|
|||||||||||||||||||||||||||||
| На этой странице некоторые тексты из альманаха "Литературный Иерусалим 2004", которыми мне бы хотелось поделиться с посетителями сайта. | |||||||||||||||||||||||||||||
|
Александр Любинский Улица Невиим Улица Невиим начинается у Старого города и завершается Площадью Давидки. Золотой купол Ки-пат ха-Села и точеный прочерк стен с прихотливым абрисом мечетей и храмов - в начале ее, шумная, запруженная со всех сторон машинами площадь на дальних подступах к рынку - в ее конце. Площадь, в центре которой на белом бетонном постаменте - черное дуло миномета: памятник Войны за независимость. Да и сама площадь наречена именем миномета, которого называли бойцы тех дней ласковой кличкой "Давидка". Улица Невиим расположена на пересечении Старого и Нового города, религиозного квартала Меа Шеарим - со светскими кварталами. Православные монашки с бледными рыхлыми лицами движутся по ней отрешенно и чинно черными, пугливыми тенями. Им наперерез из всех переулков и закоулков выскакивают харедим с развевающимися от избытка энергии фалдами лапсердаков; арабки, посетив больных в одном из многочисленных лечебных заведений, расположенных на этой улице, мерно покачивая бедрами под загадочно-бесформенными платьями, скрыв тонкие лица, словно серп полумесяца, за пеленой непроницаемых платков, плывут в направлении Старого города; эфиопские монахи в тяжелых высоких клобуках, высокомерно-недоступные, сворачивают в проулок, где расположена их церковь. Францисканцы в коричневых рясах с лицами гарвардских профессоров направляются на лекции в "Коллеж Франсе", находящийся за высокой белой стеной - такой высокой, что его крыша едва проглядывает из-за нее. А между ними как не слишком обязательное добавление к этой почти театральной красочности ликов мировых религий и вер, лавируют остальные жители города: визгливые марокканки, усыпанные оспой золотых украшений, кипастые бод-рячки в рубашках навыпуск и сандалиях на босу ногу, "русские", узнаваемые сразу по безликой стандартно-европейской одежде; волосатые чудовища в цветастых расстегнутых на груди рубашках и шортах, напоминающих огромные трусы. Они исходят жаром фалафельных, похотью "Мифаль хапаис", торговым, зазывным, грязновато-масляным азартом. Они наползают на улицу Невиим со стороны площади Давидки, с рынка Махане Иегуда, с гудящей сотнями лавочек и магазинов Яффо, а Невиим принимает и примиряет - всех... Она возникла во второй половине девятнадцатого века, и уже на рубеже веков вытянулась во всю свою длину. Как зарождается неповторимость, уникальность места? Из каких составляющих складывается она? Ни у кого нет ответа на этот вопрос, как нельзя угадать широкие воды реки по роднику, скрытому в лесном мхе. Из смешения архитектуры, одежды, стилей жизни возникла улица Невиим. Но вместо того, чтобы раствориться в их кричащей пестроте, она свела их к строгим очертаниям белых стен на фоне ослепительно синего неба, вензелям оград, изящной удлиненности узких окон за зелеными решетками, балконам с гроздьями свешивающихся вниз, пылающих, как гроздья салюта, алых, желтых, ярко-сиреневых цветов. Может быть, дело в этом камне: тяжелом на вес, а на вид как пушинка легком? Камне, прохладном даже в самый жаркий день... Из него стали строить дома с толстыми стенами и низкими потолками, с широкими комнатами, крытыми известкой, окнамибойницами и железными дверями за витой чугунной решеткой. Эти дома теснятся в проулочках вокруг Невиим, скрытые от взоров прохожих то запущенным, разросшимся садом, то высокой каменной стеной, а то выставляют напоказ свою нищету: ржавую решетку окна, покривившиеся щербатые ступени, палисадник, в центре которого, как памятник рачительности хозяев - прохудившаяся бочка с известкой или остатки труб, завезенные сюда лет пятьдесят назад. Но не хотите ли побывать в средневековой Флоренции, например? Улица Невиим может предоставить вам такую возможность: почти в самом ее начале, возле оживленного перекрестка, высится продолговатое прямоугольное палаццо, радующее глаз классической завершенностью форм, а рядом с ним - баптистерий с восьмигранной крышей и огромная башня: такой высокой башни и в самой Флоренции не сыскать! Этот дворец был создан на средства итальянских монахинь и служил с начала прошлого века странноприимным домом, а в наши дни здесь размещается министерство образования. Министерству оказался тесен итальянский дворец, и возвели рядом с палаццо на той же мощеной камнем площади бетонно-стеклянный, огромный полукруг нового здания министерства - воплощение промышленно-бюрократического стиля. Но в том-то вся прелесть и загадка улицы Невиим, что здание министерства никак не противоречит флорентийской башне, словно окружая ее бережной стеной, и башня продолжается в нем, оживает в его призрачной стеклянной глубине... А дальше - стыдливая готика госпиталя Ротшильда, эклектическая аляповатость "Бикур-Холим", евангелистская церковь, безуспешно пытающаяся следовать европейским образцам, сглаженным все тем же белым камнем, из-за которого любой архитектурный изыск смотрится лишь белым росчерком на фоне ярко-синего неба. Это - очень длинная улица. Такая длинная, что подчас мне кажется, что для того, чтобы пройти ее из конца в конец, не хватит человеческой жизни. Образы прошлого окружают меня на улице Невиим, их судьбы переплетаются с моей, как вязь железных оград, как тень на белом камне. Тени прошлого восстают со страниц книг, глядят на меня с выцветших литографий... В одном из этих глубоких колодцев-дворов, где в самый знойный день хранится прохлада, жил господин Лурия. С улицы, тогда еще незаасфальтированной, наползали густая пыль и крики торговцев, вопли ослов, звон колоколов и пение муэдзинов. Вторгаясь в тишину двора, они сливались воедино от теняя ее и не мешая ей. А в доме за толстыми стенами, в комнате, где всегда был полумрак из-за плотно закрытых ставен, лежал на диване господин Лурия. Ему было плохо, у него болели глаза. Они так устали от яркого света! Они нуждались в отдыхе. Но вообще-то господин Лурия был молодым человеком и не поддавался отчаянию. К вечеру, когда свет слабел, окрашивая ржавой позолотой окна, Исраэль Лурия обряжался франтом и с тросточкой в руках выходил на улицу Невиим. Только идти ему было некуда. Правда, через несколько домов жил англичанин-адвокат с молодой женой, тосковавшей в этом захолустье, и приход господина Лурия отвлекал ее от грустных мысли. Но она никак не разделяла его увлечений археологией. Он мог говорить часами о каких-то захоронениях и подземных ходах, и временами ей казалось, что разрушенные стены его волнуют больше живых людей. Иногда она соглашалась отправиться с ним в недальнее путешествие, вниз по улице Невиим. С предупредительной грацией движется господин Лурия, сжимая локоток очаровательной спутницы, дабы она смогла миновать без потерь мальчишку-лоточника и двух толстых арабов в фесках. Да и смотреть надо под ноги, дабы не угодить в когда свежие, когда иссохшие зеленые лепешки... Наконец, почти не запачкав платья, они спускаются к стене Старого города, и луна уже вот-вот взойдет и разметает вокруг печальные серебряные тени. А Исраэль Лурия - неутомим, скачет горным козликом с камня на камень и даже подводит даму к углублению в скале, утверждая, что именно здесь покоится прах какого-то древнего пророка. Бледный лик луны, огромный и низкий, каким он бывает только в горах, зависает над ними, и даме становится страшно... Ах! - произносит она, прижимаясь к плечу кавалера. И кто знает, может быть в ответ он обнимает ее за тонкую талию и осторожно целует беспомощный полуоткрытый рот? Обступает со всех сторон прохладная ночь, дыхание прерывается, тень от гробницы стелется по сухой земле... Право же, я не удивлюсь, если со временем господин Лурия станет знаменитым профессором. Что касается молодой дамы, то она вскоре уедет, навсегда покинет улицу Невиим. Я сворачиваю в зеленый двор, заросший кустами акации, огромным кактусом посредине, с диковинными цветами, ветвящимися по подоконникам двухэтажного особняка, в стенах которого несколько лет прожила поэтесса Рахель. Но я иду мимо, к белому прямоугольнику домика Герды и Вольфа Когда я познакомился с ними, Герде уже тяжело было носить свое сухонькое тело. Протрудившись всю жизнь, она томилась своей пенсионной свободой и работала бесплатно неподалеку, в библиотеке дома Тихо. Герда приехала на улицу Невиим в середине тридцатых годов - все пережила, все перетерпела, сохранив до конца дней трезвый ум и доброжелательную требовательность к людям. В этом домике она прожила всю жизнь. Она рассказывала, как добравшись к вечеру до Иерусалима, провела здесь первую ночь - в ржавой железной ванне, поскольку дом был переполнен беженцами, и иного места не нашлось. А потом постепенно все разъехались, и Герда осталась - одна. Позже она познакомилась с Вольфом, и вместе они отремонтировали дом и даже выкупили его за бесценок у местной православной церкви, которой, как оказалось, он принадлежал. Герда так и не научилась читать на иврите, выписывала "Джеру-залем пост", уважала Бен-Гуриона, а в шабат ходила в Старый город, где у нее было множество знакомцев в арабском квартале. Она еще застала начало первой интифады и болезненно пережила крах того хрупкого мира, в согласии с которым жила. Вся семья ее погибла в Катастрофе. Герда могла получить компенсацию от германского правительства, но не задумываясь, отказалась от нее, и ни разу не побывала на своей бывшей родине. В первые годы после ее смерти я иногда сворачивал во Двор, подходил к двери, смотрел, все ли висит на ней знакомая табличка, все ли стоит возле дома старенькая машина Вольфа и выглядывает из ящика свежий номер "Джерузалем пост"? ... А потом перестал заходить. Зачем? Пусть все останется так, как было когда-то. Пусть память будет живой, а жизнь обратится в память. Пусть длится этот камень и этот свет, и белый след в неистово-синем небе. И никогда не кончается улица Невиим. |
|||||||||||||||||||||||||||||
|
|||||||||||||||||||||||||||||
