|
|
ПОЕЗДКА В ГАЛИЛЕЮ 3. ДОМОЙ! |
|
Домой мы возвращались через эзриэльскую долину. Слева от нас была граница с Иорданией, справа гора Гильбоа, неразрывно связанная с древнейшей нашей историей, с войнами царя Саула против филистимлян и гибелью его в этих местах. Вот подходящий повод опубликовать здесь главу из знаменитого романа Леона Уриса "ЭКСОДУС", романа, впервые поведавшего множеству советских евреев о их национальной гордости - стране Израиля. |
|
Роза даёт нам 15 минут на ознакомление с близлежащими арабскими лавчёнками и призывает не опаздывать на автобус! |
|
ЛЕОН УРИС ЭКСОДУС
|
|
Когда они дошли до поворота, они увидели с
дюжину палаток из козьих шкур, рядом с которыми паслось стадо маленьких черных
коз. Два бедуина с винтовками в руках подошли к ним. Ари заговорил с ними
по-арабски, затем направился следом за ними к палатке размером побольше, которая
принадлежала, по-видимому, шейху. Китти оглянулась вокруг. Бедуины производили
удручающее впечатление. Женщины носили мешкообразные черные платья до пят, а
грязь лежала на них прямо слоями. Запаха коз она не почувствовала, зато с лихвой
чувствовала запах этих женщин. Связки турецких монет свисали со лба и скрывали
их лица. Дети кутались в невообразимо грязные лохмотья. Седой мужчина вышел из палатки и поздоровался с Ари. Они что-то поговорили между собой, затем Ари шепнул Китти: - Нам надо войти к нему в палатку, не то он обидится. Будьте паинькой и кушайте все, что вам подадут. Ничего, отдадите потом, если стошнит. В палатке воняло еще даже сильнее, чем на улице. Они уселись на кошме из козьей и овечьей шерсти и обменялись любезностями. Шейх был поражен, когда узнал, что Китти приехала из Америки. У него где-то была фотография Элеоноры Рузвельт. Затем подали еду. Китти сунули в руки жирную баранью ляжку и чашку густого отвара с рисом. Китти отведала угощение под пристальным взглядом шейха. Она слабо улыбнулась и кивнула ему в подтверждение того, что яства - в высшей степени вкусные. Затем подали немытые фрукты, а под конец - густой приторно сладкий кофе в чашках, покрытых слоем грязи. Пообедав, бедуины вытерли руки об штаны, а рты рукавом, поговорили еще немного с Ари, пока тот наконец встал и начал прощаться. |
|
Оставив стоянку позади, Китти сделала
глубокий и громкий вздох. - Очень мне их жаль, - сказала она. - И напрасно. Они убеждены, что они самые свободные люди на свете. Разве вы не видели еще школьницей "Песнь пустыни"? - Видела, но теперь я знаю, что автор никогда не видел стоянки бедуинов. О чем вы с ними беседовали? - Я сказал ему, чтобы они воздержались сегодня ночью от попыток обворовать пальмахников. - А еще о чем? - Он хотел купить вас. Предлагал шесть верблюдов. - Вот старый черт! А что вы ему сказали в ответ? Я ему сказал, что за вас можно запросто получить не шесть, а десять верблюдов. Ари посмотрел на солнце, которое поднималось все выше. - Сейчас начнется жара. Пожалуй, лучше снять теплую одежду и положить ее в рюкзак. Китти осталась в обыкновенных синих шортах, взятых со склада Ган-Дафны. О, вы теперь ни дать, ни взять - сабра! Они поднимались по тропинке, извивающейся на южном склоне горы Табор. Оба вспотели в лучах палящего солнца. Тропинка то и дело обрывалась, и им приходилось карабкаться по скалам. На самых крутых подъемах Ари поддерживал Китти, и было уже далеко за полдень, когда они миновали знак, указывающий на шестисотметровую высоту. |
|
Вершина горы Табор образовала обширное
круглое плато. С южного края плато открывался вид на всю Ездрелонскую долину.
Вид был потрясающий, Китти смотрела на квадратные поля, на зеленые оазисы,
раскинувшиеся вокруг еврейских селений, на унылые белые пятна арабских деревень,
и все это тянулось вплоть до горы Кармель и дальше - до Средиземного моря. На
севере лежало Генисаретское море, так что под ними простиралась Палестина во
всей своей шири. Ари показал рукой и Китти увидела в бинокль Эйн-Дор, где царь
Саул столкнулся с ведьмой, и лысую вершину горы Гильбоа, где был похоронен
Гидеон, и где в битве с филистимлянами пали Саул и Ионафан. "Горы Гильбоа! Да не сойдет ни роса, ни дождь на вас, и да не будет на вас полей с плодами; ибо здесь повержен щит сильных, щит Саула...". Китти опустила бинокль. - Что с вами. Ари? Да вы ударились в лирику! - Это все высота. Отсюда все кажется таким далеким. Вон посмотрите туда. Это долина Бет-Шеан. Под курганом Бет-Шеан лежат следы самой древней цивилизации в мире. Давид знает обо всем этом гораздо больше, чем я. Таких курганов в Палестине - сотни. Он говорит, что если приняться сейчас за раскопки, то наши нынешние города сами превратятся в руины к тому времени, когда мы эти раскопки доведем до конца. Понимаете, Палестина испокон веков служит как бы мостом для всемирной истории, а вы стоите сейчас на самой середине этого моста. Гора Табор была полем сражения с тех самых пор, когда люди изготовляли еще каменные топоры. Древние евреи воевали здесь против римлян, арабы против крестоносцев, когда гора раз пятьдесят переходила из рук в руки. Дебора ударила здесь по канаанеям и сбросила их вниз. Извечное поле сражения... Вы знаете, у нас бытует поговорка: пускай бы Моисей блуждал тогда еще сорок лет, зато нашел бы место поприличнее. |
|
Они вошли в сосновый лесок, раскинувшийся на
плато и усеянный развалинами римских и византийских времен, периода крестоносцев
и арабов: всюду валялись черепки и куски мозаики, остатки стен, просто камни. На том месте, где, согласно Евангелию, произошло преображение Христа и где Иисус разговаривал с Моисеем и пророком Ильей, стояли две часовни: одна греческо-православная, а другая - римско-католическая. По ту сторону рощи находилось самое высокое место горы Табор, где стояли развалины двух крепостей: крестоносцев и сарацинов. Они с трудом прокладывали себе путь по развалинам, а под конец добрались к восточной крепостной стене, нависшей на самом краю горы. Эту стену называли "Стеной восточных ветров". Отсюда открывался вид на все Генисаретское море и на Хаттинские отроги, где курд Саладин разбил крестоносцев. Пока они стояли на крепостной стене, и ветер трепал волосы Китти, становилось снова прохладно. Целый час они просидели с Ари на стене, и он показывал рукой на все новые и новые библейские места. Потом они вернулись к краю рощи, где начинались крепости, и снова оделись потеплее. Ари расстелил одеяла, Китти легла и, устало потягиваясь, сказала счастливым голосом: - Какой это был чудный день, Ари! Правда, теперь все тело будет целую неделю болеть. Ари лежал, опершись на локоть, и смотрел на нее. Он снова почувствовал страстное влечение к ней, но не подавал виду. Когда начало темнеть, стали приходить остальные пальмахники группами по три, по четыре и по пять человек. Тут были и смуглые восточные типы, совсем темнокожие африканцы, и блондины; было много девушек, большинство стройные, с высокой грудью. Были сабры с огромными усами и дерзким видом. Это был настоящий слет. В целях конспирации пальмахники проходили обучение в разных кибуцах маленькими группами. Теперь они могли повидаться со своими друзьями, односельчанами, девушками. То и дело раздавались восхищенные восклицания, звонкие поцелуи; они хлопали друг другу по плечу, устраивали дружескую возню. Это были полные энергии молодые люди, которым либо еще не исполнилось, либо только что минуло двадцать. |
|
Прослышав, что придет и Китти, явились также
Иоав Яркони и Зеев Гильбоа, чему Китти была ужасно рада. Пришли и Давид с Иорданой; Иордана злилась, что Давид уделяет столько внимания Китти, но чтобы не вызвать ссоры, она не подавала виду. Когда совсем стемнело, на вершине горы собралось человек двести молодых пальмахников. У крепостной стены вырыли яму для костра, а некоторые из ребят натаскали хвороста и сучьев на всю ночь. Три бараньих туши насадили на вертелы на ужин. Когда солнце совсем зашло, костер запылал сразу со всех сторон, тут же пристроили вертелы, а ребята образовали огромный круг у костра. Китти, в качестве гостя, пришлось занять почетное место рядом с Иоавом, Зеевом и Ари. Вскоре на вершине горы Табор зазвучали песни. Это были те же песни, которые Китти не раз слышала в Ган-Дафне. В них говорилось о чудо-брызгалках, возродивших страну; о красоте Галилеи и Иудеи, о волшебной прелести Негева. Они пели полные огня походные песни старых Стражей, Хаганы и Пальмаха. В одной песне говорилось, что царь Давид по-прежнему жив и шествует по Израилю. Иоав сидел, скрестив под собой ноги, а перед ним был барабан. Это был самодельный инструмент, обтянутый козьей шкурой. Кончиками пальцев, а то и кулаками он отбивал такт, в то время как другой пальмахник исполнял на самодельной флейте какую-то древнюю еврейскую мелодию. Несколько девушек, приехавших из стран Востока, исполняли танец в той медленной, покачивающей и чувственной манере, в какой такие танцы исполнялись, верно, еще во дворце царя Соломона. С каждой новой песней, с каждым новым танцем, атмосфера накалялась. - Иордана! - крикнул кто-то. - Пусть спляшет Иордана. |
|
Иордана вышла в круг, встреченная радостными
возгласами. Аккордеон заиграл народный венгерский танец, все захлопали в ладоши,
и Иордана понеслась по кругу, выбирая то одного, то другого парня для дикого
чардаша. Один за другим парни валились с ног, а Иордана, с развевающейся на фоне
пылающего огня красной гривой все неслась по кругу. Аккордеон играл все быстрее,
все быстрее хлопали зрители, пока Иордана не остановилась в изнеможении. Теперь в круг вошли человек шесть пальмахников и начали танцевать "хору" - танец еврейских крестьян. Круг "хоры" становился все шире, пока не встали все, образовав еще один внешний круг. Иоав и Ари потянули и Китти в круг. Круг двигался сначала в одну сторону, затем останавливался, затем внезапно менял направление. Они пели и плясали уже добрых четыре часа, но ничто не указывало, что они хоть сколько-нибудь устали. Давид и Иордана незаметно ушли в сторону крепости сарацинов, переходили из одного помещения в другое, и вскоре звуки песен и барабана к ним почти совсем перестали доходить. Они нашли маленький чулан в Стене восточных ветров, где слышалось только завывание ветра из Ездрелонской долины. Давид расстелил одеяло на полу и они упали в объятия друг друга. - Давид! Давид! - дрожащим от возбуждения голосом шептала Иордана. - Я так безумно тебя люблю! Ветер стих на мгновение, и снова до них донеслись звуки бешеной музыки. - Давид... Давид... Давид... - стонала она в забытьи все снова и снова, пока он покрывал поцелуями ее шею. Давид так же исступленно повторял ее имя. Его руки жадно тянулись к ее юному телу, Иордана сбросила с себя одежду и они еще теснее прижались друг к другу, сливаясь воедино. Долго Иордана лежала потом неподвижно в его объятиях. Его пальцы нежно гладили ее губы, глаза, волосы. - Иордана, любовь моя! - "Я нарцисс Саронский, лилия долин!.. - шептала она. - Вот зима уже прошла; дождь миновал, перестал; цветы показались на земле; время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей". Стало до того тихо, что каждый слышал прерывистое дыхание и даже сердцебиение другого. - "Ловите нам лисиц, лисенят, которые портят виноградники, а виноградники наши в цвете. Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему". О, Давид, ... говори же, говори. |
|
|
|
Давид прикоснулся губами к ее уху и шепнул:
"О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! Глаза твои голубиные под
кудрями твоими... Как лента алая губы твои...". Она дотронулась до его руки, лежавшей на ее груди, и он поцеловал ее грудь... "Два сосца твои, как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями...". Он поцеловал ее в губы... "Уста твои как отличное вино. Оно течет прямо к другу моему, услаждает уста утомленных". Тесно прижавшись друг к другу, Давид и Иордана погрузились в сон, полный блаженства. В четыре часа утра подали баранов и горячий арабский кофе. Первый кусок преподнесли Китти. Песни и пляски несколько стихли; многие парни и девушки лежали обнявшись. Баранина была очень вкусная. Иоав продолжал бить в барабан, а флейта позади него наигрывала напев столь же древний, как и сама эта страна. Одна из девушек, родом из далекого Йемена, пела таинственным и грустным голосом, таким характерным для евреев, песню, взятую прямо из Библии. Ее таинственный голос пел псалм царя Давида. |
|
|
|
Китти Фремонт вглядывалась
в лица при свете костра. Взято тут |
|
НАЗАД | |