|
Яков Шехтер
«ПИУ-ПИУ» ВСЕМ АРАБАМ
Шимону Файну
Родители четырехлетнего Шмулика уехали на работу и
задержались. Вечером его взяла к себе соседка, а на следующий день приехала
бабушка. Бабушка жила в Бней-Браке и приезжала к Шмулику редко; ведь дом его
родителей стоял на склоне горы, и бабушке было тяжело карабкаться вверх и вниз
по крутым дорожкам поселения. Бабушку Шмулик очень любил, но папу с мамой
больше.
– Ну, когда, когда они вернутся? – спрашивал он в сотый раз, и бабушка терпеливо
объясняла, что папа с мамой хотят купить Шмулику заводную собачку, которую он
давно просит, а для этого нужно заработать много денежек, вот они и
задерживаются, пока не заработают.
Собачку Шмулик видел в Тель-Авиве, в огромном магазине игрушек. Она была в
точности, как настоящая: виляла хвостом, ходила, неуклюже переваливаясь на
мохнатых лапах, и слегка рычала, когда ее чесали за ушами. Шмулик не мог от нее
оторваться, и даже упал на пол, заливаясь слезами, когда папа сказал, что пора
уходить.
Собачку он, конечно же, очень хотел, но папу с мамой все-таки больше. Бабушка
гладила его по голове и упрашивала потерпеть. Папа с мамой приедут, привезут
собачку, и все будет как раньше. При этом она почему-то плакала, правда,
стараясь делать это так, чтобы Шмулик не заметил, но он все равно замечал и
спрашивал бабушку: – почему ты плачешь?
– Я тоже очень хочу такую собачку, – отвечала бабушка, быстро отирая слезы
бумажным платком.
– Так пойди и купи, – удивлялся Шмулик. – Ты ведь взрослая и можешь покупать то,
что хочешь, без всякого разрешения.
– У меня нет денежек, – говорила бабушка. – Вот если папа с мамой привезут, у
нас будет одна собачка на двоих. Ты ведь хочешь, чтобы у нас все было на двоих,
общее.
– Хочу, конечно, – отвечал Шмулик, плохо понимая, для чего бабушке игрушечная
собачка. А плакала она, наверное, из-за того, что папа с мамой задерживаются на
работе. Шмулик тоже плакал, но немного и когда никто не видел. Ведь через год он
должен пойти в школу, а плаксам там приходится плохо. Так папа говорит.
Воспитательница в садике, Хана, теперь относилась к Шмулику с особым вниманием,
стала сажать его возле себя и назначать ведущим в играх. Шимон, вечный соперник
Шмулика, обижался и крутил носом, но, как воспитательница сказала, так тому и
быть. Наверное, Хана тоже знала, что родители задерживаются, иначе бы не
отводила Шмулика домой, ведь бабушке тяжело добираться до садика, расположенного
на самой вершине горы.
Бабушка целыми днями сидела дома, на низенькой скамейке и беспрестанно
разговаривала со своими знакомыми. Их у нее оказалось страшная уйма, они
приходили и приходили, и о чем-то тихо беседовали с бабушкой, а Шмулику дарили
игрушки и шоколадки. За несколько дней вся его комната наполнилась плюшевыми
зверями, хоть игрушечный зоопарк открывай. Только собачку никто не приносил,
наверное, она действительно стоила много денежек, или знакомые бабушки знали,
что папа и мама задерживаются из-за собачки и специально не дарили ее Шмулику.
Мама не разрешала кушать больше одной шоколадки в день, а бабушка не обращала
внимания, ешь, сколько влезет. Шмулик поначалу объедался так, что во рту
становилось сухо и горько, а потом успокоился и больше трех штук зараз не ел,
растягивал удовольствие.
В один из дней Шимон отвел Шмулика в сторону и сказал:
–Поклянись, что никому не расскажешь. Я вчера такое слышал…
Шмулик тут же поклялся.
Шимон оглянулся по сторонам и, приблизив свои губы к самому уху Шмулика,
зашептал:
– Вчера, когда все решили, будто я заснул, родители стали говорить о твоих. Папа
сказал, будто они не на работе задерживаются, а их арабы убили.
– Как убили? – оторопел Шмулик. – Бабушка говорит, что они денежки на заводную
собачку зарабатывают.
– То твоя бабушка, а это мой папа. Арабы, говорит, у дороги запрятались и
сделали им пиу-пиу. Как маме Иланы.
Мама Иланы уже давно не приходила забирать ее из садика. Шмулик об этом не
задумывался, а сама Илана ничего не рассказывала, и вдруг слова Шимона, шурша,
словно занавес в кукольном театре, раскрыли перед ним совсем другую жизнь,
Шелковое шуршание коснулось какой-то горячей точки в животе и Шмулик, заливаясь
слезами, побежал к воспитательнице.
– Приснилось ему все, – успокаивала его Хана, сердито посматривая на стоящего
невдалеке Шимона. – Он только думал, будто не спит, а на самом деле заснул.
Шмулик дал себя уговорить, шмыгая носом, сжевал две шоколадные вафли и подошел к
Шимону.
– А ведь ты поклялся, что никому не расскажешь, – упрекнул его Шимон.
– А зачем ты врал? – ответил Шмулик.– Вот и Хана говорит, что они на работе.
– Мой папа не врет. Это твоя бабушка и Хана врут.
– А вот и нет. Твой папа врет, и ты врешь. Врете, врете, врете!
Шмулик готов был снова заплакать, но тут Хана собрала всех детей, выстроила
гуськом и повела играть в «городок».
«Городком» назывались лесенки, башни, переходы, переползы, качели и карусели,
построенные на самой верхушке горы. С последней площадки главной башенки были
хорошо видны соседние арабские деревни, покрытые синей дымкой горы Шомрона, а в
хорошую погоду и высотные дома Тель-Авива.
Шимон снова подошел к Шмулику и, словно извиняясь, предложил:
– Полезли на горку, будем арабам пиу-пиу делать.
Он вытащил из кармана большой черный пистолет, из которого стреляют в Пурим, при
чтении «Мегилат Эстер».
– Это не просто «пиу», – добавил Шимон, понижая голос. – Мне его брат из Хеврона
привез. Этот «пиу» пролежал ночь в пещере патриархов, и стал волшебным.
– Как это, волшебным? – заинтересовался Шмулик и протянул руку, чтобы потрогать
«пиу», но Шимон быстро отдернул ее и спрятал за спину.
– Чур, я первый!
– Хорошо,– согласился Шмулик. – Но я второй!
В одной из башенок были проделаны бойницы, совсем как в настоящей крепости,
Шимон просунул в нее руку с пистолетом, навел в сторону арабской деревни,
тщательно прицелился и несколько раз нажал курок, приговаривая: пиу-пиу-пиу!
Ничего не произошло, только испуганные голуби вспорхнули с крыши башенки.
– Пистоны вложи, – посоветовал Шмулик.
– Волшебному «пиу» пистоны не нужны, – ответил Шимон, продолжая нажимать курок.
– Пиу-пиу-пиу-пиу!!
Пистолет негромко щелкал, голуби сердито ухали на соседней башенке.
– Теперь я, – сказал Шмулик, протягивая руку.
– Сейчас, сейчас, – Шимон нажимал курок еще и еще.
– Давай, давай уже.
Шимон с явным сожалением вытащил руку из бойницы и протянул пистолет Шмулику.
– На, только целься хорошенько.
Шмулик целился изо всех сил, от волнения высунув язык и поворачивая его вместе
со стволом. Совместив мушку с большим домом в арабской деревне, он нажал курок.
– Пиу!
Спустя секунду над домом поднялся султан черного дыма и вибрирующий раскат
взрыва прокатился через башенку.
– Получилось! – Шимон от восторга подпрыгнул. – Я же говорил, что он волшебный!
– Дети, дети! – раздался внизу голос Ханы. – Немедленно спускайтесь.
Пока они сбегали по ступенькам, над их головами с тяжелым клекотом пронесся
вертолет. Хана снова построила всех гуськом и быстрым шагом направилась к зданию
садика. Усадив всю группу в зале, она раздала картинки с буквами и назначила
Шмулика старшим.
– Каждый должен прочесть букву на картинке и назвать трех зверей, которые
начинаются на эту букву. Если будете себя хорошо вести, я отведу вас играть в
подвал.
– Вау! – дружно завопила группа. Самые лучшие игры хранились в подвальной
комнате, а каждое посещение начиналось и заканчивалось шоколадкой.
Хана принялась что-то выяснять по телефону, а Шмулик, преисполненный
ответственности, изо всех сил следил за порядком. Но, наверное, они все-таки
немножко шумели, потому, что Хана, вернувшись, не повела их в подвал.
Конечно, Шмулик прекрасно знал, почему всех так срочно увели с площадки для игр.
У них в доме тоже был подвал, и каждый раз, когда арабы из соседней деревни
делали «пиу-пиу» по их поселению, мама вместе со Шмуликом спускались вниз, а
папа брал свое ружье и уходил из дому. Наверное, Хана испугалась, что жильцы
разрушенного Шмуликом дома обозлятся и начнут отвечать.
– Завтра опять постреляем, – пообещал Шимон, когда мама забирала его домой.
Следующего дня Шмулик ждал с нетерпением и даже не плакал перед сном. Закрыв
глаза, он представлял арабскую деревню и, перебирая дома, никак не мог
остановиться на лучшей цели.
Но «пиу» у Шимона не оказалось.
– Отец забрал,– пояснил Шимон. – Он сказал, что такое серьезное оружие нельзя
давать детям.
Шмулик подумал немного и согласился.
Через два дня наступила Ханука, садик закрыли на каникулы, и у Шмулика началась
интересная жизнь. Каждый утро бабушка отводила его к одному из детей группы, а
забирала только вечером, после зажжения праздничных свечей. Без строгой
воспитательницы Ханы день пролетал незаметно, переполненный играми, мультиками и
нескончаемым поеданием сладких ханукальных пончиков.
Грустно становилось только вечером, когда вместо папы сказку читала бабушка, и
она же целовала, вместо мамы. Перед тем, как заснуть, Шмулик тихонько плакал,
слезы приносили облегчение, он засовывал в рот большой палец и, причмокивая,
засыпал.
На восьмой день Хануки бабушка забрала его пораньше, дома их ожидал стол,
покрытый белой скатертью, большое блюдо пончиков и менора с огромными свечками.
– Сегодня день рождения мамы, – сказала бабушка, – и мы должны его отметить.
Шмулик сразу вспомнил, что на восьмую свечку к ним всегда съезжалось много
гостей, было шумно, взрослые пели песни, смеялись, дарили ему игрушки и
шоколадные монеты, очень походившие на настоящие золотые динары.
Свечи горели долго-долго, бабушка читала вслух книжку о подвигах Маккавеев, и
Шмулик незаметно для себя самого заснул.
Проснулся он в своей постели. Дверь в салон была открыта, и он мог видеть, как
догорали свечи. Папа и мама сидели на стульях возле его кроватки. Шмулик хотел
вскочить и обнять маму, но от сна его тело словно застыло и перестало слушаться.
Тогда он заплакал, навзрыд, захлебываясь. Обычно, когда он так плакал, мама
брала его на руки, и прижимая к себе, начинала чуть-чуть раскачиваться, словно
баюкая. Он думал, что и сейчас она поступит так же, но мама не двигалась, только
смотрела на него, улыбаясь.
– Мама, мамочка, – голос тоже не повиновался Шмулику, и он еле слышно шептал,
пробиваясь сквозь рыдания, – Я уже не хочу собачку, возвращайся, возвращайся
скорее.
– Мы не можем вернуться, сынок, – сказал папа, едва заметно шевеля губами. – Мы
подождем, когда ты придешь к нам.
– Тогда я разбужу бабушку, – предложил Шмулик, – и мы с самого утра поедем.
– Это невозможно, – покачала головой мама. – Ты попадешь сюда, когда придет
время. Но это случится еще нескоро.
– А когда, когда же это случится?
– Через много, много лет.
«Шимон не врал, – вдруг понял Шмулик, – это бабушка и Хана обманывают меня».
– Арабы вам сделали пиу-пиу, да, папа? – произнес он, обращаясь к отцу.
– Да, сынок.
– Тогда я возьму у Шимона волшебный пистолет и сделаю пиу-пиу всем арабам! Я
буду стрелять целый день, пока ни одного не останется, ни одного, ни одного, ни
одного….
Он снова заплакал. У него заболело что-то внутри, слева, впервые в жизни, словно
кто-то вонзил туда иголку и медленно поворачивал, надавливая сильнее и сильнее.
Из салона донесся треск, свечи догорали и гасли, одна за другой, точно повинуясь
приказу и в их меркнущем, плывущем свете, фигуры родителей таяли и оплывали,
подобно свечам.
– Не надо ни в кого стрелять, – сказал папа. – Видишь, на столе книгу?
– Вижу,– ответил Шмулик, переводя взгляд на толстенный том в черном, тисненом
золотом переплете. Мама всегда листала его в субботу, пока папа молился в
синагоге.
– Учи эту книгу. Вместо пиу-пиу.
– Но я же не умею читать!
– Научись, – предложила мама. – Завтра с утра попроси бабушку. Обещай мне.
– Обещаю, – прошептал Шмулик. – Завтра попрошу. С самого утра, обещаю, завтра, с
самого утра…
|
