|
"Я ВИЖУ..."
Ури Цви Гринберг - поэт реалист и
провидец.
Задолго до Уничтожения еврейского народа в период Второй мировой войны Ури Цви
Гринберг проявил свой действительно пророческий дар. За годы до уничтожения
европейского еврейства он пишет поэму - "מגדל הגויות"
- "Башня трупов".
"Слагается и растет башня еврейских трупов
Из неисчислимых убитых царства.
Голова еще не коснулась этих небес!
(Голова с острием христианского топора
Или с кинжалом исламским внутри).
Еще бродят по этому миру - евреи, евреи:
Светлолицые старики, чья рука ни разу не пролила
Человеческой крови;
И дети, красивые телом и взором,
Милые, словно голуби;
И крепко сбитые юноши, широкоплечие, твердой кости:
Хороши и для армии, и для флота,
И для ремесла, и для пашни на родине у себя:
Покорять километры дальних полей
И раскрашивать их цветами веселья,
И из этих,
конечно, будет еще
Кладка за кладкою в башне трупов,
Возводимой в мире расой
евреев,
И, конечно, море крови вокруг -
Так повелела судьба.
Перевод Инны Винярски
Он видит Европу, Польшу, на земле которой он родился, как одно огромное
кладбище. Может быть,
неспроста именно Польшу. Польша одна из самых римско-католических стран в
Восточной Европе. Он видит Польшу, которая лежит у его ног в тени креста, она же
кладбище еврейского народа, кладбище евреев -башня трупов. Этот провидческий
образ не раз повторяется в произведениях Гринберга.
Теперь, в Эрец Исраэль, он подвергает острейшей критике руководство сионистского
движения, в основном состоящее из представителей рабочих партий. Осмысливая
острую критическую позицию Ури Цви, можно лишь удивляться, как он поэтическим
чутьем, талантом поэта провидит ход исторического процесса.
Одна из интереснейших теоретических проблем истории еврейского народа в новое
время - модель еврейского сионистского возрождения. Есть в еврейской истории
две основные модели. Первая - исход из Египта и завоевание Эрец Исраэль, вторая
- возвращение евреев из Вавилонского пленения по декларации (говоря сегодняшним
языком) Кира II, персидского царя. И весьма интересный вопрос, какая из этих
исторических моделей является прототипом еврейского возрождения в Эрец Исраэль в
наше время?
Герцль, а затем и Нордау, его ближайший соратник по созданию сионистского
движения, пишет, что в первую очередь надо привести в Эрец Исраэль шестьсот
тысяч евреев. Это соответствует первой модели: по преданию шестьсот тысяч евреев
вышли из Египта и через сорок лет вошли в Эрец Исраэль. И 600 тысяч человек было
здесь в 1948 году, в день провозглашения государства Израиль, точнее 637 тысяч
человек. Очень интересная цифра. Получилось так, что через пятьдесят лет после
первого Сионистского конгресса, на котором было подтверждено нахождение здесь
этого количества евреев, было провозглашено государство Израиль. По декларации
лорда Бальфура Палестина была объявлена
подмандатной территорией, и это соответствует второй модели: возвращению из
Вавилонского пленения. Провинция в Персидской империи - это подмандатная
территория, декларация Кира как бы прототип декларации Бальфура.
Евреи возвращаются сюда постепенно. Первые сорок тысяч прибывших, о которых
записано в книге Эзры и Нехемии, это те несчастные (их буквально таким языком
определяют еврейские источники), у которых не было ни имущества, ни средств к
существованию, и им было все равно - продолжать ли жить там или вернуться. Они
прибыли сюда.
После неудавшейся революции 1905 года в России в Палестину прибыли несколько
десятков тысяч несчастных полуреволюционеров. Затем понемногу стали прибывать
евреи из других стран Восточной Европы. В конце 20-х годов приехали польские
евреи, бежавшие от налога Грабского (польский министр, решивший брать с евреев
налог за то, что они евреи). Денег у них было немного, и они стали здесь
заниматься малым бизнесом: открывали маленькие кафе, магазинчики, кустарные
мастерские, киоски. В 1934 году появились и евреи из Германии. Евреи наиболее
успешные, обеспеченные и образованные выехали, как известно, в Америку и в
короткий срок обогатили до неузнаваемости американскую науку, кинематограф,
музыку, перевернули американскую культуру, которая была провинциальной,
второстепенной по сравнению с европейской. Все это очень походило на вторую
модель. Ури Цви начинает понимать, что вторая модель является базовой и более
реальной. В его поэзии 30-х годов наряду с острейшей критикой сионистского
движения появляются прямые обвинения в адрес руководителей, которых он называет
"санбалаты". Он сообщает этому поэтическому образу резкий
обличительный смысл. Ни один еврейский чиновник сионистского движения не хотел
ассоциировать себя с таким санбалатом. Каждый хотел выглядеть героем, по крайней
мере, Иудой Маккавеем. Гринберг в своей обличительной поэзии никогда не
ограничивался отображением фактической стороны деятельности еврейского
руководства, он обнажал глубинные побуждения, скрытые мотивы их поступков,
придавал особое значение тому, насколько они чувствуют себя евреями и как это
сказывается на их делах. Это - самое главное. И в этом политическая мощь и
острота поэзии Ури Цви Гринберга.
После Второй мировой войны он почти отошел от актуальной политической тематики,
он вернется к ней позже, в 50-60-е годы. В конце 40-х годов он обращается к
темам глубокого общечеловеческого звучания. Проблематика его поэзии -
возвышенное постижение судьбы своего народа, взаимоотношения Всевышнего народа,
Всевышнего и отдельной личности. Он пишет больше мистических стихов о себе,
своей душе. Такие стихи он писал и в 20-30-е годы, но тогда они прошли почти
незамеченными. В конце 40-х годов их становится гораздо больше, они не всегда
доступны для понимания с первого прочтения. Их тематика, слог и лексика
оригинальны, поэт самобытен, его стилистика глубоко индивидуальна. Гринберг
мастерски использует словарный запас еврейского языка, самого древнего его
пласта, языка Пятикнижия и Священного писания, языка мудрецов, каббалы, а также
современного языка. Сочетания слов на иврите и иностранных языках органически
вплетаются в своеобразную ивритскую речь и образуют оригинальную стихотворную
манеру.
Ури Цви дожил до Шестидневной войны, которая была для него великим праздником. В
1967 году эта война так воспринималась всеми евреями, живущими в
Эрец Исраэль, и многими евреями за ее пределами. Радовались даже по той простой
причине, что остались в живых. Трудно сегодня поверить, но представление о самих
себе у израильтян до Шестидневной войны было очень невысоким. Тогда был
экономический кризис. Больше людей уезжало из Израиля, чем приезжало.
Нагнеталась истерия на границах. Египетский вождь, великий вождь арабского
народа Насер, и король Хусейн, один из самых ярых наших врагов, ставший, в конце
концов, почти идолом для евреев, и практически все арабские лидеры обещали
утопить евреев в море. Даже речи не было о депортации - утопить! Ощущение
создавалось такое, что вот-вот грянет война. В то время бытовал очень короткий
анекдот: "Последний пусть выключит свет в аэропорту". Девятнадцать лет
продолжался такой исторический эпизод существование еврейского государства
Израиль - и ему приходит конец. Таким было мироощущение евреев в этот период.
Но в течение шести дней маленькая израильская армия сумела разгромить три
арабские армии на трех фронтах и освободить те земли, которые не смогли
освободить в 1948 году, этот факт возбуждал неописуемую радость. Радость и
гордость. Во-первых, остались в живых, а во-вторых, приобрели то, о чем раньше
не смели мечтать. Несколько министров тогдашнего правительства опубликовали свои
мемуары, в которых они признавались, что они чрезвычайно боялись... завоевывать.
Не хотели. Они предупреждали Моше Даяна: ни в коем случае не завоевывать. Потому
что не было ответа на вопрос, что делать с этим дальше? В результате победы
территория государства Израиль увеличилась с 27 тысяч до 80 тысяч квадратных
километров. Позднее в Синае нашли уран и нефть. Господство над Голанскими
высотами предоставило
полный контроль над водными источниками Иордана и Кинерета. Добыча урана, нефти,
контроль над Суэцким каналом, одним из важнейших путей сообщения между
Средиземным морем и Индийским океаном, в корне изменили стратегическое положение
Израиля, как тогда казалось, в лучшую сторону. Но сейчас мы понимаем, что не в
лучшую, поскольку вновь отдаем все это, чтобы улучшить свое положение. Потому
что нам лучше без земли, без воды... Вот с воздухом у нас еще неплохо: как
известно, евреи научились за две тысячи лет делать "люфтгешефт" - "воздушный
бизнес".
Итак, была огромная радость. И Ури Цви дожил до этой радости. Он вновь увидел
Восточный Иерусалим, Храмовую гору. Еще в 1930-х гг. в "Книге Обличения и Веры"
он писал:
"И вижу мой воздушный флот,
Что совершает бреющий полет,
Кружа над Храмовой
горой
В день праздничный.
Я вижу толпы праздничных людей
И слышу залпы над долиною Кидрона —
Их столько, сколько лет мучений наших.
Гора святая как Синай пылает,
И всадник в горн трубит, и пламя извергает.
И флаг Давида - Давида башню осеняет".
Перевод Инны Винярски
Самолеты с шестиконечными звездами это не поэтический образ, это символ
возрождения. Для Ури Цви Шестидневная война, освобождение Иерусалима,
освобождение Храмовой горы, так же как и само по себе государство Израиль и
возрождение народа - великое
чудо. К сожалению, сегодня нам еще далеко от освобождения Храмовой горы. Но
тогда, в те дни все было возможно. Сейчас не разрешают еврею с молитвенником
взойти на Храмовую гору. Любому человеку можно взойти, кто бы он ни был, любой
национальности, любой религии. Можно ходить по всей горе, можно заходить в
мечеть Омара. Но если вдруг кто-то вынимает маленький еврейский молитвенник, его
немедленно устраняют с Храмовой горы.
Доктор Эльдад, покойный ныне, посвятивший много статей и лекций творчеству Ури
Цви Гринберга, рассказывал, как сразу после войны Ури Цви позвал его, надел
талит, тфиллин и взошел на Храмовую гору. Тогда это было разрешено, но он уже
тогда предполагал, что может быть допущен политический и национальный просчет.
По его представлениям, освобождение Храмовой горы было очень важной вехой в
истории еврейского народа.
Он возвращается к тому, о чем писал в 30-е годы, - к остро политической
актуальной тематике, призывая евреев понять, чем они стали обладать. Нужно
понять, что возвращение к Храмовой горе и власть над ней, возвращение в Хеврон,
в Шхем, возвращение в Синай меняет не только стратегическое и экономическое
положение на Ближнем Востоке государства, которое называется Израиль. Гринберг
говорил, что в этой новой политической реальности нельзя упустить открывшуюся
вновь возможность осознать свои еврейские корни, ощутить себя потомками и
преемниками Давида и Шломо.
Надо отметить, что в 1967-1968 годах большинство деятелей культуры, литературы и
искусства Израиля придерживались того же мнения. Знаменитые писатели того
времени, традиционно принадлежащие к левому социалистическому лагерю, к лагерю
правящей партии
МАПАЙ, Хаим Газаз, Натан Альтерман и молодой тогда Моше Шамир организовали
движение "За неделимый Израиль". Но, как мы видим сейчас, ничего не помогло.
Молодое поколение чувствовало по-другому. И хотя тогда еще не принято было
называть себя завоевателями, но это уже носилось в воздухе и стало все более и
более входить в моду.
Но в тот год было ликующее празднование победы, избавления от угрозы
уничтожения. Распрямились плечи, народ с гордостью поднял голову.
Перед войной Судного дня в 1973 году, за десять дней до войны, которая явилась
для руководства страны, для всего народа Израиля ужасной неожиданностью, Ури Цви
публикует стихотворение, о том, что произойдет вскоре, в самое ближайшее время.
Оно начинается строками :
"Они еще ничем не озабочены,
Телефоны еще не звонят..."
И ОНО Нагрянуло. То был ГОД выборов, ОНИ ДОЛЖНЫ
были состояться осенью, но их отложили до зимы. Голда Меир стояла во главе
правительства. Уже началась предвыборная кампания. По телевидению транслировали
предвыборные ролики правящей партии МАПАИ: на Голанских высотах в лучах
заходящего солнца спокойно идет молодая пара. Идет и наслаждается свободой
покоем. Это спокойствие - результат политики современного правительства в
составе Голды Меир, Моше Даяна, Пинхаса Сапира, Шимона Переса других...
В 1977 году свершилось чудо, как говорится, небесное знамение, когда правящая
партия МАПАЙ, 29 лет стоящая у власти, потерпела поражение на выборах. К власти
пришли правые. Практически МАПАЙ правила
целую вечность с 20-х годов, все было в ее власти, подразумевалось: государство
— это МАПАЙ. По разным политическим причинам - война Судного дня, связанный с
этим глубокий кризис в израильском обществе, коррупция в МАПАЙ - произошел
переворот, правительство Рабина, находящееся у власти с 1975 по 1977 год пало.
Премьер-министром стал Менахем Бегин.
Могло показаться, что Ури Цви Гринберг теперь, наконец, обретет статус
национального поэта. Но скоро стало ясно, что у кормила власти изменилось
немногое и, в том числе, отношение к Ури Цви Гринбергу. Первые попытки включить
его произведения в школьную программу были очень робкими, не учитывалось даже
то, что он дважды был лауреатом премии Бялика. Он не был признан центральной
фигурой израильской культуры - в этом заключалась трагедия.
Ури Цви, несмотря на огромный талант, на громадное литературное наследие,
оставался вне литературной элиты, вне центра израильской культуры. Но его
творчество и в те времена, и в наши дни - благодатная почва для докторских
диссертаций, для получения дотаций и окладов преподавателей в университетах. Его
личность, самобытность его творчества - особый сплав еврейского наследия и
актуальности, пламенный пророческий дар, предвидение будущего - все это не
соответствует основной направленности израильской культуры.
Израильская культура, несмотря на то, что эта культура еврейская, потому что ее
языком является иврит - культура в чем-то поверхностная. Мы как провинциалы
смотрим на Нью-Йорк, Лондон, Париж и особенно на Нью-Йорк — своего рода символ
интеграции эмигрантов, как и Израиль. Однако существует единственное, но очень
важное отличие: Америка - действительно страна эмигрантов, то есть
представителей разных народов, в то
время как Израиль - страна единого еврейского народа с общенациональной
культурой.
Понимание, что создание государства Израиль - это исполнение древних пророчеств
о возвращении народа, о собирании народа иногда еще звучит в официальных речах
некоторых пожилых лидеров. Но у молодых деятелей культуры (речь идет и о
литераторах, и о композиторах, хореографах, скульпторах и художниках) это
отсутствует совершенно. Создается ощущение, что мы - мини Нью-Йорк, хотя такого
быть не может, ибо любой суррогат хуже подлинного образца. Поэтому так
называемые общественные проблемы вышли сейчас на первый план. Не национальные
проблемы, а общественные, которые есть в любом обществе - сытом, голодном,
большом или малом. Но вопрос в том, как их понять и на какой основе, юридической
и экономической, их решать.
Арабы, граждане государства Израиль, которых никто не ущемляет в их гражданских
правах, никогда не хотели и не хотят признавать сионистское еврейское
государство Израиль. Но напоминать об этом в израильском обществе считается
плохим тоном. Если арабы говорят об этом вслух, мы их понимаем, но если говорим
об этом мы, мы становимся расистами. Что это, как не абсурдное представление о
самих себе в собственных же глазах? Ведь все это дело культуры. Культура - это
не пропаганда, это самосознание народа, осознание самого себя частью общества и
народа.
Поэтому Ури Цви — величайший поэт, величайший писатель - не вписывается в
ландшафт израильской культуры, до сих пор пребывает в одиночестве. Ни его язык,
ни его тематика, ни, главным образом, содержание его поэзии, не совпадает с
основным направлением израильской культуры. Кстати, в последнее время стало
неприличным употребление слова "еврей". Еще
допустимо сказать "израильтянин", но не "еврей". Вспомним сталинское определение
нации, из которого следовало, что евреи - не нация. Было придумано нечто новое
национальность. Были народности чукчи, ханты-манси и др., были нации - русская,
украинская, французская. А евреи - национальность, то есть нечто среднее между
человеком и "не человеком". Теперь появилась группа новых историков, они
преподаватели наших Вузов: Еврейского университета в Иерусалиме, университета
имени Бен-Гуриона в Беер-Шеве, Хайфского университета, они пишут на иврите,
здесь родились, получили израильское воспитание и не признают еврейского народа.
В Еврейском университете молодой профессор на первой лекции заявил студентам:
нет такого понятия "еврейский народ в средние века", есть различные иудейские
общины. Просто название кафедры сохранилось с прежних времен, когда на этот счет
существовало ошибочное мнение, что еврейский народ есть. Мы знаем, что его нет.
Нет. Есть новая формация - израильский народ, состоящий из различных иудейских
общин.
То есть полностью принимается устаревший уже в 70-е годы советский тезис о том,
что на Ближнем Востоке продолжается "сионистская заваруха", все это "происки
европейского империализма и мелкой и крупной еврейской буржуазии" которые пришли
сюда с целью закабалить арабский Восток. Сейчас это самое модное представление о
тех процессах, которые происходят здесь уже сто лет.
Всматриваясь в личность Ури Цви Гринберга, анализируя его наследие, можно
говорить о величии и трагизме. О величии таланта и величии написанного. О
трагизме личном и национальном, так как он связывал свою личность с нацией, с
народом. То страшное, что произошло в Европе, еще как-то можно было описать, об
этом еще можно было плакать; но о том, что произошло с ним самим, здесь, по
нашей же вине, писать неизмеримо труднее, потому что в его трагедии повинен его
народ.
Ури Цви, несмотря на то, что в последние годы был обласкан, чувствовал себя
чрезвычайно одиноким. Одиноким и не понятым. По его творчеству защищали
диссертации, о нем писали книги, его поэзию преподавали в университетах, его
произведения являются примером литературной эстетики. Изучают его литературные
метафоры, его язык, восторженно живописуют его творчество. Поэтому не понят он
не в вербальном смысле, непонятым оставалось содержание его произведений,
глубина его поэтического мышления, сущность его тем и образов. Как будто поэт
говорил не о своем народе, своей земле, а о некоем виртуальном пространстве,
называемом "Храм", "Иерусалим" или "Хеврон", о виртуальном народе, называемом
Евреи. Можно об этом говорить с восторгом, можно об этом мечтать, но это что-то
потустороннее, это где-то не здесь. Вот эта полная отчужденность является самым
тяжелым ударом для такого поэта, как Ури Цви Гринберг.
<<<НАЗАД
Старница к 110-летию Ури Цви Гринберга
|
