, Фридл полагала, что после войны она сможет
разобраться, что происходило с детьми в лагере. Один транспорт уходил, а другой
приходил, одни дети отправлялись в Освенцим, а другие являлись на их место, но у
нее была миссия, которую она выполняла. В Терезине Фридл уже не задумывалась,
кто она – художник или педагог.
После войны ее история была забыта, детские рисунки, которые по ее указанию были
переданы директору одного детского дома, оказались в Еврейском музее Праги.
Никто ей особенно не занимался, за исключением куратора музея, д-ра Арно Пажика,
первым подготовившего небольшую выставку работ, приуроченную к девяностолетию
Фридл. Выставка эта состоялась в 1988 году, - то есть именно тогда, когда я
приехала в Прагу; потому у меня была какая-то основа, нельзя сказать, что я
начинала на пустом месте.
Из-за Фридл, кстати сказать, я приехала в Израиль – меня пригласили сделать ее
выставку в Яд ва-Шем, и выставка эта оказалась очень успешной.
Так началась моя жизнь между двумя мирами: с одной стороны, был мир уничтоженной
культуры и уничтоженных людей, из которых многие, на мой взгляд, просто
гениальны. С другой стороны – мир выживших, к которым первые меня отсылали. К
примеру, благодаря Фридл я познакомилась по меньшей мере с четырьмя сотнями
человек, каждый из которых рассказал свою историю, а эти истории меня трогали и
заставляли заниматься дальнейшим исследованием. Таким образом, был собран
материал, относившийся к разным темам; получилась книга дневников, книга о
детях, а также монография о системе образования в Терезине.
В лагере было прочитано 2 430 докладов на всевозможные темы, от полетов на
воздушном шаре до математических теорем, - ведь, вообще говоря, там была собрана
европейская элита. Представьте - 700 транспортов из Европы, профессора из
Австрии, Германии, Чехии; тем, кто у них учился и кому посчастливилось остаться
в живых (хотя таких было немного), потом не требовалась никакая школа. То же
самое касается режиссеров, - тем, кто учился у терезинских режиссеров и кто
выжил, в дальнейшем не нужно было кончать театральные училища.
Вот сейчас я как раз перевожу письмо человека, игравшего в еврейском немецком
театре, и он пишет, что там все было просто: миска, ложка и - пошел, если тебя
не отправили в Освенцим, ты продолжаешь играть, если отправили – играть не
можешь. Хотя это звучит макабрически, человек в лагере был лишен огромного
количества забот – где взять ссуду, делать ли прививку от гриппа и т.д.
Вообще говоря, из Терезина были отправлены в лагеря уничтожения 88 тыс. человек,
еще 33 тыс. умерли от голода и болезней, и выжило всего 30 тыс.; ну а поскольку
речь идет в основном об ассимилированных евреях, то можно сказать, что это был
конец Европы.
- Я прочитала подготовленную вами книгу «Терезинские дневники»; любопытно было
бы узнать, как вы эти дневники обнаружили?
- Дневников, вообще говоря, не так много, и не существует никакого общего
каталога, поскольку все они находятся в архивах и музеях разных стран, или же
сохраняются частными лицами. Если рассказать о процессе их поиска, получится
детективная история.
К примеру, дневник одной девочки, Ханы Андеровой, я нашла в Яд-ва-Шем, - его мне
принесли по ошибке, хотя я заказала совсем другую вещь. Потом я прочла дневник
ее бабушки, погибшей в Треблинке. Далее получилось так, что я узнала от одной
моей знакомой, живущей в Тель-Авиве, что Хана Cтейндлерова-Андерова жива. И
действительно, я нашла ее в Праге и записала интервью, во время которого
выяснилось, что она - ученица и родственница художника Петра Кина, совершенно
гениального парня, погибшего в 25-летнем возрасте, которым я сейчас занимаюсь. У
нее дома оказались его картины и связанные с ним документы. В общем, когда ты
очень долго находишься в каком-то мифологическом или мистическом месте, и в него
глубоко погружаешься, то там у тебя складывается свое лого.
Есть вещи, которые делаешь просто по наитию. Например, мы с моим мужем Сергеем
Макаровым оказались в Терезине, и я вдруг велела немедленно ехать в город Мост,
о котором мне не было ничего известно. Мост этот оказался жутким промышленным
городом, - мы туда приехали, Сережа пошел и купил себе мочалку, а я вдруг
поняла, что здесь живет женщина по имени Лола Шанцерова. В тетради, полученной в
одном из детских домов, было написано, что она единственная из всех хотела на
транспорт, поскольку в нем отправляли ее маму, и она ходила и просила, чтобы ей
тоже разрешили поехать. Представьте себе, Лолу Шанцерову я нашла, - именно в
этот день она вернулась домой из больницы. Далее выяснилось, что она дружила с
племянницей Фридл Дикер-Брандейсовой, но, к сожалению, племянница, Эва
Брандес-Тумова, скончалась за два месяца до нашей встречи.
Я нашла дочерей Эвы, и у них оказались открытки и еще многое из того, что Фридл
писала в Терезине, - благодаря этому можно было восстановить полную картину. Но
почему я сказала, что надо ехать в Мост, я не знаю, и ни один человек не знает.
Все произошедшее убеждает меня в том, что это – не история видимого мира, просто
я в нее попала и как бы осталась. Хотя в то же время я занята массой других
вещей - делаю фильмы, преподаю, работаю с больными детьми, вот роман у меня
выйдет, и книжки уже изданы про детство и про занятия лепкой с детьми, и все это
не имеет никакого отношения к Терезину.
В принципе, мне некогда размышлять, что я делаю и зачем, - это плодотворно для
одних и совершенно разрушительно для других. Потому пока я делаю, то и хорошо, а
когда остановлюсь, тогда подумаю.
- Скажите, Елена, каково ваше отношение к еврейскому руководству терезинского
лагеря, считаете ли вы его коллаборационистским, и не было ли то, в чем
участвовали еврейские руководители, неискупимым грехом – ведь, вообще говоря, им
приходилось составлять списки тех, кому предстояло отправиться в лагеря
уничтожения?
- Я не моралист по природе, моя задача изложить, как все обстоит, а задача
других – это исследовать. Дело тут не в том, что у меня нет своего мнения, а в
том, что я могу представить себя в ситуации, в которой оказался, к примеру, Эгон
Редлих, пылкий юноша, возглавивший Отдел по работе с детьми и молодежью и
вошедший в комиссию Совета старейшин по составлению списков на транспорт, чей
дневник приводится в нашей книге. Редлих абсолютно верил в то, что будет создано
государство Израиль (и ведь он оказался прав), и что евреям нечего обогащать
другие культуры. До войны Редлих был лидером с прекрасной репутацией, и в
Терезине он создал детские дома, в которых дети имели возможность подпольно
учиться; мне кажется, он был личностью поразительно одаренной.
- Но речь не только о Редлихе, - ведь Совет старейшин возглавляли зрелые мужи.
- За время существования Терезинского лагеря на посту руководителей
последовательно сменились трое – Якоб Эдельштейн, Пауль Эпштейн и Беньямин
Мурмельштейн. Первый, политический лидер чешских евреев, до войны занимавшийся
организацией алии в Палестину, был абсолютно таким же, как Редлих, только старше
на 10 лет.
Второй, доктор Пауль Эпштейн, социолог и публицист, до войны - председатель
Еврейского государственного союза Германии, вынужден был проворачивать акцию
приукрашивания, приуроченную немецкой комендатурой к приезду в Терезин
представителей Красного креста. Последняя лекция, прочитанная Эпштейном перед
смертью, показывает - он прекрасно понимал, что происходит. Он не согласился
подчиняться нацистским указам насчет составления списков на новые транспорты, и
его застрелили, - отвезли в так называемую Малую крепость и выстрелили в висок.
Последнего и единственного руководителя, оставшегося в живых – Беньямина
Мурмельштейна - до сих пор все обливают грязью, такова принятая историками
позиция. Но вот я лично переписываюсь с его сыном, тоже находившемся в лагере, и
мне известно, что Мурмельштейн официально был оправдан судом.
- Ну, может, суд ничего и не нашел, но все же очевидно, что составлять списки и
отправлять соплеменников в лагеря уничтожения – дьявольское дело.
- Но ведь кто-то должен был его делать, и на них пал выбор, - это фатум. Того же
доктора Мурмельштейна, главного раввина еврейской общины в Вене, написавшего
труды, посвященные Иосифу Флавию, специально выслали из Вены в Терезин, чтобы он
стал начальником. Человеком он был необыкновенно образованным, автором
фантастических книг, и вообще, не будь этой трагедии, он бы написал Иудейскую
войну.
. Мне его безумно жалко, - он был такой толстой образиной, и все на него
рисовали карикатуры и вешали их на заборе – «наша кошерная свинья», а
Мурмельштейн над карикатурами смеялся и, между прочим, никуда не отправлял их
авторов. Нава Шон, актриса, с которой у него были амурные связи, скончавшаяся в
Израиле в 2001 году, очень много рассказывала о его поразительной эрудиции,
невероятной изворотливости, умении помогать.
В конце концов, Мурмельштейн оказался в Ватикане, где написал книгу о Терезине,
на мой взгляд, достаточно вялую, - он не смог честно изложить эту историю.
Конечно, он был очень неоднозначной личностью, но никогда в жизни мне бы не
пришла в голову мысль о том, что его за что-либо следует судить. У меня к этим
людям нет никаких претензий.
- В вашей книге упоминается удивительная история о том, как в 1944 году в
Терезин приехали представители Красного креста, оказавшиеся достаточно наивными
или же лицемерными для того, чтобы принять все, что им показывали, за чистую
монету. Процитирую: «Город производит приятное впечатление. Люди, которых мы
встречали на улицах, прекрасно одеты.. Мы ожидали увидеть иную картину и были
приятно удивлены тем, что ошиблись».
- А вы вспомните знаменитую историю поездки писателей на Беломорканал; это то же
самое. Удивительно, на мой взгляд, другое – что подобные вещи происходят всегда
и везде, и на то, на что можно закрыть глаза, их спокойно закрывают. Конечно,
эксперты всё знали, но, приехав в Терезин, они чрезвычайно обрадовались, что
увидели совсем не то, о чем им рассказывали.
- Скажите, что вами движет в вашей работе?
- Наверное, любовь к познанию и понимание невозможности справедливости. В
архивах лежат невероятные, несметные богатства, свидетельства об уничтоженной
культуре и удивительных, иногда - совершенно гениальных людях. Средства
информации этим совершенно не интересуются, за исключением тех, чьи имена на
слуху, - я имею в виду, к примеру, Анну Франк, Корчака..
Сейчас я как раз занимаюсь одним выдающимся парнем, Петром Кином, которого убили
в 25-летнем возрасте. Кин написал либретто к «Императору Атлантиды»,
поставленному в том числе в Израиле в Оперном театре; после него осталось около
двух тысяч рисунков, пять сценариев, четыре пьесы. Сейчас я сражаюсь с людьми,
имеющими права на его рисунки и другие материалы. Вообще говоря, я не могу
написать о массе вещей, о которых следовало бы написать, по той причине, что
одни родственники это запрещают, другие судятся, - в общем, просто ад.
То же самое, кстати, было и с Фридл Дикер-Брандейсовой – 15 лет мучений, ведь
имеешь дело с инфраструктурой, созданной вокруг погибших и выживших, а это
настоящая паучья сеть. Вы не представляете, как я добывала работы Фридл, -
приходилось ездить по домам людей, у которых они валялись, и все время возникали
конфликты. Ее картины находились в 16 частных коллекциях и в 10 музеях, с
которыми следовало договариваться, проверять каждую бумагу и черточку.
Часть работ была спрятана в Праге родственниками Фридл, уехавшими в
Лос-Анджелес. Я приехала в Прагу и нашла женщину, у которой они хранились, но
она мне поклялась, что картин у нее нет. Только через 10 лет я опять попала в
этот дом, и выяснила, что картины находятся там, но владельцы пытались их
реставрировать, чтобы подороже продать, и в результате замазали лаком – то есть
практически уничтожили три гениальных работы. Потом мне удалось с помощью
реставраторов за огромные деньги с одной картины снять этот лак.
Расскажу о таком случае – я пришла к одной женщине в Лондоне, чтобы записать
интервью по поводу прочитанной ей лекции о женском вопросе в Терезине. И между
делом я ей сказала: «Вы знаете, что в вашей квартире находятся работы Фридл?» Ей
стало плохо, она пошла наверх и принесла 150 работ, - не знаю, как я поняла, что
картины у нее, но было такое странное ощущение. Потом пришла ее дочь, увидела,
что я фотографирую работы, и заявила, что не позволит их когда-либо показывать,
и что собирается все продать. В конечном счете директор Визенталь-центра, в
котором устраивалась выставка работ Фридл, написал личное письмо этой даме, и
она все же разрешила поместить картины в каталоге и показать их на выставке. Все
это дало мне возможность их реставрировать, собственно, тут главное - чтобы они
не пропали.
- Елена, вы досконально изучили терезинскую территорию; была ли какая-то линия
жизни, история, которая вас особенно взволновала?
- Вот сейчас происходит одна совершенно фантастическая история, о которой я могу
рассказать. Одна из уцелевших узниц Терезина упомянула во время нашего разговора
о неком Франце Перлзее. По ее словам, он был актером, красавчиком, и она за ним
бегала, хотя ей было 14 лет, а ему – 28, и вот однажды он ей сказал: «Знаешь,
когда ты будешь лет на десять постарше, мы с тобой встретимся».
Почему-то меня этот человек заинтересовал, я стала поднимать материалы, и
увидела, что он выжил, и что, как ни странно, не имея никаких заслуг перед
Рейхом, он числился в «проминентах», то есть тех, кто находился в Терезине в
привилегированном положении. Далее я узнала, что Франц Перлзее в Терезине играл
в театре, - люди собирались в каком-нибудь блоке и там выступали, давали «Натана
Мудрого» Лессинга, «Фауста» Гете, и народу собиралась масса. Перлзее не только
играл главные роли, но также читал детям Шекспира, Шиллера.
И вот представьте – Новый год, вдруг в 7 часов вечера раздался звонок. Звонивший
говорил по-чешски, он сказал мне: «Я - сын Франца Перлзее, я нашел в Интернете
ваш сайт». Мы с ним полчаса разговаривали, и я попросила его прислать биографию
папы, что он и сделал. Выяснилось, что Франц Перлзее умер в возрасте 69 лет,
практически до конца жизни был на вторых ролях в разных театрах - в Германии, в
Чехии, снимался и в кино, причем играл в чешских сериалах исключительно роли
нацистов. Его сын Михал родился в 1942 году, и его письмо было таково, что мне
сразу стало ясно - оно написано человеком несчастным, который к тому же сводит с
отцом счеты.
Когда в нынешнем феврале я привезла в Чехию, в город Либерец, выставку
«Пароходом – в рай», сын Франца Перлзее сказал, что хотел бы приехать ко мне из
Брно, это несколько часов езды на поезде. Он привез несколько фотографий, но
выяснилось, что рассказать ему особенно нечего, поскольку отец вскоре после
войны ушел из семьи и жил со второй женой. Потом я отвезла Михала на станцию,
подарила ему книгу про Терезин в чешском варианте, и еще одну свою книгу на
английском. Рано утром я получила от него письмо, - он утверждал, что я ему
«была послана», и что он теперь в ином свете видит жизнь своего отца. Он также
сообщал, что готов собрать и прислать мне все материалы и всячески помогать,
поскольку я занимаюсь тем, что «пытаюсь привести в человеческое состояние» всех
тех, на ком жизнь расписалась как на жертвах, напоминая о том, что они были,
думали, творили и т.д.
Позднее он прислал мне письмо отца, которое называлось «Возвращение». В нем шла
речь о том, как Франц Перлзее после лагеря пытался вернуться в жизнь, играть в
чешских театрах, хотя он был человеком немецкой культуры. Он переучивался и
делал все, что возможно, дабы в эту жизнь вписаться, но ничего не получалось;
стиль письма и звучащая в нем боль просто потрясают.
У его сына Михала, как оказалось, своя трагедия – у него был умственно
неполноценный брат, за которым он должен был всю жизнь следить и ухаживать, и
только сейчас он простил отца за то, что тот их бросил. В общем, потрясающая
история - говорит она о том, что важны не только погибшие, но и те, кто
страдают, мучаются, как сын Перлзее или же сын Мурмельштейна, возглавлявшего
Совет старейшин в Терезине. Сын Мурмельштейна все никак не может защитить своего
отца, - ему уже самому скоро в гроб пора, а он ходит и всех уговаривает, что
отец не был подлецом. Такие истории, пожалуй, трогают не меньше, чем истории
людей исчезнувших. |
См. также: 
