|
|
|
|
детские книжки
| Наталья Ковалёва |
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
Из переписки с автором
Меня зовут Наталья Ковалева. Я родилась и жила в
Петербурге, в Иерусалим переехала несколько лет назад. Зкончила
филологическое отделение Петербургского университета, а потом и сценарное
отделение ВГИКа в Москве. В Петербурге работала в Пушкинском музее,
занималась журналистикой, писала пьесы и рассказы. Здесь тоже время от времени
занимаюсь журналистикой. | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
Из историй Триш | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Я смотрю на себя в зеркало. Ну, что ж, некрасивая, но прикольная. Дома говорят: Красивая, но нелепо одетая и причесанная. Чтоб они понимали. Я – рыжая, в маму. Только у нее были длинные вьющиеся волосы. А у меня, когда как. Как-то я даже наголо остриглась. Все были в шоке. А мне – прикольно. И голове в жару прохладно. Когда друзья увидели, так все попадали. Я – не как все. Я играю, но все замечаю. Да еще за мамой и отцом присматриваю. Они у меня жутко неумелые, и плохо знают иврит. Так что во всех учреждениях я за них объясняюсь. Папа – музыкант. Первое время даже на улице играл, чтобы подработать. А я, когда занятия в школе кончались, бежала к нему, и сразу начинала привлекать к нам внимания. Он со мной больше зарабатывал. Прохожие смеялись, и сразу кидали деньги. Потом он устроился – играет в доме Тихо. По вторникам там вечера джаза. И еще подрабатывает. Мама - художница. Она тоненькая, рыженькая. Ее все за девчонку принимают, иногда за мою сестру. Я-то девица крупная и неуклюжая. «Слоненок», - говорит она. Мы с отцом нашли и сняли ей большую мастерскую в старом-старом доме, туда приходят ученицы – довольно взрослые тетки, и она их учит рисовать. А в свободное время рисует картины, лепит, делает мозаику, и украшения. Один раз она меня вообще поразила – побила разную посуду, даже у подруг старые тарелки и чашки попросила. И сделала из кусочков на холсте обалденную мозаику. А потом увлеклась и сделала четыре такие работы. «Мамита, - говорю, – нужно пять». Почему пять? – спрашивает. Ну, как я ей объясню – это же элементарно. Правда, мозаики эти очень тяжелые – поднимать трудно. Я помогала их везти на выставку. Еще до этого я потихоньку и свою работу сделала. Тоже из осколков, но маленькую и смешную. Повесила с остальными на этой выставке. Она-то первой и продалась. Какой-то малыш с мамой увидел ее на выставке, и заканючил – мама купи. Купила. Остальные-то работы (мамины) в серьезные места попали – в кафе, к одному известному скрипачу – Моти Шмиту, еще в разные места. А моя – досталась малышу. Я же знала, что должно быть - пять мозаик. Вообще, мама и отец совершенно не понимают, в какой обстановке живут. Беспечные, неосторожные, никогда не смотрят на подозрительные пакеты или сумки. А я всюду бегаю, и вечно попадаю в какие-нибудь истории.
Кстати, совсем забыла – зовут меня Триш. Мне тринадцать лет, но я всем говорю, что пятнадцать. Меня часто спрашивают – почему такое имя странное – Триш. Я отмахиваюсь. Говорю, что надоело семь лет быть Машкой, приехала сюда и стала Триш. Мне нравится это имя. Оно резкое. Как мячик. Не какая-нибудь плавная Яэль, или Лена, Маня. Таня и прочие люси и светы. Те имена меняются. Мое – никогда. С ними можно сюсюкать – Наташечка, Ниночка. Такие кис-кис и мур-мур. Или могут так пренебрежительно – Ленка, Яэлька –просто так, ни за что. А со мной ничего такого не проделаешь. Триш – она Триш и есть. Вообще, я считаю, что нужно самой себе выбирать имя. А то родители напридумывают, а мы потом разбираемся. Папа мне как-то рассказывал, что у его дедушки в детстве был приятель Нинилак. Во дворе его дразнили «Илька – длинная сопля». А на самом деле, это было просто перевернутое имя Калинин – какой-то советский начальник. А я – сама по себе. Кстати, даже мама уже привыкла. Она так любила свою Машеньку. Но перестроилась. Молодец. Да и отец смирился. Только бабуля иногда по старой памяти называет меня то Машенькой, то Машкой. Машенька, когда подлизывается, Машкой, когда я чего-то не сделала.
Легкомысленные – одно словоПоехали мы как-то с мамой и отцом к морю – в Тель-Авив. На пляже позагорать, в кафе посидеть – устроили себе выходной. Предки лежат, загорают, знакомых каких-то встретили, разговаривают. Я искупалась, вылезла из моря на берег, легла позагорать подальше от них. Наблюдаю потихоньку за всеми. И вдруг вижу сумку. Большая такая сумка, нарядная. Но как-то отдельно стоит, и никто на нее не смотрит. Это странно. Такую красивую сумку люди должны держать поближе к себе. А она какой-то бесхозной выглядела, ничьей. «Надо сообщить в полицию», - подумала я. А тут и хозяин сумки появился. Какой-то странный. Типичный бомж, да еще и пьяный. И сумка его облику совершенно не соответствовала. Как-то воровато он ее прихватил. И, пошатываясь, бодренько направился с пляжа. «Просто воришка», - подумала я, но воровать ведь тоже нехорошо. И я побежала за ним. А он так быстренько-быстренько умотал с пляжа, пробежал по улице, и шасть в парадное. - Ага, - решила я, - сейчас переложит содержимое в какой-нибудь пакет, сумку бросит, и ищи вора. Я забежала в парадное, и кричу ему: - Эй, ты, что не понимаешь? Здесь же бомба, звоним быстро в полицию. Сумку специально на пляже оставили. Он испугался, прижал к себе сумку. Стоит и дышит на меня перегаром. Гадость какая. Но я уже набрала по пелефону номер полиции и говорю: - Быстро приезжайте. Тут один гражданин нашел сумку с бомбой. И говорю им адрес. Мы-то с ним уже из парадного выскочили, и. я вижу название улицы и номер дома. Честно говоря, я это сделала, чтобы вора поймали, про бомбу я наврала, потому что самой мне с ним было не справиться. Он осторожно поставил сумку на тротуар, схватился за меня, и мы потихонечку стали от нее отодвигаться. Тут раздались гудки, понаехала полиция, кинулись к нам и сумке, улицу оцепили, спрашивают нас: Это вы сумку обнаружили? - А воришка-бомж так гордо выступает, пошатываясь, и говорит: «Да, это я, а девчонка тут не при чем. Я просто попросил ее позвонить»! Только я открыла рот, чтобы им все рассказать, как они схватили нас за шиворот, сдали на руки полицейскому, велели ему отвести нас за ограждение и последить за нами. Я еще пыталась этому полицейскому все рассказать, но он кричал, что потом поговорю, после того как бомбу взорвут. И что вы думаете? Они расстреляли сумку, и в ней, действительно, оказалась бомба. Воришке и алкоголику – слава, а я не причем. Мои родители даже не заметили, что я отлучалась с пляжа. На следующий день бабуля решила почитать мне русскую газету. Совсем, говорит, ничем не интересуешься, русскую литературу не читаешь. Только за компьютером торчишь, да по улице шляешься. Так что уж изволь послушать хотя бы газетные новости. Бабуля завелась. И успокоить ее можно было только одним – послушать эту дурацкую газету. Обычно-то я огрызаюсь и сбегаю. Но тут чего-то пожалела ее. Скучно же ей, в конце концов. «Давай, бабуля, - сказала я со вздохом. – Проводи свою воспитательную акцию». Ну и поехало. Сначала про выступление Шарона. Потом про какие-то гастроли, потом… «Гражданин Тель-Авива нашел на пляже в сумке бомбу и известил полицию. Благодаря его решительным действиям, удалось спасти много народу», – читала медленно бабушка. - Вау! – заорала я. – Герой нашелся. Гад! Бабушка рассердилась: «Ты что, дослушать не можешь»? – и продолжала читать: « У гражданина, так героически себя проявившего, оказались проблемы с жильем, работой, и употреблением алкоголя». Представьте, как я злорадствовала, когда бабуля прочла, что бомжа решили наградить. Но как! Бесплатное лечение от алкоголизма, с последующим трудоустройством. Я его даже пожалела. Может, отнести бутылку бедняге? Надо подумать.
Как-то мы собрались потусоваться, а негде. Мамита. – говорю. - У тебя по вечерам мастерская свободная. Дай мне разочек с друзьями там что-нибудь организовать. Она вздохнула. «Я, – говорит, - как раз сегодня вечером хотела там поработать». Понимаю. Работа это святое. А завтра? – спрашиваю. Мама обрадовалась. Видно, готова была уступить, но очень не хотелось. «Завтра, - говорит, - прекрасно. Завтра вечером я как раз к подружке иду на день рожденья». Ну, я всех и пригласила. Я уже рассказывала про мастерскую? Большая, в самом центре, в старом доме. Там стоят огромные фигуры – знаки зодиака – мама сама сделала. В два человеческих роста. Но на знаки зодиака – не похожи. Я уж ей не говорила, чтобы не огорчать. А еще там много всякого. На стенах висят эскизы, и побрякушки, В углу мольберты для ее учеников. Есть музыка и видик. И длинный низкий стол с мраморной мозаикой – мама сама сделала. А в углу стола в кресле сидит прозрачный человечек в шляпе. Я ему нацепила черные очки, обозвала Гарри. Вечером все собрались. Притащили бамбу, бисли, чипсы и колу,– настоящая вечеринка. Пришла куча народу. Многие привели своих друзей. Мы болтали, шумели, танцевали, пели песни под гитару. У нас есть в классе один совершенно взъерошенный мальчишка – специально так подстригся. Так он так классно играет на гитаре. А потом какой-то взрослый парень взял у него гитару, и стал петь совсем другие песни. Окуджаву. Я-то у родителей их слышала, а мои друзья его совсем не знают. - Кайф, - дергаю я его за рукав, - но никто, кроме нас с тобой, не врубился, – сечешь? - А то, - отвечает он, - сейчас врубятся. И спел то же самое на иврите. Все прибалдели. И я тоже. И, конечно, я увязалась его провожать, хотя мама говорит всегда, что это неприлично. Он был не один, а с моей одноклассницей Яэль. Это она его позвала. Они живут рядом, и ее мама попросила, чтобы он ее проводил. А тут я вклинилась. Понимаю, что не в кайф это Яэльке. Но ничего не могу с собой поделать. Ну, проводили мы ее, а потом он меня пошел провожать – маменькин сынок, что я без него не добралась бы. Рядом живем, хоть и в дальнем конце Иерусалима. Он – в Писгат-Зееве, а я в Неве-Якове. Хотя это я вру. Мне хотелось, чтобы он меня проводил. Классный парень. Хотя это как на чей взгляд. Высокий, в очках, вьющиеся волосы. Игорь. - Хочешь, я тебя буду Гарри звать, - спрашиваю. - Нет уж, - говорит, – меня и так все норовят Гарри Поттером дразнить. А что общего? Только очки. И умный очень. - Шутишь? - Шучу. Тебе сколько лет-то, Триш? - Пятнадцать, - как всегда говорю я. Он хмыкнул: «А Яэльке – 13. Вы вроде в одном классе учитесь? - Человеку столько лет, на сколько он себя ощущает, - важно говорю я, - вообще-то я думаю, что мне 18, но ради тебя снизила возраст. - Ага, - говорит, - а мне восемнадцать, вернее, будет летом. Но я себя так и чувствую. Так что старовата ты для меня, старушка. - Ладно, - говорю я снисходительно, - ничего, пацан. Не переживай Тут он прыснул и говорит: - А ты смешная. С тобой хорошо. Будем дружить? - Подумаю, - отвечаю, - а ты ко мне в гости придешь? - Прямо сейчас? – ужасается он. – Не выйдет. Мои дома ждут. Давай завтра. Я тут подрабатываю в одном месте, в семь освобожусь. Давай в городе у Машбира. Это наш самый знаменитый иерусалимский универмаг. Там все свиданки назначают. Я, конечно, повыпендривалась, и согласилась. Всю ночь мне снились сны. Как возникает пожар, а я его спасаю. Или, как дом рушится, а я его из- под развалин достаю. Или начинается стрельба, а я прикрываю его своим телом. Ужас какой-то. На следующий день после школы я прибежала к маме в мастерскую. Кстати, знаете, почему я по-разному ее называю?? Потому что: она - Юлька. Но не могу же я ее Юлькой звать. А на солидную маменьку она не тянет. Больше на подружку. Помогаю ей в мастерской и все рассказываю. И про Игоря. И про свиданку сегодняшнюю. И про сны, как я спасаю. - Триш! Ты ненормальная, - говорит она. - Нормальной барышне снилось бы, что ее спасают. Из огня вытаскивают и так далее. А ты не барышня, а мальчишка в юбке. Не вздумай проявлять бешеную инициативу с твоим Игорем. Мужчинам иногда, как это ни странно, хочется самим защищать, спасать, дарить цветы и прочее. Ровно без десяти семь я была на месте. Там удобно сидеть на каменных скамейках. Я была в комбинезоне, широкополой ковбойской шляпе и темных очках. Узнать меня трудно – я специально так оделась. А еще закурила сигарету. Я редко курю. Так, иногда покуриваю. Сижу и наблюдаю за прохожими. Мимо прошла парочка - живописный юноша с длинными волосами, закутанный в плед. Он наигрывал на гитаре, и припевал еще при этом. А рядом, обняв его, шла такая же экзотичная девушка, только гитара ее висела у нее за спиной. Я засмотрелась на них, и не заметила, как подошел Игорь. - Давно, - спрашивает, – куришь? - Года три, - отвечаю, - а ты? - А я уже года три как завязал, - отвечает. – Пойдем пива выпьем! - Я с пивом уже завязала, - не теряюсь я, - а куда ты хотел меня отвести? - Нет уж, завязала, так завязала. Не будем ломать. Пойдем тогда кофейку попьем. Есть тут рядом такое маленькое кафе – «Макс». Ты какой кофе любишь? - Наоборотный! - Не понял! - Кафе-афух, не знаешь, что ли? - Теперь понял. А я люблю кофе с мороженым. Так идем? - Нет, – говорю, - у меня есть идейка получше. Пойдем в дом Тихо. - Куда? - Эх, ты. В Иерусалиме живешь, а такого места не знаешь. Стыдно. Ладно, так и быть отведу. - А далеко? – спрашивает. - Ужасно далеко, - отвечаю, - а тебе что, слабо? - Ну, если в Тихо пойдем тихо-тихо, то идет. Я ему, конечно, наврала, что далеко, но мне понравилось, что он не стал выпендриваться. Мы шли и болтали по дороге. Дошли по улице Кинг Джордж до улице Яффо, стоим на углу возле пиццерии «Сбарро», а он вдруг останавливается и начинает шарить в кармане. - Что случилось? - Да, это так. Привычка у меня такая. Он достал мелочь и направился к нашей иерусалимской известности - музыканту Боре. Тот всегда на углу у «Сбарро» играет на балалайке и каком-то электроинструменте. Чаще всего мелодию «Золотой Иерусалим». Все к нему так привыкли, что уже и не замечают. А Игорь впервые, что ли заметил? - Традиция у меня такая, - говорит он в ответ на мой изумленный взгляд, - я всегда ему даю деньги, когда мимо прохожу. Все-таки мужик когда-то в консерватории учился, в концертах участвовал. И смотри, не сдается, играет. У меня даже дома копилка есть для монеток, я всегда беру оттуда, на случай, если его встречу. Я с интересом посмотрела на Игоря. Потом спохватилась, пошарила у себя в кармане. - Не стоит, – сказал он, - я сегодня дал ему за нас двоих. Мы прошли немножко по Яффо, свернули на углу, где стоянка маршруток на улицу Рав Кука, и пошли по ней вверх еще несколько шагов. Потом мы опять свернули на широкую тропинку, и подошли к воротам. - Готовься, - сказала я. Мы вошли в эти ворота, и пошли по дорожке, обсаженной шикарными цветами – розы и все прочее. Почти сразу мы вышли на террасу, где нас встретили охранники. - Привет. Триш, - сказал один из них, - приятеля привела? Пистолет не захватил? – обратился он к Игорю. - Не подумал как-то. - Ну, палочкой все же проведем. – Он проверил Игоря. - А папаня твой уже тут, - сказал он мне. А вот это уже лишнее. Я не хотела, чтобы Игорь знал. Но он, как раз, тактично смолчал. Я обожаю дом Тихо. Огромный сад. В саду стоит небольшой особняк, когда-то принадлежавший доктору Тихо и его жене Анне. На террасе – столики кафе. А когда подают меню, на нем нарисован портрет Анны. Она была художницей. Все это я и выкладываю Игорю. Он озирается. «Классно», - говорит, – хотел бы я тут жить! - Понимает, - подумала я, – это моя давняя мечта - тут жить. А тут к нам и подошла Нава – хозяйка кафе. Но с ней мы уже болтали на иврите. Она выбрала нам лучший столик – мой любимый, с этого места виден весь сад, и принесла нам кофе с пирожными. Они меня всегда здесь балуют, потому что мой папа играет по вечерам у них в оркестре. Мы с Игорем сидели и разговаривали – он очень умный и у нас много общего. А потом в саду зажгли фонарики, вышли музыканты, и стали наигрывать джаз. Такие вечера у них называются очень смешно: «Вечера джаза с вином и сыром». Но народу сюда собирается – уйма, даже билеты заранее заказывают. - Вон мой папа, – тихонечко говорю я Игорю, - крайний слева. - Классно играют, – отозвался Игорь. А папа в перерыве подошел к нам, наверно Нава насплетничала, поздоровался с Игорем, и спросил у меня: - Дождешься, или сама домой поедешь? - Конечно, сама - Ну, ладно, ребенок. Может, молодой человек тебя проводит. Тут я почему-то совсем озверела и говорю: - Нечего меня провожать. Я сама его провожу. Игорь с папой словно сговорились. И хором сказали: - Ну, дает! И мне сразу стало стыдно. Конечно, мы поехали вместе на автобусе, и он проводил меня до дому. - Давай, - сказала я ему на прощанье, - встретимся завтра после школы. - Нет, - ответил он, - Завтра я не могу! - Ах, так, - я развернулась и пошла к подъезду. - Послезавтра! – закричал он. – Там же в семь! Но я все равно хлопнула дверью и ушла. Как это он не может? Почему не может? Ведь все было так здорово! Ну, и ладно. Какое "ладно", когда всю ночь мне снились кошмары. Как он гуляет с какой-то великовозрастной блондинкой. Но утром мне все равно пришлось встать пораньше, и скачать из интернета домашнее задание. Не все – только одно. Папка всегда начинает мне читать мораль, когда я списываю, говоря, что американские детки даже считать разучились, потому что у них всегда под рукой калькулятор, и меня непременно постигнет такая же участь. Во-первых, что он знает про американских детей, а, во-вторых… А, во-вторых, с утра они с мамой спят, и не видят, что я делаю. Только бабушка встает рано, но она считает, что если ребенок умеет пользоваться интернетом – он умный. Она услышала, что я собираюсь в школу, зашла и посмотрела на меня с укоризной. Знаю-знаю. Хочет намекнуть, что собаку надо выгулять. Все - я, а родители на что? Ладно, быстрее будет сбегать с собакой, чем объясняться. Я хватаю ошейник, Мопси начинает прыгать вокруг меня, и мы выкатываемся на улицу. Почему Мопси спрашивается. Потому что мама мечтала о мопсе. Ей на улице продали щенка, уверив, что это мопс. Щенок был укутанный, на улице было холодно (еще в Москве, естественно), а, придя домой, она развернула его, и оказалось, что это лайка дворовая. Невероятная симпатяга. Мы все в нее влюбились. Но когда дело дошло до имени, мама твердо настояла на имени «Мопси». Дурацкое имя, но мы были готовы на все, лишь бы мама оставила щенка. Так что теперь мне приходится каждый день выгуливать нашу красавицу. Впрочем, когда она улыбается – честное слово, улыбается, я готова на все. Я так много болтаю, потому что мысли мои заняты исключительно.… Да. Пошли-ка Мопси домой, в школу опоздаю. В школе я поговорила с Яэлькой. Не обиделась ли она, что я тогда Игоря увела. - Глупости, - сказала она, - буду я еще обижаться. Мы и так с ним каждый день видимся – он мне помогает с математикой и с компьютером. Сегодня тоже вечером придет. А сама такая пай-девочка. Лицемерка несчастная. - Я тоже к тебе приду, - говорю, - заниматься. - Нет, - отвечает, - ты нам будешь мешать. - Ничего. Потерпите. А завтра вы тоже занимаетесь? - Конечно, - говорит, - я же говорила, мы каждый день занимаемся. - И вчера? - Само собой. - Врушка, - говорю. – Разговаривать с тобой не хочу, - и ушла. Вчера она, видите ли, с ним занималась. Совсем завралась. А, может, правда? До семи часов вполне могла. Мы же с ним только в семь встретились. Я разозлилась, прогуляла последний урок и поехала к маме в мастерскую. А там никого. Тогда я вернулась домой, бабуля меня покормила, я быстренько позанималась, и все же решила поехать к этой противной Яэльке. А ее дома не было. Мама ее сказала, что та ушла к подружкам и вернется поздно, часов в десять. Тоже мне – поздно. Я металась, как Мопси, когда ей гулять хочется. Поехала в синематеку. На обратном пути не выдержала, и позвонила Игорю по пелефону. А мне говорят, что абонент вне зоны обслуживания. Черт. Придется ждать до завтра. Как я прожила следующий день? Чтобы не психовать, я со своей подружкой Карен весь день моталась по городу. У нас есть свои любимые места. Смешно сказать – мы любим с ней ездить в каньон «Малха». Это колоссальный магазин, где есть все. Продукты, шмотки, кафе, кинотеатр – наш Бродвей. Больше всего я люблю первый этаж – а там их три или четыре, или шесть. Лифт идет до третьего. Но на первом этаже есть такой большой вольер с кроликами и птицами. Туда можно зайти – охранник пускает. И такие симпатичные кролики, их так здорово гладить. Я всегда беру морковку и кусок капусты. Вот и сегодня – мы с Карен сначала заскочили в продуктовый, взяли капусту с морковью, и - к кроликам. Потом кофе выпили, собрались в кино – батюшки. Мне уже на свиданку пора. Я бросила Карен, и помчалась к Машбиру. И даже ухитрилась опоздать. Слава Богу – Игорь не ушел, а спокойненько меня ждал. Даже обидно, как-то. - Эй, - дернула его я за рукав, - и давно ты тут? - Минут десять. Мне надо в «Калейдоскоп заскочить, а потом там кофе попьем. - Какой еще «Калейдоскоп» - Видеосалон. Кассеты надо взять. А внизу там кофе дают. Вперед! И мы пошли. Люблю улицу Яффо – я уже говорила? Она такая нелепая, а мамина мастерская недалеко от площади Давидки. Смотрю, мы и идем на эту площадь. Напротив как раз такой огромный дом «Биньян Клаль». Знаю, конечно, этот дом, но не знала, что там этот самый калейдоскоп. Я же не беру фильмов на русском языке, а Игорь берет. Надо будет мне своим тоже что-нибудь притащить. Сидим мы внизу, пьем кофе, а мне не терпится устроить скандал. Но не знаю с чего начать. - Ты чего замолчала? – удивляется он. - А где ты вчера был? – спрашиваю. - Странный вопрос. Давай с тобой договоримся, Триш. Если кто-то из нас занят, и не может встретиться - не будем задавать вопросы, хорошо? - Почему? - Ни почему! - Ага, - говорю, - а ты с Яэлькой занимаешься? - Иногда, – отвечает, - а что? Я хотела, было сказать, что она врушка, а потом решила не мелочиться и говорю: - Я тоже хочу с тобой компьютером заниматься. - Чем именно? – спрашивает. - Компьютерной графикой! - Ого! В этом я не силен, может, научишь? Триш, прости, мне нужно бежать – доберешься сама? Поговорим об этом в следующий раз. - И гитарой займемся, - кричу я вслед, – завтра в шесть? - В следующую пятницу утром. В твоем доме Тихо – там классный концерт. Вот тебе и свиданка. Как я доживу до пятницы? И что он будет делать все эти дни? Вечером я раскололась, и все рассказала маме – папы не было дома. Она меня выслушала и говорит: - Триш, не расстраивайся. Подумай, ты ворвалась в чужую жизнь. У него свои дела, свои друзья, какая-то работа, помимо учебы. Я думаю, что ему с тобой интересно, но он не может все забросить. А то, что он предложил тебе встретиться в доме Тихо на концерте – это хорошо. Значит, он думал о тебе. Он ведь не ходил без тебя в это место. А теперь он разузнал про какой-то концерт там. И тебя пригласил. - Но ведь только через неделю! – плакала я. – И с Яэлькой этой противной занимается. - Он же сказал – иногда. Может, его ее мама попросила. Выкинь это из головы. И помни – ожидание, это самое лучшее занятие. Каждый день, просыпаясь, ты будешь думать, что в пятницу пойдешь с ним на концерт. Чтоб они понимали, эти взрослые. Всю эту неделю я просыпалась с мыслью – где он? С кем? Почему не звонит? Но сама не звонила. В четверг я сорвалась. Поехала вечером к его дому, и стала искать укромное место, откуда были видны остановка автобуса, его дом, и дом Яэльки. Попробуй такое найти. Остановка на противоположной стороне? Неудобно стоять, и маяться у всех на виду. Я обежала вокруг и, наконец, нашла. Между двумя заборами – ну, садами, обсаженными кустами, то есть кусты внутри и снаружи. А в глубине – дома. Так что самих загородок не видно, а только кусты. Так вот между ними я и протиснулась. Там была парочка совсем заросших и незаметных ступенек, я устроилась на них, а снаружи (и изнутри) меня не было видно. Жуткое мученье так сидеть и ждать. Не понимаю, как снайперы ухитряются долго сидеть неподвижно, и ждать врага. Я-то ждала не врага, а Игоря. Конечно, было полным идиотизмом прийти сюда. Ой! Яэлька с девчонками из нашего класса. Я совсем уползла в кусты, чтобы они меня не увидели. То-то смеху бы было. Кошмар какой-то. А потом меня обнаружила соседская собака и облаяла с той стороны. Пришлось уйти, пока хозяева не забрали ее в дом. Вот так я провела в этих кустах часа два, и каждую минуту умирала от ревности. Ну, что я буду делать, если он приедет не один. Умру! Или вцеплюсь ей в волосы. Или разыграю случайную встречу, и скажу что-нибудь ироничное. Все! Не буду больше мучиться. Пойду домой. Ну, еще пять минут посижу, выкурю сигаретку –гадость какая – и точно уйду. И вдруг я увидела, как он вышел из автобуса, перешел дорогу, и направился к дому. Один! Ура! Но я все равно не подойду. Мимо проехала белая машина, остановилась, и стала задом подъезжать к нему. Очень мне это не понравилось А из машины вдруг высунулся араб, и закричал: «Игорь. Это ты? Иди сюда, разговор есть».
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
К содержанию | Продолжение>> | |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
