|
С
Эвелиной Ракитской я познакомился
сначала как с поэтом. Произошло это в Интернете на сайте "Стихи.ру". Поэт
она по-моему очень сильный, и этого было бы вполне достаточно. Но оказалось,
что у нее в компании с мужем Анатолием Богатых (тоже поэтом) ещё и
издательство своё есть, которое в этом переполненном конкурентами мире
выживает на идее, тронувшей меня своей наивной простотой: мы не просто
издатели, мы поэты-издатели. Настоящие поэты, которых мы хотим издавать,
должны понять нас (то есть прийти к нам со своими проектами) по той
причине, что только поэт способен по-настоящему понять поэта. Вот я и
пришёл. То есть пришёл виртуально – послал ей проект своей книжки. Процесс
пошёл, и не он один: во время издания моего сборника Эвелина совершила алию
и поселилась в Тель-Авиве.
И тут же развила бурную деятельность по изданию и "раскрутке" израильских
авторов. То есть вторглась в израильско-русский размеренный быт, как слон в
посудную лавку: литературная жизнь здесь во многом напоминала милую многоим
писательским сердцам советскую, когда публика формируется по известному
признаку – есть "мэтры", объединённые и управляемые своими творческими
союзами; "мэтры" выступают, печатаются и продаются, и есть "публика", то
есть ожидающие своей очереди выступать, вступать в союзы, печататься и
продаваться, те самые, которые наполняют залы на литературных посиделках и
покупают очередные издания "мэтров". Дедовщина махровая.
Даже если эти – из
публики – решались издать книжку, книжка должна была получиться убогой и с
точки зрения редактуры-корректуры и с точки зрения полиграфии. О признаках
причастности к каталогам или защите авторских прав вообще молчу. Мне этой
убогой продукции надарили за пять лет проживания в Израиле вагон и
маленькую тележку. Представляю удивление Эвелины: зачем даже не очень
гениального автора издавать настолько убого-непрофессионально? Ей, видно,
забыли объяснить при въезде сюда на ПМЖ, что из страны победившего
бандитизма она переезжает в страну победившего дилетантизма. В особенности
во всём, что касается третьесортной здесь "русскоязычной" деятельности.
Так вот, проект, о котором идёт речь возник как альтернатрива тому самому
литературному процессу, который я описал. Эвелина познакомилась с поэтом
Михаилом Берковичем, чуждым
израильскому союзу писателей по внелитературным соображениям, который
собирал авторов для этой антологии. Беркович нашёл спонсора – Григория
Лернера, остальное дело техники. И вот результат: оказалось, что в Израиле
также нет публики, как в СССР секса – люди заполняющие зрительные залы на
презентациях этой книги – такие же авторы, как и собранные в антологии. Да
и как могло быть иначе? Израиль – народ Слова, народ Книги, народ
священников, пророков... и следовательно – поэтов.
Итак, углубимся под обложку работы Дмитрия Громана, с которой раздаётся
всем здесь знакомый звук трубы-шофара над символическим изображением ног,
исходивших мир в поисках себя, и приведших, наконец, своих хозяев в одно
святое место на земле и в одно место в литературе – под эту обложку.
Когда я получил свой авторский экземпляр, я его тут же стал читать подряд,
с начала до конца – в транспорте, в очередях - везде. В одном литературном
собрании у меня спросили, что ты там читаешь? Себя? Ответил: всё подряд. Но
ведь это же невыносимо! – сказали мне. Почему? – удивился я. Здесь собраны
такие же как я, равные и по судьбам и по талантам, почему я должен
брезговать кем-то, с кем или с творчеством кого ранее не был знаком? Да из
элементарного любопытства к тексту как таковому стоит прочитать всё это.
Осип из Ревизора, который читает всё подряд и ничего не пишет, мне милее
его хозяина, который, наоборот, пишет что попало и ничего не читает. Да и
вообще, восклицание "это же невыносимо!" предполагает, что есть кто-то, кому
известно, кого и что читать таки да "выносимо" и необходимо. Не
поленитесь сделать ещё два
шага вдоль этой логики и вы улетите в пропасть: ведь этому "кому-то" известно и
что и как ПИСАТЬ, и, главное, о чём и как ДУМАТЬ. Ничего не напоминает?
А
другой невошедший в книгу литератор добавил к этому, что можно было бы
собрать и 500. Он прав во всём, кроме пренебрежения с которым это было
сказано. На миллион двести тысяч "русских" израильских евреев всего 120
поэтов – капля в море. Я думаю, что поэтов в русском Израиле должно быть не
меньше миллиона. Так и тянет перефразировать дедушку Некрасова на
израильский лад: "евреем можешь ты не быть, зато поэтом быть обязан!".
Эвелина просто открыла здесь издательский Клондайк – честь и хвала ей за
это.
Замечу, что данное издание, несомненно, порождение новой литературной
ситуации, связанной с бурным развитием интернета, предоставившего
возможность любому автору мгновенно публиковать свои сочинения, невзирая ни
на какие внешние обстоятельства. И мгновенно привлекать внимание
виртуального читателя и критика к своим творениям.
Так вот, я читал действительно всех подряд, потому что искал в текстах темы
и мотивы близкие мне самому. А это в первую очередь всё, что связано с
осмыслением нашей общей судьбы в 20-ом веке, нашим специфическим отношением
к Слову, к Имени, и ещё то, что похоже на судьбу Ионы и других жителей
ТАНАХа – то есть исповедальности и пророческих прорывов за рамки
повседневности.
Ещё оставаясь в пределах буквы "А" по алфавитному порядку следования
авторов, зачарованно перечитываю вот это стихотворение Аллы Айзеншарф: "Неподвластные тлену, в песок рассыпаются камни,
истлевают страницы и свитки, смычки и холсты.
Я не знаю, зачем, только имя, прошу я, оставь мне,
только имя мое различи со своей высоты.
Как пчелу над цветком, как взволнованный ливень над пашней,
как мгновенье одно из бездонных глубин бытия.
Пусть о нём моё имя Тебе удивлённо расскажет.
Но творящему Завтра, Всевышний, зачем тебе я?" Вот оно – тема души-имени, души-слова. "Что в Имени тебе Моём"? -
спрашивает Бог человека. И по еврейской традиции получает в ответ
симметричный вопрос, который может состояться только, если вопрошаюший
Всевышнего уверен в том, что зачем-то он Ему необходим. Вопрос – зачем? Тем
более, что по мнению автора, необходимость эта заложена в основу
мироздания: "Не цепляйтесь — руки мои тонки.
Не стыдитесь — я не все могу.
Разыщите моего ребенка
вон на том высоком берегу.
Я должна сказать ему два слова,
и сильней он станет и мудрей.
Есть у мироздания в основе
два такие слова: «Ты — еврей!»" Или вот я узнаю нечто новое на странице Светланы Аксёновой-Штейнгруд: "Это жизнь проходит! А время стоит неподвижно ..." Как хорошо сказано, думаю, точнее, пожалуй, не скажешь о нашей ситуции
погруженности в мистически-неподвижное время ТАНАХа. Не поэтому ли здесь по
её же словам "взрывы и стихи – внезапны и привычны".
Через несколько страниц свожу знакомство с Юрием Арустамовым, который
напевает мне милую песенку об Израиле: "... Злые карлики сменились сразу феями,
появилась неожиданная стать.
В наше время все не против быть евреями.
Почему же нам евреями не стать? ...
Пережили здесь Пилата и Тиберия,
Ирод тоже, скажем честно, был не мед.
И обрушивались с грохотом империи,
а народ еврейский знай себе живет. ...
И девчонки сплошь всё гурии, и пери, и...
(Я восточные сравненья подзабыл.)
Ах, Израиль, моя милая империя,
я хочу, чтоб ты, как в сказке, жил да был!" Шутки шутками, но вскоре оказываюсь в Иудейской пустыне, где встречаю
путника, ищущего чем утолить свою духовную жажду, как сказал классик, или
пустоту, как говорит он сам: "... Чтоб заполнить себя – нужно камень с груди отвалить
и откроется ключ над дугою оплывших террас
и горящим лучом прорастет сквозь меня эта нить
для которой я лишь водовод, а источник – вне нас
И тогда я смогу на закате огромного дня
сесть на белые камни у входа в свой ласковый склеп
и прикрывши глаза ощущать как идет сквозь меня
и уходит – не встретив препятствия – смерть" Путник этот – ведущий передач израильского русскоязычного радио Александр
Бараш, голос которого мне давно знаком, вот и с поэзией его с удовольствием
познакомился.
Иду дальше и опять останавливюсь "как вкопанный": "Время — только знаки циферблата.
Наши судьбы — вечность или блиц?
То, чем жизнь воистину богата,
не имеет временных границ.
Что мне эр искусственные стены,
что мне дат сплошной металлолом,
если я живу одновременно
в будущем, сегодня и в былом?
Дар небесный — видеть мир без грима
и без временного ярлыка.
Бог един, и время неделимо,
в каждый миг впрессованы века." Информация к размышлению... Вернее – результат размышлений, воплотившийся у
Нума Басовского в прекрасно-строгую убедительную форму.
Подобное мироощущение просто разлито в израильском воздухе... Нельзя здесь
быть вне этого духовно-интеллектуального круга. А внутри его можно себе
позволить маленькие простые радости: "Торопится дорога на Эйлат,
Иду по ней легко и без причастья,
И — справа, слева люди ищут счастье,
А я не знаю, что это за клад!
Пустыня Негев, городок Арад...
Зачем томиться в поиске нелепом,
Я наслаждаюсь бело-синим небом,
Травинке каждой бесконечно рад." -
сообщает мне
Михаил Беркович.
Но вот в симфонию израильского оркестра мощно вступает тема Иерусалима, от
Ирины Гольцовой, которая как бы продолжает размышления М.Берковича: ЕРУСАЛИМСКИЕ ЗАРИСОВКИ-2
Побиты жарою, как градом и молью,
Рассыпаны в щели теней,
Мы добрые люди, без силы, без воли,
Без замыслов и корней.
Но облаком сядет на город прохлада -
Загадочны и стройны,
Мы, словно растения райского сада,
На Вечность обречены. А вот и голос пророчицы в образе Людмилы Луниной (Каплан): "... Стон души все тише, глуше.
Близок, яростью палим,
Кто распашет наши души,
Словно Тит Ерусалим?
Безразлично, что вначале -
Курица или яйцо.
Мир подернется печалью
Как обломки «Близнецов».
Зарастет Кинерет илом,
Всюду — атомная гарь.
То не мщенье ль Измаила
За несчастную Агарь?" Бррр… Всё так, всё так... И всё-таки у
Марины Меламед как-то уютней. Не верит она пророкам в своём отечестве: "Ты держись, мой маленький дом,
Даже, если всё кувырком,
Хоть никто не знает о том,
что же будет потом." Тем более, что и Евгений Минин вселяет надежду на то, что и с арабом есть о
чём поговорить: ДРУЖУ С МАХМУДОМ...
Я дружу с Махмудом,
что тут хвастать,
Мне твердят — опасно,
и не надо
с ним дружить.
Встречаемся не часто,
Будь она неладна — интифада.
А когда встречаемся — скорее
враз
по сторонам глазеем,
дабы:
я —
чтоб не заметили евреи,
он —
чтоб не увидели арабы. Далее вступает Стелла Подлубная с темой взаимоотношений с преследующим
каждого из нас прошлым. СТЕНА ПЛАЧА
"... Лицом к стене! Таков ее закон.
Лицом к стене. И никаких стенаний!
Однажды перейденный Рубикон
Уже унес клочки воспоминаний.
Гнала из кумачовой той страны
Моей дороги генная причуда.
Окаменев, у плачущей стены
Прошу забвенья прошлого, как чуда." А когда-то, в той ещё жизни, наше перерождение в не в эмигрантов, а именно
в репатриантов - представлялось нам как чудо. И кто-то молил о том, чтобы
оно свершилось, но многие молили о противоположном. Но чудо есть чудо – и
те и другие встретились в конце концов на этой земле и под этой обложкой.
С этим мотивом Стеллы перекликается: "Будь проклят воздух рабства!" – это
из следуюшей подборки: "... На нас с тобой иссяк народ святой
В галуте. Вымер. Кончился. Пресёкся.
Нас водит Бог невидимой рукой.
И если мы Его поймём – спасёмся." – говорит Михаил Польский.
А Тамара Ростовская продолжает: ИЕРУСАЛИМ
На Морию ширится дорога
И сверкает, будто яркий снег.
Авраам ведет беседу с Богом,
Словно с человеком — человек.
Древняя стена — святыня Храма,
Звезды золотом над ней горят.
Здесь веками дети Авраама
С Богом на иврите говорят.
В мире древних городов немного,
Он древнейший и святой навек.
Человек с любовью внемлет Богу,
Если ищет Бога человек. Искать Бога можно по-всякому, но, по-видимому, для еврея всё-таки самый
правильный поиск – именно такой. А вот и подборка самой Эвелины Ракитской
(Богатых). Вот эти строфы поразившие меня при первом знакомстве с её
поэзией своей выстраданной бескомпромиссностью и энергией стиха:
"Как армяне поют свои древние гимны,
от любви и от гнева сужая глаза,
мне любить не дано.
Совершенно взаимно.
Я еврейка, мне верить России нельзя.
Мы с Россией друг друга еще не простили,
и, взаимные счеты взаимно храня,
мы молчим.
А чтоб в памяти волки не выли,
этой памяти тоже лишили меня.
Ни врагов, ни друзей — адвокаты и судьи
вычисляют-считают «жидовский расчет»...
Мне Россия родною вовеки не будет —
ни одной моей жертвы она не возьмет.
И руки не дадут, не поверят на слово,
Все твердя про свое в полупьяном бреду.
Я еврейка — мне брать не велели чужого:
ни чужого куска, ни чужую беду ..." Это строки мужественного человека, который не боится самой трудной, самой
неудобной правды – правды сказанной себе. И этим эталоном мужества
оказалась в наше время и в нашем месте такая хрупкая и женственная
Эвелина...
Среди всех 120-ти поэтов сравнительно немного наберётся того, что принято
называть любовной лирикой. Куда больше размышлений исторических и
философских. И на удивление мало евангелических реминисценций. Как такое
получилось? Ведь в советском духовном вакууме именно Христианство было
самым доступным и естественным вероучением, через искушения которого прошли
многие еврейские богоискатели. Знаю совершенно определённо, что составители
сборника не препятствовали в этом отношении авторам – критерием отбора была
именно добротность самого стиха. Но это факт.
Но вот небольшая поэма Александра Селисского целиком посвящённая теме
еврейского христианства, через которую рефреном проходит "Я потихоньку
поклонюсь Христу". Длительное перечисление за что и почему русский еврей
мог бы поклониться Христу, после чего следует вывод: " ... Но я еврей. Мне колокольный звон
как долгий стон. Как память о погроме.
О детском трупе и горящем доме.
Мне страшен он." Последнее стихотворение в книге - Бориса Эскина, по счастливой случайности
очень органично завершает антологию: "... Два почерка — два непохожих века.
И просто, и не просто их прочесть.
Два почерка — два неоплатных чека.
Рожденье — смерть. Прощение и месть.
Два почерка — два разных человека.
Поверить бы, что это я и есть." А я свои заметки о поэтической антологии "120 русскоязычных поэтов Израиля"
завершу гимном поэзии из подборки Рины
Левинзон: Как за соломинку, держусь
за певчую строку.
Я не про музыку — про грусть,
про птицу на току.
Про слов спасительный запас,
про рифмы колдовство...
Я не про музыку — про нас,
про горе и вдовство.
Про то, где силы зачерпнуть,
про сон, про Третий храм...
Я не про музыку — про суть,
неведомую нам. Спасибо поэтам, спасибо составителям, спасибо спонсору за праздник такой
русской, такой еврейской, такой родной поэзии.
Михаил Польский.
13.06.05 - 23.06.05 |
