Литературный конкурс
|
||
К оглавлению раздела "Литературный конкурс
«Террор и дети»" РЕПОРТАЖ об открытии литературного конкурса «ТЕРРОР и ДЕТИ» Положение о конкурсе ПРИЗОВОЙ ФОНД КОНКУРСА Итоги первого этапа Программа церемонии открытия конкурса |
||
Внеконкурсные произведения |
||
Аркадий Красильщиков ПРАВИЛО БУМЕРАНГА Лет пять назад напечатал статью о юдофобии известного юдофила, русского религиозного философа Владимира Соловьева. Парадокс этот вызвал гневную реакцию некоторых читателей нашей газеты. Был, казалось, убежден в своей правоте и, тем не менее, в глубине души не мог не согласиться с рядом доводов разгневанных читателей, а потому старался с тех пор читать те сочинения Вл. Соловьева, которые имеют хоть какое-то отношение к еврейскому вопросу, и недавно в статье «Три силы» обнаружил любопытную трактовку ислама. Дана она была 130 лет назад, но читатель без труда обнаружит по ряду признаков ее злободневность, а потому прошу меня простить за обширную цитату из этой статьи: «Что касается исламского Востока, то не подлежит никакому сомнению, что он находится под преобладающим влиянием первой силы – силы исключительного единства. Все там подчинено единому началу религии, а притом сама эта религия является с крайне исключительным характером, отрицающим всякую множественность форм, всякую индивидуальную свободу. Божество в исламе является абсолютным деспотом, создавшим по своему произволу мир и людей, которые суть только слепые орудия в его руках; единственный закон бытия для Б-га есть Его произвол, а для человека – слепой неодолимый рок. Абсолютному могуществу в Б-ге соответствует в человеке абсолютное бессилие. Мусульманская религия прежде всего подавляет лицо, связывает личную деятельность, вследствие же этого, разумеется, все проявления и различные формы этой деятельности задерживаются, не обособляются, убиваются в зародыше... Все социальное тело мусульманства представляет собой сплошную безразличную массу, над которой возвышается один деспот, соединяющий в себе и духовную, и светскую высшую власть. Единственный кодекс законов, определяющий все церковные, политические и общественные отношения есть Алкоран… В мусульманском мире, собственно говоря, совсем не существует ни положительная наука, ни философия, ни настоящая теология, а есть только какая-то смесь из скучных догматов Корана… Как в сфере общественных отношений, так и в сфере умственной, а равно и в сфере творчества подавляющая власть исключительно религиозного начала не допускает никакой самостоятельной жизни и развития. Если личное сознание безусловно подчинено одному религиозному принципу, крайне скудному и исключительному, если человек считает себя только безразличным орудием в руках слепого, по бессмысленному произволу действующего божества, то понятно, что из такого человека не может выйти ни великого политика, ни великого ученого или философа, ни гениального художника, а выйдет только помешанный фанатик, каковы и суть лучшие представители мусульманства». Мы, конечно, не можем так безапелляционно судить о религии наших соседей. Нынешнее состояние умов либералов и демократов не позволяет нам подобной размашистости и непререкаемости в суждениях. Нельзя обвинять сотни миллионов землян в том, что они заблуждаются, даже в том случае, когда заблуждения эти грозят утопить земной шар в море человеческой крови. Такова нынешняя мода в морали и этике. Так называемая пресловутая «политкорректность». Но ошибется читатель, решивший, что тупику ислама Владимир Соловьев противопоставлял динамику цивилизации Запада. Ничего подобного! И любопытно, что критиковал он Запад с позиций современного ислама. Привожу цитату из той же статьи: «И в сфере общественной жизни, и в сфере знания и творчества вторая историческая сила, управляющая развитием Западной цивилизации, будучи предоставлена сама себе, неудержимо приводит под конец к всеобщему разложению на низшие составные элементы, к потере всякого универсального содержания, всех безусловных начал бытия. И если мусульманский Восток, как мы видели, совершенно уничтожает человека и утверждает только бесчеловечного бога, то Западная цивилизация стремится прежде всего к исключительному утверждению безбожного». Иудаизма в этой статье Вл. Соловьев не касается, но не составляло труда в иных работах этого философа найти еще одно доказательство его «любви» к евреям. В статье «Национальный вопрос в России» читаем: «Ставить выше всего исключительный интерес и значение своего народа требуют от нас во имя патриотизма. От такого патриотизма избавила нас кровь Христова, пролитая иудейскими патриотами во имя своего национального интереса! “Аще оставим Его тако, вси уверуют в Него: и придут римляне, и возьмут место и язык наш… уне есть нам, да един человек умрет за люди, а не весь язык погибнет”». Правда, абзацем ниже Соловьев слегка поправляет сам себя, не желая быть причастным к навету кровавому: «Озлобленное преследование и умерщвление Христа было делом не народности еврейской, для которой Христос (по-человечески) был ее высшим расцветом, а это было дело узкого и слепого национализма таких патриотов, как Каифа». Здесь мы видим очередную несообразность. Дело ведь не в Каифе, отринувшем Христа, а как раз в народе еврейском, который по какой-то причине не понял и не принял идею своего «высшего расцвета», к великому разочарованию того же Вл. Соловьева. Народу этому, как философ неоднократно отмечал, надо было презреть не только свою государственность, своих пастырей, но и свою веру. Как при таких условиях евреи сохранили бы себя как народ? Этим вопросом, естественно, Вл. Соловьев не задавался. С его точки зрения, понятие народности во многом связано с национализмом и ложно понятым патриотизмом. Однако не во всех случаях. Некоторые народы, как мы увидим ниже, имеют полное право оставаться отдельной нацией, народом, самостоятельным во всех своих проявлениях. Соловьеву, как и многим другим умам XIX века, казалось, что он постиг истину в конечной инстанции, понял доподлинно, что хорошо и что плохо в сфере человеческих идей. Именно эта убежденность и привела, на мой взгляд, к торжеству в веке XXм коммунизма и фашизма. Достаточно было остановиться на ложном приеме, уйти в догму мысли, как сразу же извечная порочность рода людского была готова обратить напиток с внешне безобидным содержимым в чашу со смертельным ядом. Читаем Соловьева, все ту же статью «Три силы»: «Итак, третья сила, долженствующая дать человеческому развитию его безусловное содержание, может быть только откровением высшего, божественного мира, и те люди, и тот народ, через который эта сила проявится, должен быть только посредником между человечеством и тем миром, свободным, сознательным орудием последнего». Ну и, конечно, незамедлительно религиозный философ такой народ находит: «А эти свойства (перечисляется ряд достоинств души человеческой – прим. авт.), несомненно, принадлежат племенному характеру Славянства, и в особенности же национальному характеру русского народа. Но и исторические условия не позволяют нам искать другого носителя третьей силы вне». Далее Соловьев подробно доказывает свой тезис, полагая, что «рабское состояние народа русского и бедность» не только не опровергают тезис о несомненном превосходстве славян над другими народами, но неопровержимо доказывают его. Нам, с высоты опыта бурного XX века, легко осудить попытки Соловьева и иных ученых найти повод для оптимистических прогнозов, рецепт всеобщей гармонии, но в суде этом не вижу никакого смысла. После чудовищных войн, Холокоста, нынешней террористической войны очевидно, как мне кажется, лишь одно: высшая доблесть ума человеческого – признать свое несовершенство в поисках абсолютной истины и понять, что нет и быть не может единого ключа, способного открыть врата рая каждому. Знаю и то, что любая сомнительная идея подобна бумерангу: оружие, направленное как будто в бесконечность истории, к потомкам, возвращается к тебе же, к твоему эго, по замысловатой кривой. Мне ближе, родней и понятней специфика иудаизма. В монотеизме моих предков меня ничто не колет, не задевает, нет в нем для меня сомнительных, спорных вопросов, но мне и в голову не приходит убеждать соседа-инородца в непогрешимости моих суждений, верности моих устремлений и спасительности пророчеств моей веры. И как только меня стараются убедить в обратном, сразу же прячусь под панцирь защиты от насилия над душой. Только наивный человек верит, что фанатикам ислама всего мира мешает отсутствие собственности на считанные тысячи квадратных километров у берега Средиземного моря. Я твердо знаю, что это не так, как знаю и то, что нацизму не мешала легенда о заговоре «сионских мудрецов» и реальная еврейская собственность, а виделась помехой в кровавых своих делах сама идея еврейского Б-га и Закона, данного им. Мне совершенно безразлично, во что и как верят мои соседи. Я готов согласиться с любым образом их жизни и мыслей, но до тех пор, пока этот сосед не сочтет себя высшим существом, знающим истину в конечной инстанции, а меня и мой народ – заблуждающимися и подлежащими перевоспитанию или уничтожению. Я знаю, что сегодня «первая сила», как ее назвал Соловьев, не желает признавать за мной, за моими детьми, за моим народом право оставаться самими собой… Впрочем, и к несчастью, не только «первая», но «вторая» и «третья»… «ЕВРЕЙСКОЕ СЛОВО», №24 (197), 2004 г.
К оглавлению раздела "Литературный конкурс
«Террор и дети»" |
||