На главную сайта

БИБЛИОТЕКА
РЕДКОЙ
КНИГИ

ПЕДАГОГИКА ЯНУША КОРЧАКА И ЕВРЕЙСКОЕ ВОСПИТАНИЕ

ОКОНЧАНИЕ

<<НАЗАД

К СОДЕРЖАНИЮ КНИГИ

Послесловие

Книга швейцарского педагога и психолога Жерара Кана наверняка заинтересует тех, кто воспитывает размышляя - будь то профессионалы или родители. Особую ценность она представляет для российских последователей и исследователей Януша Корчака, ведь она открывает практически не изученный аспект его жизненной философии, педагогики и художественного творчества.

Вместе с тем автор понимает, что хотя и приблизился, но не исчерпал многогранную личность и богатейшее наследие Корчака. В заключении он очерчивает круг весьма важных проблем, пограничных рассмотренным, но оказавшихся за пределами его книги, - их предстоит изучать другим.

Поднимать новые пласты темы "Корчак и еврейский мир" - не задача послесловия, скромного по самой своей жанровой сути. Хотелось бы только добавить к многочисленным корчаковским произведениям, на которые в своей книге ссылается Кан, два небольших текста, как нам кажется, красноречию подтверждающих справедливость хода рассуждений автора и точность его выводов.

Речь идет о "Молитве воспитателя" и эссе "Почему они молятся?".

Первый - "Молитва воспитателя", 1920 (немецкий перевод - Janusz Korczak. Das Kind Lieben, Frankfurt a. M, 1984) выпал из поля зрения Кана, видимо, потому, что не был включен Корчаком в книгу "молитв тех, кто не молится" - "Наедине с Господом Богом", 1922 (к ней автор не раз обращается в своем анализе).

Второй - "Почему они молятся?" отсутствует по объективной причине : он был введен в научный обиход, позднее, чем была написана книга Кана Этот текст "без даты", вероятнее всего, созданный во второй половине 30-х - начале 40-х годов, долгое время оставался не известным ни широкому читателю, ни даже специалистам. Как в свое время, спустя годы после Второй мировой войны, из небытия вернулся, казалось, сгинувший в катастрофе массового уничтожения корчаковский "Дневник" (1942, опубликован в 1958 г.), один из самых ярких документов неисчерпаемости резервов человеческого духа, так в 1988-ом нашлись, начав жизнь после смерти, десятки писем и статей Корчака, рукописных и напечатанных на машинке, относящихся к последнему периоду его деятельности. Эссе "Почему они молятся?" как раз из этого архива, опубликованного и прокомментированного на польском языке лишь в 1992 г. (Janusz Kotczak w getce. Nowe zrodla Waiszawa, 1992).

"Почему они молятся?" - всего лишь запись ответов разных детей на один и тот же поставленный Корчаком вопрос. Но это и "запись" того, как жили в Доме сирот, свидетельство глубинной еврейской духовности, освещавшей его повседневность. Разумеется, еврейские традиции соблюдались в Доме у Корчака в специфической, не ортодоксальной версии. Достаточно сказать, что в начале каждого месяца в зале Дома сирот вывешивали листок "Кто хочет молиться?", и дети записывались, - те, кто хотел, никого не принуждали.... Но практически каждый детский ответ на вопрос Корчака свидетельствует о том, сколь сильным у детей было ощущение своей связи с еврейством. "Почему бы мне не молиться. Ведь я еврей", - фиксирует Корчак ответ первого мальчика...

Один из бывших воспитателей в Доме сирот сообщает, что Корчак, на протяжении многих лет присутствовавший во время молитвы в качестве "тихого наблюдателя", собрал богатый материал, который должен был лечь в основу работы на эту тему (Z. Wassertzug. Jak najmniej bujac w oblokakach./Wspomnienia о Januszu Korczaku. Warszawa, 1981). Скорее всего, из этих наблюдений родилась бы еще одна книга Корчака - "теоретика собственной воспитательной практики" (Ю. Олкерс). Но, думается, вопрос, почему они молятся, он задавал детям не для очередной своей книга и даже не для того, чтобы самому лучше попять каждого воспитанника - а для того, чтобы каждый воспитанник, каждый ребенок сам осознал, почему он делает то или другое.

Кроме того, запечатленный в эссе вопрос - это свидетельство того, как Корчак работал, свидетельство тем более ценное, что он не формулировал свою "методику". В частности по этой причине его педагогику называют "непедагогической" - мы назвали бы ее метафизической и диалогической, ибо она толкует о труде бытия и труде отношения.

В эссе "Почему они молятся?" очевидно и то, как пересекаются принципы корчаковской науки жизни, обращенной к человеку с малым опытом, с основами еврейскою воспитания Корчак оказывает ребенку полное доверие, он убежден в том, что дети способны воспринимать трудные, "взрослые" вопросы и, в меру своего разумения, самостоятельно отвечать на них.

Наконец, в ответах детей на заданный Корчаком вопрос мы видим его педагогику в действии. В них - реализованное право ребенка на уважение, право быть самим собой, осуществленная возможность раскаяния и необходимость поступка.

Поступок, по Корчаку, - это веха на жизненном пути. И его педагогическая задача состояла в том, чтобы показать ребенку - больше делом, личным примером, чем словом - как от поступка к поступку человек проходит, проторяет свой собственный, единственный, только ему соответствующий путь, в том числе, как сказал бы Корчак, одинокий путь к Богу -"путь к Богу - и с Богом к себе". Поэтому человеку нужна молитва - момент тишины и сосредоточенности, откровенности и честности, исповеди и сострадания, просветления и очищения.

И если в первом тексте о том, почему молятся дети, в вопросе - и в ответах, - перед читателем предстает Корчак с детьми, то во втором, в собственно молитве, - Корчак наедине с самим собой.

"Молитва воспитателя", этот поистине иудейский диалог с Господом, убедительно подтверждает еврейскую идентичность Корчака. Его воспитатель не просто внемлет гласу с небес, не только просит Господа, но и, позабыв о робости, своенравно требует у Великого Собеседника благословения для своих детей.

Из множества написанных Корчаком молитв эта - несомненно, самая личная, самая сокровенная и, может быть, как раз поэтому она не вошла в его книгу "Наедине с Господом Богом".

Оба названные текста: и "Молитва воспитателя" и "Почему они молятся?", безусловно еврейские по духу, отражающие принципы еврейского воспитания, - были написаны по-польски - на том единственном языке, на котором думал свои печальные мысли, совершал, свой труд педагога и писал свои вдохновенные книга Генрик Гольдшмит-Януш Корчак.

Не в этом ли таится ответ на вопросы, которые, в силу обстоятельств, остались за рамками исследования Кана и на которые предстоит ответить другим?

Ольга Медведева
Москва, 1998

Януш Корчак
Молитва воспитателя

Я не возношу Тебе длинных молитв, о Господи. Не посылаю бесчисленных вздохов. Не бью низкие поклоны. Не приношу богатые жертвы во славу Твою и хвалу. Не стремлюсь вкрасться к Тебе в милость. Не приношу почестей.
Нет у моих мыслей крыльев, которые вознесли бы песнь мою в небеса.
Слова мои не красочны и не благовонны - не цветисты. Устал я, измучен.
Глаза мои потускнели, спина согнулась под грузом забот.
И все-таки обращаюсь к Тебе, Господи, с сердечной просьбой. Ибо есть у меня драгоценность, которую не хочу доверить брату-человеку. Боюсь - не поймет, не проникнется, пренебрежет, высмеет.
Всегда пред Тобой я - смиреннейший из смиренных, но в этой просьбе моей буду неуступчив.
Всегда говорю с Тобой тишайшим шепотом, но эту просьбу мою выскажу непреклонно.
Повелительный взор свой устремляю в высь небесную.
Распрямляю спину и требую - ибо не для себя требую.
Ниспошли детям счастливую долю, помоги, благослови их усилия.
Не легким путем их направи, но прекрасным.
А в залог этой просьбы прими мое единственное сокровище, печаль.
Печаль и труд.

Януш Корчак
Почему они молятся?

Когда собрались все мальчики, которые записались на ежедневную молитву, я спросил, почему они молятся, почему приходят на молитву. Это было давно, и я точно не помню, куда подевалась тетрадь, в которой я записывал их ответы. Но ответы были примерно такие.
Первый сказал:
- Почему бы мне не молиться. Ведь я еврей.
Второй сказал:
- До завтрака мне в комнате делать нечего, а в классе тепло и светло.
Третий сказал:
- Я хочу получить открытку в память о 280 совместных мо литвах. Мне осталось всего сорок.
Четвертый сказал так:
- Мой товарищ во дворе сказал, что кто не молится, к тому ночью явится дух, посадит в мешок, завяжет и задушит. И мне страшно вдруг так на самом деле бывает.
- А меня мама попросила, - сказал пятый.
А шестой так сказал:
- Когда я прихожу по субботам к родителям, дед всегда меня спрашивает, набожны ли дети в Доме сирот и молятся ли они. Если бы я сказал, что нет, ему было бы обидно. А врать - нехорошо.
Седьмой так сказал:
- Когда зимой умер мой отец, мне не хотелось по утрам рано вставать и идти в синагогу. Но однажды отец мне приснился и начал меня корить: "Когда я был жив, я работал ради тебя невзирая на непогоду: в дождь и в мороз, часто ночами, и тогда, когда уже был болен, все равно вставал с постели, если знал, что можно заработать. А тебе лень за меня прочитать каддиш". Проснувшись, я пообещал себе, что буду молиться.

Пан Хойна* много лет изо дня в день приходил на молитву. У него был набожный опекун: вначале тот заставлял его приходить, а потом он просто привык. Помню, как они стояли рядом: маленький Хойна и его большой опекун и молились вместе по одному молитвеннику.

Девятый сказал так:
- Каждый день утром я одеваюсь, умываюсь, завтракаю, иду в школу, играю с друзьями. Почему бы еще и не помолиться? Есть люди, которые говорят, что Бога нет, но откуда они знают, что они такие умные? Кто-то ведь должен был все это сотворить. Вот это и был Бог.
Десятый сказал коротко:
- Поляки молятся и ходят в свои костелы, ну и евреи должны быть не хуже.
Одиннадцатый сказал:
- Если еврей не молится, за этот грех расплачиваются все евреи. Потому мы болеем заразными болезнями, потому мы бедны и столько разных бед кругом, что евреи не молятся. А я не хочу, чтобы из-за меня другие страдали.
Двенадцатый вспомнил, что было в хедере.
- Ребе учил нас в хедере, что евреи много страдали за свои молитвы. Их убивали, сжигали синагоги, отбирали молитвенники
и бросали в грязь или в огонь, и мучили евреев, не давали работу и не позволяли ходить по городу. Каждый еврей хотел поспеть в пятницу вечером на молитву, иногда он должен был идти через леса, где было полно разбойников и волков. Ребе говорил, что молились все мои деды и бабки, и стыдно, что я лентяй, не хочу просто войти в класс, который рядом, и ничто не мешает молиться , и никто не угрожает.
Тринадцатый так объяснял:
- Когда у меня беда или я поссорился с товарищем, тогда я молюсь. Хорошо рассказать Богу, как все было на самом деле и что товарищ не прав. Когда я так думаю во время молитвы, меня не так пугает несправедливость и наказание.
Четырнадцатый сказал:
Я заметил, что когда прихожу на молитву, мне легче быть старательным. Тогда я совершаю меньше плохих поступков, и на меня меньше сердятся. И я ничего плохого не делаю ни дома, ни в школе. Молитва очень помогает.
Пятнадцатый сказал:
- Когда я заболею или в доме какая-то беда - мама или брат заболеет, или денег нет, или хозяин донимает, или сосед - мне обидно. А вот помолюсь, попрошу - и сразу успокоюсь, и легче на душе станет.
Шестнадцатый сказал:
- Я сам не знаю, почему прихожу на молитву. Молюсь, по тому что молюсь. Я вовсе не задумываюсь, почему. Когда пойму, я вам напишу и ответ в ящик положу.
Семнадцатый сказал:
- Когда я молюсь, я вспоминаю дом. как раньше все было. По субботам я всегда ходил с отцом в синагогу. Здесь, в Доме сирот, тоже субботний ужин устраивают, но по-другому. Мне здесь не плохо, но когда я был дома, я больше любил и меня любили больше. Никто меня не обзывал лизуном и неженкой. В Доме сирот тоже дают конфеты. Но дома их приносил папа и дразнил меня, что не даст, что отдаст маме и сам съест. Это было смешно, потому что я знал, что это шутка. В субботу дома был чолнт. Дома все по-другому.
Пока он это говорил, предыдущий мальчик подумал и сказал:
- Вот я вспомнил. У меня так же было, молитва - это словно я в будни пришел домой. Молюсь и вспоминаю то одно, то другое, то третье - как было дома.
Тогда много девочек приходили на молитву. Одну даже прозвали ребецин. Ее любили и поэтому не донимали, да она и не сердилась. Она была старше и работала: училась шить - то ли перчатки, то ли зонтики, что-то в этом роде. Она не могла прийти на молитву на следующий день и пришла в класс вместе с мальчиками. (А я сказал, что все вместе - это, пожалуй, многовато, и мальчики будут молиться сегодня, а девочки - завтра.)
А она так сказала:
- Рядом с нами живет польская семья. Они к евреям хорошо относятся: всегда маме в долг дают, когда ей нужно. Так вот она сказала: что у евреев плохо, так это то, что девочки могут не молиться. Как раз им молитва больше всего нужна, потому что они больше дома сидят и больше времени с детьми проводят.
Регинка сказала в заключение:
- Господь Бог не говорил, что молитва мальчиков важнее. Это выдумали сами раввины, потому что они сами мальчики. У поляков все молятся вместе, а у евреев нет, будто мы для Бога второй сорт.
Когда Регинка закончила свою речь, мальчики ничего не сказали. И девочки продолжали приходить на молитву с ними.
Кажется, именно Регина сказала:
-Когда у тебя нет отца, хорошо знать, что Бог - для всех отец, а это значит, что и для меня. Молитву понимать не надо, ее только чувствуют.
Я хотел еще спросить, почему другие не молятся, но началась школа, политика - и всё переменилось...

* Речь идет о бывшем воспитаннике и бурсисте Дома сирот Зигмунте (Шмуле) Хойне.

К СОДЕРЖАНИЮ КНИГИ

На главную сайта

Напишите мне отзыв об этой публикации

вверх