На главную сайта

БИБЛИОТЕКА
«АНТИТЕРРОР»

К оглавлению литературного раздела
К оглавлению раздела «Антитеррор»
На страницу «БЕСЛАН: бойня детей»

 «ДЕЛЬФИНАРИУМ»:

джихад против детей

ПРОДОЛЖЕНИЕ 4

К ПРОДОЛЖЕНИЮ 5

"Парнишка с барабаном"

Рядом с террористом

 «Эдуард Варзоров, 22-х летний военнослужащий бригады «Голани» чудом остался в живых после страшного взрыва у тель-авивского «Дельфинариума». Он удивительно спокойно вспоминает все то, что с ним произошло 1 июня.

По словам Эдика, он и двое его друзей оказались у «Дельфинариума» минут за десять до взрыва. Почти сразу его тренированный взгляд спецназовца определил среди стоящих у входа в дискотеку девчонок и ребят фигуру человека, внешний вид которого абсолютно диссонировал со всеми окружающими. Это был араб примерно 30-32 лет. Он был очень напряжен, при этом в его руках был явно не пустой чехол от тарбуки (так называется арабский барабан). Предположив неладное, Эдик подошел к одному из охранников и указал тому на странного посетителя молодежной дискотеки. Охранник отреагировал достаточно спокойно: мол, нечего волноваться, все нормально. Тем не менее Эдик подошел к арабу и заговорил с ним. На удивление, тот был настроен весьма дружелюбно, а на вопрос, зачем тому нужен ночью на дискотеке барабан, ответил, что его пригласили поиграть арабскую музыку.

Что это была за «музыка», все, кто находился в тот злополучный вечер на площади у «Дельфинариума» услышали буквально через минуту. Эдик же, успевший отойти на несколько метров, обернувшись на безумный вопль «Аллах акбар!», разглядел «своего» араба, с силой ударяющего в «тарбуку», после чего раздался оглушительный взрыв. В тот же момент он увидел, как на десятки частей разорвало «музыканта», а мгновение спустя дикая боль, казалось, целиком поглотила каждую клетку самого Эдика». 

                                                 Александр Вальдман, газета "Новости недели"

 Максим Мальченко:

Я этого террориста видел до взрыва. Мы с друзьями стояли в стороне. Я смотрю - стоит парнишка, разговаривает с охранником, и в руке у него сумка от барабанов. Я точно не помню, во что он был одет, но мне кажется, что не в куртку, а в такой длинный молодежный балахон с длинными рукавами, широкие штаны и кроссовки. Я обратил на него внимание, потому что у него была сумка в руках. Я еще сказал приятелям с усмешкой: с барабаном на дискотеку приперся! Что он тут будет с ним делать? Но с виду я бы никогда в жизни не сказал, что он похож на араба. Максимум – из бухарцев. 

Аня Синичкина:

Я смертника не видела. Но мне рассказал один парень, что он его видел. Было заметно - какой нормальный человек в такой куртке, с такой сумкой в такую жару придет на дискотеку?! Он мне говорит: я его видел и убежал. Меня злость взяла, я ему говорю: ты рот свой открыть не мог? Крикнуть не мог? Он: нет, я испугался. Потом я подумала, и я его поняла. Я решила, что в такой ситуации, действительно, не знаешь, что делать: крикнуть? Или убежать?

«Вот лежит мой брат»

Момент взрыва

 Ночью на набережной Тель-Авива светло, как днем.

Сверкают тысячи разноцветных огней. Открыты двери кафе, ресторанов, баров, клубов и дискотек. Играет музыка, плещет море, и в любое время года здесь гуляют, танцуют, целуются, поют и веселятся сотни и тысячи людей, тель-авивцев и гостей столицы.

Ночью первого июня тель-авивская набережная жила своей обычной вечерней жизнью. И в 23 часа 44 минуты прогремел мощный взрыв. 

 «Я услышал о трагедии по телевизору и выскочил из дома. На бульваре Ерушалаим в Яффо полиция не пропускала машины.

Я добежал до Дельфинариума. Вероятно, в суете меня приняли за представителя службы безопасности и пропустили внутрь помещения. Девушка полицейская собирала вещи, принадлежавшие погибшим детям: плюшевые сумочки в виде забавных зверушек, украшения, пудреницы, расчески. Она складывала их в пластиковый мешок и плакала.

У входа сотрудник «Хеврат Кадиша» собирал фрагменты человеческих тел. Террориста разорвало на куски.

В центре зала лежали пластиковые мешки, в которые уложили пятнадцать тел. Полицейские повязывали на руки погибшим тесемки с номерками. Я не мог оторвать взгляда от убитых детей. Я смотрел на рыженькую девочку: осколки бомбы попали ей в голову; на ее волосах – мозг и кровь. У другой девочки – страшная рана на груди. Дальше уложили полного мальчишку в пестрых шортах. Наверное, с помощью такой яркой одежды он старался придать себе уверенности. Как страшно все обернулось!…

Уже дома я обнаружил, что на моих туфлях запеклась кровь. Я десять лет работаю репортером, бывал на местах различных террористических актов, но так горько мне еще не было никогда».

Джо Стриж, журналист агентства Франс Пресс, газета «Вести»  

Марина Березовская:

Таксист не довез нас до места, потому что там уже было все перекрыто полицией. До Дельфинариума нам пришлось идти пешком еще довольно долго.

Там тоже все было в лентах заграждения, и я все искала проход. И нашла. Я пробралась там, где сейчас стоит памятник. Подошла совсем близко, там стояли женщины. Они были совершенно безумные. Они кричали, что нельзя туда идти, что может быть новый взрыв… Но я их не слушала и шла дальше. У меня была надежда, что дискотека уже началась, и Ляля внутри, потому что часть детей шла оттуда, они держались за головы, кричали, плакали…

Но тут меня остановили полицейские, и я поняла, что дальше мне уже не пройти никак. Я встретила спасателя, и спросила у него - что же теперь делать? Он мне сказал: поезжайте в больницу Ихилов. Мы никак не могли поймать такси, и пешком шли до улицы Аленби, и когда мы уже прошли большой кусок , я почувствовала… Я все время думала о Лялиных пальцах, у нее были очень красивые пальцы… Я вдруг почувствовала какое-то тепло сзади, как будто бы меня кто-то сзади обнял. Потом я уже ничего не чувствовала.

Потом я дозвонилась Пете, и он сказал, что едет в Ихилов. Петя успел подъехать к месту взрыва до полицейского оцепления, и когда мы сидели в больнице, он пытался отцу рассказать, что он видел: руки, ноги, мясо… В этот момент нам сказали, что Ляля жива. Что ей делают операцию.  

Максим Мальченко:

Я не помню всего, что там было – кровь, мясо, все. Когда я открыл глаза, я увидел дым. Как мне другие рассказывали, дым разошелся буквально в течение минуты. Те, кто потерял сознание на минуту, две, уже не видели все это. Я попытался встать – и не смог. Я выполз оттуда на четвереньках.  Там неподалеку есть продовольственный магазин, на полпути к этому магазину ко мне подбежали охранники с другой дискотеки, и они меня оттащили в сторону. Положили на травку, принесли водички, и я начал осматриваться. Смотрю – девчонка рядом сидит, Анюта. Я там с ней познакомился. Я ее спрашиваю: что со мной? Она мне говорит: с тобой все нормально. Я говорю: у меня там брат. Я Лешку считал за брата. Она меня начала успокаивать: все нормально будет и с братом, и с тобой. Я руку поднял и спрашиваю: что с ней? Она мне говорит: царапина. А я смотрю, она аж побелела вся. Я не обратил на это внимания, я был еще в шоке.

 Потом подъехал амбуланс, меня положили на носилки и вынесли на дорогу. Там я увидел Алину – девчонку, с которой я пришел. Но ни Сергея, ни Алешки я не видел. Из-за этого я постоянно искал их глазами – увидеть хотя бы кого-то. Потом меня впихнули в амбуланс, там был парнишка – русский доктор, он всю дорогу пытался со мной разговаривать. Я неохотно с ним разговаривал. Потом говорю: я отключаюсь. Он мне быстренько капельницу поставил. Я почему-то постоянно у него спрашивал, когда мы приедем.  Почему-то мне казалось, что мы едем целую вечность. Конечно, меня ведь в Петах-Тикву везли, в больницу Бейлинсон.

Аня Синичкина:

Моя первая мысль была – что это петарда. Потом смотрю – кровь, люди кричат, разбегаются куда-то. Я смотрю вниз. Передо мной ползет девочка, у нее вся спина в крови. Я стояла напротив стоянки. Смотрю на машину, а там кровавые отпечатки ладошек. И потом вижу ногу. Думаю: нога… а где же человек? Смотрю дальше, и не могу понять: человек лежит на человеке, и все разбегаются, кто куда.

И тут я вижу лежащего Илюшу. Наверное, это меня так поразило, что я начала убегать. По дороге я снимала с себя куски мяса, стряхивала их с джинсов.

Там рядом с дискотекой – киоск, а возле него - столики с лавочками. Я села на лавочку, и тут вижу, что одного мальчика перевернули, и понимаю, что это Илюша. Я бегу обратно. Мне надо найти его!

Меня остановила полиция. Я хочу их оттолкнуть, они меня сажают обратно. Сажают рядом со мной одного из охраны, говорят: следи за ней, она все время убегает куда-то. Я им кричу: найдите Илюшу! Найдите Надю! Найдите Рому! Называю фамилии – они мне говорят: мы не можем тебе никого найти сейчас. Мы просто никого не знаем. Я им говорю: я хочу увидеть моих друзей!

И тут ко мне подносят мальчика, потом я узнала, что это Максим. Охранник мне говорит: ты с ним поговори, потому что он может отключиться. Я начинаю с ним разговаривать. Он говорит: у меня там малый. Друг у него был младше него, но он ему как брат был. Я ему говорю: все будет хорошо с твоим малым. Он мне говорит: меня, наверное, не вылечат, я турист. Я говорю: вылечат.  Он говорит: мне, наверное, надо маме позвонить. Я даю ему телефон, а он не хочет брать. И путается в мыслях: то он хочет звонить, то не хочет. Тут он мне показывает руку, а у него там были большие раны, мясо висело на руке, он говорит: что у меня там? И у меня такая мысль: не надо сеять в человеке панику. Я говорю: царапина. Он меня спрашивает: а что у меня с ногами? А у него было два перелома, и сейчас у него стоят пластины на ногах, чтобы он ходил.  Я ему говорю: все нормально с твоими ногами. Хотя крови под ним было очень много. Он уже был белый, у него глаза закатывались. О чем мы еще говорили – я не помню, помню только, что он хотел маме позвонить.

Потом к нам подошли люди с амбуланса, и хотели меня забрать, а я говорю, что со мной все в порядке, забирайте его. Его унесли первым. Потом меня поднял какой-то парень и отнес к амбулансу. Я постоянно искала глазами: Илюшу, Рому, Надю – кого-нибудь из друзей, но не могла никого найти. И помню эту картину, которая стоит у меня перед глазами: Илюша лежит, руки, ноги, кровь… Запах – это не просто запах гари, это запах крови и смерти. Именно в тот момент я почувствовала, что такое запах смерти.

Потом смотрю – у меня по ноге кровь течет, половина джинсов у меня уже в крови. Но темно и не видно, откуда она течет. Я сижу, мне дают воду, я ее пью. На голове маленькая ранка, но глубокая, из нее тоже много крови вытекло.

Я помню, что меня посадили в амбуланс, рядом со мной лежал парень, и еще девочка сидела какая-то. Все сидели тихо. Просто у меня уже начала сильно болеть нога, меня стало кидать то в жар, то в холод. И был страх: где мои друзья? Мы едем, и я только молю Бога – быстрее бы доехать.

Полина Харитонская:

Все закричали, я резко развернулась и увидела, как разлетаются в разные стороны люди, а на меня движется огромная взрывная волна вместе с огнем. Волной меня оттолкнуло назад, но так как я стояла, облокотившись на перила ограждения перед входом в помещение, я не упала. В глазах все побелело, что-то сильно ударило в нос, а волосы, казалось, опалило. В те же секунды я почувствовала страшную боль в ноге. Я начала оглядываться, но ничего, кроме крови, не увидела. Отовсюду на меня брызгала теплая кровь.

Вдруг один из охранников крикнул что-то про заднюю дверь. Все, кто стоял около меня, побежали внутрь. Я не помню, о чем я думала в тот момент, я только помню, как бежала по пустому залу «Дельфинариума», где еще играла музыка, и где в ту ночь мы должны были танцевать и веселиться. Когда мы выбежали через заднюю дверь, я минуту стояла и приходила в себя. И вдруг я вспомнила о своих подругах. Я опять кинулась бегом к входу, и тут увидела, как парень несет мою подругу Наташу на руках, она жутко кричала, а ее левая нога болталась, вся в крови. Я подбежала к ней, она кричала от боли, плакала, а я, сдерживая слезы, держала ее за руку, смотрела на ногу и пыталась ее успокоить. Все остальное время я была с ней. Мимо меня проносили окровавленные, обнаженные тела, многие из них уже были мертвы. Пронесли девчонку, а у нее к ботинку чьи-то волосы приклеились. Прошла мимо девушка, а у нее вся левая половина лица и тело в крови. Отовсюду были слышны стоны и крики людей. А по земле текли потоки крови и валялись куски мяса и кожи. 

Виктор Комоздражников:

С земли летели какие-то черные кружочки – я не помню. Все начали падать, и я тоже упал. Я слышал крики, стоны… Потом, когда я пришел в себя, мне что-то на животе жечь стало. Я посмотрел – там маленькие такие царапины, и вся одежда в осколках, в мясе и в крови.  Что было на лице – я не обратил внимания. Я встал, у меня еще каска в руках была и ключи, я только закрыл мопед. Встал, и первым делом стал смотреть вокруг. Увидел бегающих людей. Стал искать Диаза в толпе - не нашел. Я думаю: не может быть, чтобы он убежал и меня оставил! Потом я посмотрел вниз, и увидел кровь. Много крови, и люди. Некоторые стонут, некоторые уже мертвые лежат. Тогда только я понял, что это – теракт. Сразу до меня это не дошло. Я начал искать Диаза. Оказалось, что он лежал самый крайний, близко к дороге. Лежал на животе, и лицо у него повернуто в сторону аттракциона, и левая рука от лопатки до запястья была раздроблена. Как ни странно, он лежал голый. Он пришел в коричневых спортивных ботинках, в голубых джинсах и в синей спортивной майке... А тут брюки спустились чуть ниже колен, а майка поднялась почти до шеи. Я узнал его по брюкам, которые он при мне вытаскивал из шкафа. И по прическе. Когда я подошел к нему поближе, я увидел, что нога его раздроблена, и от него течет струя крови на дорогу. Прямо речка такая маленькая из крови.

Я начал его тянуть и звать: Диаз, Диаз! В ответ – ничего. Я начал щупать на шее сонную артерию – чувствую, что-то дергается. Взял руку, стал проверять пульс– что-то есть. Я хотел его перевернуть, но вдруг подошел какой-то мужчина, тоже проверил что-то, и сказал: он уже мертв. Я не мог в это поверить, я стал на колени, положил каску и стал кричать изо всех сил: Диаз, Диаз! Я не знаю, может быть, это был нервный срыв, но я не мог остановиться и кричал во всю глотку: Диаз, Диаз!!!

Потом я выбежал на дорогу, и стал кричать, и стал материться на арабов, и какой-то человек – или репортер, или любитель -  камерой начал все это снимать.

А потом я сел рядом с Диазом, и кричал, и о чем-то с ним  разговаривал – и не мог просто осмыслить, что он умер.

Вдруг какой-то парень, лет двадцати пяти, в голубой рубашке и в серых джинсах, израильтянин, начал собирать мобильники, сумки – рядом, где лежат тела – и побежал оттуда. Я как это увидел, мне так больно стало! Рядом с Диазом лежал чей-то фотоаппарат. Я не знал, чей он, но мне было в тот момент все равно. Я взял его и кинул вдогонку. К сожалению, не попал. Если бы я мог догнать этого человека, я бы его попросту убил. Это же бесчеловечно! Здесь лежат трупы детей, а он ворует и бежит.

Потом полиция приехала, и всех стали выгонять. Я все равно не ушел, и пошел искать телефон. Он или куда-то улетел, или взорвался, но я его так и не нашел. Мой телефон, который я дал Диазу. Я нашел одного русского парня, он тоже звонил в эту русскую дискотеку – слава Богу, живой остался - и попросил у него телефон. Позвонил своей сестренке, Татьяне, и говорю: Диаз погиб. Она мне: ты что такое говоришь? Нельзя такое говорить! Ты что! Я говорю: я не вру. Диаз погиб. Был теракт возле Дельфинариума. Диаз погиб, нет его. Она говорит: не может быть! – и начала плакать. Потом говорит: мы сейчас приедем. Я говорю: давай, приезжай.

Я сидел на камнях и плакал. Плакал и не мог остановиться. Потом я хотел вернуться назад, к телу Диаза, но там уже полиция не пускала. Я говорю: вот мой мопед, вот мой брат лежит…

Катя Пелина:

Мы с Ларисой только успели посмотреть направо… Резко что-то обожгло ногу. Было такое ощущение, что горячий воздух откуда-то снизу попал в меня. И я вижу, как мое тело быстро отдаляется от Ларисиного. И больше я ничего не помню. Вплоть до того момента, как я очнулась на земле. Мы очень долго ждали «Амбуланс», но я думала не об этом – я кричала, звала Ларису, даже бегала, искала ее. Наверное, при этом теряла сознание, потому что не все хорошо помню, были  провалы в памяти.

Лариса Азясская:

Мы пошли на дискотеку втроем. У нас было такое настроение, как бывает в предвкушение праздника. Все были нарядно одеты. Некоторые даже приплясывали на месте, не могли дождаться момента, когда уже можно будет зайти внутрь.

И вдруг – страшный звук. Я даже не поняла, что это взрыв. Увидела только, что все вокруг упали. Мои подруги лежали на земле с застывшими лицами, под ними сразу натекла лужа крови.

Мы пошли на дискотеку втроем. У нас было такое настроение, как бывает в предвкушение праздника. Все были нарядно одеты. Некоторые даже приплясывали на месте, не могли дождаться момента, когда уже можно будет зайти внутрь.

И вдруг – страшный звук. Я даже не поняла, что это взрыв. Увидела только, что все вокруг упали.

Я не знала, что делать. Никого знакомых вокруг не было. Я побежала – сама не знаю куда. Потом мне рассказали, что я кричала на иврите: спасите, помогите! - но я этого не помню.

Я бывала на этой дискотеке каждую неделю. И все время рассказывала о ней своей подруге. Та не была большой любительницей танцев. Я уговаривала ее пойти со мной, хотя бы разочек посмотреть, как весело бывает в дискоклубе. За минуту до взрыва я обняла подружку за плечи – она стеснялась толпы, и я хотела ее подбодрить. И вот – ее больше нет.

Рита Абрамова:

Я все время была в сознании. Взрывной волной меня бросило на землю. Меня оглушило, и крики, плач – все это было слышно как бы очень-очень издалека, а в глазах плавал туман, я пыталась что-то разглядеть, и не могла. Следующее, что я помню –я открыла глаза уже на земле. Тогда я поняла, что жива, и стала оглядывать себя, чтобы понять, что со мной случилось. Я увидела свою руку, из которой все кости торчали наружу. Рука была вся порвана. Мои пальцы стали затекать, и я перестала их чувствовать. Одна моя нога была как бы оторвана. Я хотела встать, но не могла, и тогда я стала тянуть руки, чтобы меня кто-нибудь вытащил.

Потом меня кто-то вытащил оттуда и положил в сторону. Никакой боли я не чувствовала. Единственное – когда меня положили в сторону, подошел какой-то мужчина, и стал меня тянуть за обе ноги. Вот тогда мне стало больно. До этого никакой боли я не ощущала. Потом я стала оглядываться вокруг себя, чтобы увидеть Симону – где она, что с ней? Симону я не увидела. Но я видела руки и ноги людей. Одна девочка лежала рядом со мной, у нее было окровавлено лицо, и голова была как бы подвешена на шее, как будто бы у нее шея разорвалась. Она вся была в крови… я все это очень хорошо помню. Потом ко мне подошел парень, сейчас я уже знаю, кто это, который работает в пабе рядом – он называется «Даниэлс». Он вышел, услышав взрыв, и увидел меня, лежащую на земле, и остался возле меня, пока меня не забрали в больницу. Все время он со мной разговаривал, потому что я была близка к тому, чтобы потерять сознание. Я закрывала глаза, потому что мне хотелось спать. Он поливал меня водой, давал пить, разговаривал – только чтобы я не теряла сознание. Через несколько дней он пришел в больницу, нашел меня, и сейчас мы с ним хорошие друзья. Я помню, что пока мы ехали, я все время просила позвонить моим родителям, но они почему-то не соглашались. Я им позвонила уже из больницы.

Надежда Деренштейн:

Когда произошел взрыв, я увидела с правой стороны розовую вспышку, услышала крик девчонок, на меня повалились тела – и это последнее, что я помню. Я, наверное, на какое-то время потеряла сознание. Очнулась на земле. Возле меня Вика, моя подружка, орет таким криком – я до сих пор его помню: «Где амбуланс? Больно, больно… Почему он не едет?»

Я вижу – у нее открытый перелом руки. А она меня спрашивает: что с моей рукой? Я ей говорю: перелом. Потом чувствую – у меня такая жгучая боль в ноге, и запах вонючий. Смотрю – у меня на ноге две дырки, и кусок мяса свисает.

Я стала ругаться про себя, все, что знала, наверное, сказала. Думаю: черт с ним, залатают, пластическую операцию сделают. Лежу и все время думаю о маме: что с ней и как она? Боже! Как там моя мама? Я же с ней поссорилась! Как я ей в глаза смотреть буду? Как бабушка? Как дедушка?

Потом я вижу, что ребят уже вытаскивать начинают. А меня не замечают - я же тихо лежу и не ору.

Я понимаю, что надо, чтобы меня кто-то вытащил из этой кучи тел. Оборачиваюсь, смотрю – Аньки возле меня нет, и никого из знакомых нет, кроме Вики.

И тут возле меня какие-то ноги остановились. Я за них ухватилась и говорю на иврите: забери меня отсюда! Парень поднял меня на руки и положил там, где мы сидели до взрыва, возле белой двери. Я говорю ему: надо найти Аню. И вспоминаю, что видела там кровь. Потом мне так пить захотелось – невозможно. Я одна. Мне страшно. Вдруг слышу: милая, ты в порядке?  Я поднимаю глаза и автоматически хватаю за ногу того парня, который у меня это спросил. Я говорю ему: да. Не оставляй меня! И он со мной сидел и разговаривал, пока не приехал амбуланс. Теперь я знаю, что его зовут Амитай, спасибо ему огромное, я его никогда в жизни не забуду. Я ноги прикрыла, чтобы он не видел, что у меня с ногой. Он видел, что я вся в крови, но не видел, что я прикрывала раны. И я на иврите пыталась объяснить ему, что боюсь, что мне врачи ногу отрежут. Мы сидим, и я не плачу и не ору. Наоборот, мы с ним смеялись. Он видел, что меня надо отвлечь. Он мне говорит: покажи ногу! Я ему показываю, и вижу его глаза - испуганные. Я не знаю почему: может потому что я не кричала? Я ему только руку сжимала. Потом принесли воду, я пила и обливала себя водой, потому что мне было ужасно жарко, и больно, и страшно…

Потом я помню, как падаю, и Амитай меня хватает на руки, и несет к амбулансу, я открываю глаза, и тут фотограф нас начинает фотографировать. Я не хотела маме говорить, что попала в теракт. И поэтому лицо пытаюсь закрыть, чтобы на фотографии не было видно.

К тому времени я уже много крови потеряла, и начала терять сознание. Я попыталась сама себя перевязать, но не смогла. Мне пробило лопатку, и я не могла рукой пошевелить. Было очень больно, если я пыталась двигаться.

Меня положили в амбуланс, перевязали ногу, и мне стало легче: ну, слава Богу, сдохнуть хоть не дадут! Потом мне снова страшно оставаться одной. И тут ко мне девчонку кладут. И эта девчонка орет. Я себе тихо лежу, и мне хорошо, что я не ору. А она орет. Я вообще эту девчонку не знала. Я ей говорю: не ори!  Истерика – это самое худшее, что есть на белом свете! Перетерпи! Держу ее за плечо нормальной рукой и говорю: терпи! Она на меня посмотрела испуганными глазами, замолчала, потом опять начала. Я ей говорю: не ори, пожалуйста! Не надо! Потом чувствую, у меня в ноге уже такая боль – просто ужас! И правой рукой вообще не могу пошевелить!

Я знаю, что в амбулансе должен быть бинтик какой-то, начала искать. Нашла бумажку, в рот ее себе затолкала, чтобы не орать. Так и лежала. И тут санитар залез в амбуланс, дал нам свои руки, я ему его руку сжала, и мы поехали. Мне казалось, мы очень долго ехали. А он нам все время говорил: вот мы уже едем, мы по дороге, вот еще совсем немножко осталось, вот мы уже почти здесь, вот мы уже совсем  рядом…  Он говорил: вы едете в Вольфсон, это самая лучшая больница в мире.

Рая Белалова:

Вначале я стояла в стороне. Потом побежала. Обернулась, когда все уже далеко от меня было. Потом я упала, и брат меня поднял. Мы бежали, падали, поднимались, опять бежали… Я видела тела мертвых людей. Они были рядом со мной. 

Саша Белалов:

Сначала я вытолкал оттуда свою подругу, потом пошел за сестрой. Я ее нашел, и мы стали вместе уходить. Я ушел последним. Если бы я убежал один, они бы остались.

Соня Шистик:

Я ничего не видела, я услышала взрыв – и больше ничего уже не слышала. Я начала падать, мне казалось, что я падала очень долго. В тот момент, когда я падала, я видела моего друга, который тоже падал. Он погиб в тот же день. Илья Гутман. Когда я начала падать, я слышала крики, но как будто очень издалека. Потом мой знакомый меня поднял и унес оттуда. Он мне сказал, что я лежала … на телах, и на мне тоже лежали… Он меня оттуда вытащил. Потом начали приходить какие-то люди, спрашивать, что у меня болит … Я чувствовала боль, но не сильную, а так… Я была в шоке.

Полина Валис:

Я была в шоке, что столько крови увидела, и столько людей погибло. И когда был взрыв, я на несколько минут потеряла сознание, а потом меня кто-то за волосы потянул, и я стала бежать. А больше не помню ничего. Я помню, что когда я убежала оттуда, то сидела и молила Бога, чтобы я упала в обморок. Потому что я не могла терпеть эту боль. Так у меня все болело, прямо горело. И одновременно я думала, что мы с моей подружкой Тамарой сейчас найдем Эмму и пойдем домой.

Я не помню, сколько ждала амбуланс. Ко мне подбежали израильтяне и начали меня успокаивать. Они сказали, что со мной все в порядке, и все хорошо, а потом парень подхватил меня на руки и побежал к амбулансу.

Илья:

Мы с другом находились в увольнительной. Пошли с ним в «Дольфи» - там его ждала подруга. Здание уже было оцеплено, никого не пускали. Я показал армейское удостоверение и прошел туда. Это был кошмар – потоки крови, оторванные руки и ноги, повсюду раненые, крики. Мы с другом находились в увольнительной. Пошли с ним в «Дольфи» - там его ждала подруга. Здание уже было оцеплено, никого не пускали. Я показал армейское удостоверение и прошел туда. Я пересилил себя и бросился на помощь тем, кому еще можно было помочь. В армии я прошел специальный курс, я умею перевязывать раны. Я не видел лиц, многие были изуродованы.

Анна:

Мы пошли на дискотеку втроем. У нас было такое настроение, как бывает в предвкушение праздника. Все были нарядно одеты. Некоторые даже приплясывали на месте, не могли дождаться момента, когда уже можно будет зайти внутрь.

И вдруг – страшный звук. Я даже не поняла, что это взрыв. Увидела только, что все вокруг упали.

Я не знала, что делать. Никого знакомых вокруг не было. Я побежала – сама не знаю куда. Потом мне рассказали, что я кричала на иврите: спасите, помогите! - но я этого не помню.

Я бывала на этой дискотеке каждую неделю. И все время рассказывала о ней своей подруге. Та не была большой любительницей танцев. Я уговаривала ее пойти со мной, хотя бы разочек посмотреть, как весело бывает в дискоклубе. За минуту до взрыва я обняла подружку за плечи – она стеснялась толпы, и я хотела ее подбодрить. И вот – ее больше нет.

Мы с другом находились в увольнительной. Пошли с ним в «Дольфи» - там его ждала подруга. Здание уже было оцеплено, никого не пускали. Я показал армейское удостоверение и прошел туда.

Мы решили пойти на концерт группы «Руки вверх», но концерт не состоялся, поэтому мы пошли на дискотеку «Дольфи». Там мы встретили знакомых девчонок, Наташу и Полину. Погуляли по набережной. В 23.20 подошли к дискотеке, через лесять минут начали запускать людей. А в 23.35 прогремел взрыв. После того, как прошла взрывная волна, все упали на землю. Когда я открыла глаза, увидела: половина лежит, кто-то бежит, кто-то кричит. Я тоже вскочила и побежала неизвестно куда. Бегу и вижу – куски мяса на асфальте, кровь, руки, ноги … Но я так и не поняла, что это был взрыв. После почувствовала боль в ногах, и увидела, что вся нога была в точках, из которых шла кровь. После этого подъехал амбуланс и забрал меня в больницу.

Мы пошли на дискотеку втроем. У нас было такое настроение, как бывает в предвкушение праздника. Все были нарядно одеты. Некоторые даже приплясывали на месте, не могли дождаться момента, когда уже можно будет зайти внутрь.

И вдруг – страшный звук. Я даже не поняла, что это взрыв. Увидела только, что все вокруг упали.

Я бывала на этой дискотеке каждую неделю. И все время рассказывала о ней своей подруге. Та не была большой любительницей танцев. Я уговаривала ее пойти со мной, хотя бы разочек посмотреть, как весело бывает в дискоклубе. За минуту до взрыва я обняла подружку за плечи – она стеснялась толпы, и я хотела ее подбодрить. И вот – ее больше нет.

Мы с другом находились в увольнительной. Пошли с ним в «Дольфи» - там его ждала подруга. Здание уже было оцеплено, никого не пускали. Я показал армейское удостоверение и прошел туда.

К СОДЕРЖАНИЮ

К ПРОДОЛЖЕНИЮ 5

 На главную сайта

Напишите отзыв об этой публикации

вверх