|
Город был похож на военный лагерь. Машины останавливали аж на въезде,
безоговорочно отправляя в объезд. В небе кружил дирижабль, пронзая маленький
клочок «фестиваля» световыми щупальцами. Посещение министров (Матана Вильнаи и
Йоси Сарида) в двойном окружении серой мышиной охраны лишь подчеркивало
напряженность «праздника», где всем предлагалось «радоваться» под приготовленным
к стрельбе оружием. На сдвинутый в ущелье базарчик то и дело надвигалась тьма
исчезавшего по чьей-то вине (или намерении?) электричества. А на вершине
крепостной стены шли «бои гладиаторов». Казалось, еще немного и польется
настоящая кровь. Ее можно было наблюдать при добывании билетов, ибо очереди к
кассам на почти не объявленный, но давно зарекомендовавший себя театральный
фестиваль, были кровавыми по нервному напряжению и ожиданию зрителей –
достанется ли билет?… Ведь залы в большинстве своем вмещают от силы 50-60
человек… Правда в старинных - настоенных временем средневековых переходах
бывшего замка и тюрьмы, где каждый уголок – уже сцена, шло одновременно до
десяти спектаклей и работали выставки. И каждый надеялся прорваться…
Нынешний административный директор фестиваля Альберт Бен-Шлуш, высокий
красивый цабра, с деловой хваткой Ротшильдов, исходя из коммерческого успеха
(билеты аж по 80 шекелей – никогда не было так дорого – возмущались студенты -
были расхвачены) оценил Аккский фестиваль, как «настоящий театр»,
противопоставив его всему остальному израильскому и мировому! Журналисты -
«специалисты» здесь были не нужны – ведь все продавалось и без их
профессиональных «вздохов» очарования или возмущения! Наверно поэтому ни одна
русскоязычная редакция не получила никакой официальной информации. Приглашения
были сугубо личными, единичными. Даже автору этих строк, почти сценическому
летописцу Ареца, пришлось воспользоваться самыми высокими творческими связями…
Дискриминация пишущих была откровенной и неприкрытой.
О фестиваль - коммерческое чудо! – «принц на белом коне, будящий город раз в
году, словно спящую красавицу, и он ненадолго оживает…» - так образно оценил это
местное событие новый мэр Акко Шмарьяху Биран, поседевший и погрузневший за год
от организационных усилий…
Но стоило ли ? И во имя чего? Что это было на сей раз: коммерция, политика или
подлинный эксперимент, достойный жертв?
Я бы сказала – все вместе, только в разной степени… Потому так сильно и
привлекает публику, что каждый может найти здесь для себя нечто важное… Только
надо искать!…
Продолжающаяся война отпечаталась не только на внешности фестивальных улиц, но и
на внутренней форме спектаклей, созданных в большинстве своем в жанре транс
искусства. Туда: в симультанный мир повторяющихся звуков и образов драмы,
вокала, акробатики, в пространство знаков: от классических живописных до
условных кукольных, статичных и движущихся кинообразов - предлагалось
погрузиться и зрителю, чтобы ощутить нерв современного мировосприятия. Так были
сделаны на полифоническом сочетании несочетаемого почти все работы (кроме чисто
развлекательных ) :
«Капля молока» Гилы Лулу Лин, «Пение в каске и шинели» Таль Херен, «Шинтиан»
Гетаса Мазена, «Свадебная ночь» Мони Йосефа, «Быть или нет?» Янона Цафрира,
«Схватки» Эфрат Левин, «Не говорите, что это вода» Мири Лави, «Женщина» Элит
Вебер, «Язык взаимопонимания» Оснат Алькабир, «Если бы не вечность» Ринат
Штернберг, «Проснись!» Ури Друмера, «Семейный стол» Дуду Мааяна, «Черные» Моше
Малка…
Самым слабым в этой же стилистике оказался спектакль, на который, после
прекрасной прошлогодней «Молитвы» Смадар Яарон на открытии, было больше всего
надежд.
«Только сегодня» Сержа Акуна…
Новоприбывшему режиссеру из Франции, еще не ощутившему , что такое «Израиль»
было доверено открытие фестиваля альтернативного театра - самого острого
выражения духа молодежи Эреца. Ошибка выбора постановщика была признана даже
самими организаторами, слепыми по отношению к театральному богатству уже
доказавшей себя алии из России.. .
Все было обставлено таинственно и торжественно. Билеты можно было только купить
по самой высокой цене… «Избранную публику» в огромном Хане Эль Умдан –
историческом трехэтажном базаре, встречали как во французском ресторане под
музыку Жака Бреля и Эдит Пиаф вместе с гарсонами, разносившими с шиком, как в
Париже, вино для отмеченных гостей. Рядом в загончике с подсветкой паслись овцы
и козы. Зрителям, изрядно уставшим от стояния, предлагалось настроиться на
действо, развивавшееся во всех уголках мощного пространства сразу на четырех
сценах… Смеховые Король и Королева фестиваля (Сигалит Фукс и Эли Фала), обегав
под огнем факелов все уголки, двигая огромной метлой, вызывали духов театра…
Казалось, вот сейчас начнется нечто достойное фестиваля, как зеркала местного
фольклора, демократичной народной культуры!… И вдруг все превратилось в дешевый
цирк с акробатами, танцами живота и арабскими платным! рынком, ворвавшимся как
бы с улиц на зрительскую сцену фестиваля. Серж Акун предложил арабам и евреям
свой вариант прямого примирения через желудок и карман в рамках ресторана «из
Парижу»… Даже привыкшая ко всему израильская публика на далекий от
действительности «юмор» оле-хадаша не среагировала… От бездарного зрелища пахло
европейским снобизмом, мнимым демократизмом и неожиданным «чистоплюйным»
французским антисемитизмом… Такое увидеть в центре страны было больно. И
вспоминались невольно наши «русские» театральные таланты, на которые Ати Цитрон
– нынешний художественный руководитель фестиваля просто не реагирует… Но на
сомнительные проекты из «Франции» деньги с его легкой руки нашлись немедленно…
«Ведь мы покупали проект – по идее он был интересен. Никто не знал, что из этого
получится!» – оправдывался А.Цитрон..
Достаточно бездарными оказались и некоторые арабские постановки «Поручение»
Самеха Хишази, «Исповедь политической проститутки» Афиф Шлиют – лишь слабые
потуги на актуальный транстеатр от элементарного недостатка образования… Однако
прогрессивной идее дирекции о поддержке «дружеской» нации они соответствовали
вполне.
Истинно культурной арабской постановкой, отмеченной заслуженно одной из первых
премий был спектакль "Шинтиан" Гетаса Мазена. Режиссер из Акко, учившийся в МГУ
и Театральном Институте Киева, прекрасно говорящий на русском, удивил публику
воспроизведением восточной традиции сквозь призму достижений европейской
режиссерской школы. Это была не дешевая антиеврейская актуалия, а внутренний
срез национальных ощущений, воплощенных в частной женской истории медитирующей в
прошлое старухи. Актриса Хиула Аль Хадж, как живая душа вела диалог со своей
кукольной старушечьей шкурой, т.е. с самой собой – от девочки до женщины. Полная
индиферрентность окружающих – «живых мертрвых» и абсолютно не реагирующего на
нее мужа, лишь усиливала пожар ее одиночества…, захватывая «правдой
человеческого духа» вполне по Станиславскому… Показанный в стиле
психологического транстеатра внутри старинного арабского дома, где каждый
кусочек архитектуры, каждый натуральный звук и луч, предмет «играл» одновременно
естественно, как в жизни и просчитанно, как на сцене, спектакль воссоздавал
музыку восточного бытия с его замкнутостью традиционными рамками, преданностью
предкам и жаждой свободы, в итоге преодолеваемой.. Это была уже общечеловеческая
история в точной оригинальной фольклорной форме…
Равным по силе художественного анализа своей памяти, но абсолютно иным по стилю
был и еврейский премиальный спектакль Ури Друмера «Ори», который может быть
переведен и как « Мое пробуждение » и как «Проснись!». И то и другое отвечало
тексту спектакля, ибо он был обращен к подсознанию и зрителей и самого автора, к
тем традиционным еврейским мифам, которые всегда незримо или явно определяют
нашу историю – прошлую и настоящую…
В центре сцены огромная кровать, на которой закрытая с головой - мать героя.
Сын, седой, но одетый как юный рокер – в цепи и кожу, (Ури Друмер) вытаскивает
альбом с семейными фотографиями, и мать (Дина Декель) оживает, погружая нас в
какофонию звуков и образов ее памяти. Маленький штетл, бедность, сказки,
продавец духовных радостей – Мойшеле Мохер Сфарим (Йоханан Херсон) и вспышки
картин с фашистами, от которых у нее начинали трястись руки и ломаться голос… На
сцену выплывали открыто театральные оркестры с разновременной живой музыкой
(Илан Грин) и разностильные шкафы, где (к примеру) одна половина – зеркальное
отражение молющегося равина, а другая = черная рука со свастикой, забирающая из
рук героя – самое дорогое, что у него есть – куклу- ребенка, знак вечной
еврейской души, родившейся в традиционной иудейской семье в галуте только для
того, чтобы задавать вопросы…. Воспоминания душат героев, они почти не владеют и
не управляют ими, они врываются в нынешнее болезненное состояние матери, в
самосознание влюбленного в нее сына - современного израильтянина, пытающегося
освободиться от прошлого, понять самого себя, двигаться вперед. Но наивная кукла
с огромными печальными глазами – его суть вновь с ним и вопросы, железной цепью
связывающие его с семьей, с нашей реальной историей, не прекращаются. Они
обращены уже к нам, зрителям. «Пробудись! Ведь это и твоя история! Перед кем ты
держишь ответ и куда ты идешь?!» Шоковый модернистский транс Ури Друмера был
актуальным по замыслу и сильным сценически: и по игре актеров, особенно Й.
Херсона в роли М. Мохер-Сфорима , и по ансамблевости исполнения, и по философии
использования куклы, как знака смысла внутренней подсознательной истории
Израиля.
«Шинтиан» и «Ори!» – два премиальных спектакля : два мира – две души – арабский
и еврейский - разные, соприкасающиеся только на полюсах таланта, жизни
общечеловеческой. Только так современное искусство способствует созиданию , а не
разрушению, поиску выхода из тупиков ненависти… во имя жизни, а не смерти…
Но что делать, если весь театральный транс-ритуал посвящен доказательству
разрушительной неостановимой энтропии? Если спектакль дан зрителю с уже готовыми
ответами? Искусство ли это, или дешевая политика, настоящая драма или
расцвеченная
идеология?
«Капля молока» Хилы Лулу Лин , разрекламированная иностранным телевидением,
мешавшим восприятию «действа», была одним из ярких примеров мнимого творческого
открытия…
Зрителей пропускали в зал по двухкилометровой узкой каменной тропе в полтора
метра высотой, уже выжимая из них «соки», погружая физически в ситуацию
добываемой «капли молока», чтоб знали, как это тяжело, почувствовали физически,
что такое выродить жизнь… Начало было интригующим. Публике предлагалось
распределиться маленькими группами в четырех объединенных залах, где
одновременно шли действительно резко раздражающие - визуально броские зрелища. В
одном из них красивый парень в красных перьях перемещался под потолком,
разбрасывая, как кровь свою, пурпуровый пух… В другом пожилой мужчина,
вглядываясь в лица входящих, крутил колесо у бочки из которой текло вино, опять
таки перетекавшее по открытым трубам, как по вскрытым венам, в следующий зал,
где оно стекало в таз, как знак самоубийства…
В качестве подтверждения здесь на пяти сценах одновременно шли действа,
посвященные теме: любовь – кровь и капля молока… На одной - юные акробаты в
черном изображали страсть соединения и разрыва… На другой - разделенные белой
стеной, с ногами, погруженными в белую соль, полуобнаженные в белом юноша и
девушка переговаривались тихо на ту же жестокую любовную тему , не видя друг
друга, перетягивая то в ту, то в другую сторону соединяющую их нить, опять-таки
кроваво - красную… На третьей сцене – полоске одетые в разноцветных страусов
мужчина и женщина бормотали бессмыслицу о чувственном начале и конце, разливая
по стаканам бесконечное молоко. На четвертой сцене – экране беспрерывно куда-то
ехали машины, символизируя, вероятно, неизвестность и бессмысленность избранного
пути. На пятой - противоположной – возникали виртуальные знаковые ответы того,
что и так было ясно: маленькие сердце и магендовид, постепенно преувеличенно
сгоравшие, и дождь из кровавых капель – слез?, украшавших ковер из улыбающихся
молодых черепов…. И старых актер вдруг поднялся над всеми по лестнице и
рассказал о своей любви и мечте, за которую он боролся в начале истории Израиля.
Его голос, единственно осмыссленный, растворился на фоне претенциозного,
молодежного шоу о закономерности смерти для юного поколения, жаждущего любви …
Зрители, задыхавшиеся в тяжелом, заданном пространстве, передвигались тихо, как
на шаманском транс ритуале… Только способствовал он не оздоровлению, не
прозрению, но обострению и без того известных болезней…
Не менее подавляюще разрушительно действовал и уличный спектакль «Быть или Нет?»
Янона Цафрира, представивший еврейские ценности , как сатирическую дорогу на
кладбище; и политическая театральная провокация «Схватки» Эфрат Левин,
уподобившая разрушение домов в Израиле - ножевому вскрытию беременных - убийству
Земли. Развернувшаяся дискуссия о политическом театре затем была подобна очень
слабо спровоцированному лево-партийному заседанию, где ответы известны заранее.
Это были лишь жалкие потуги на актуальное театральное творчество. Однако само их
появление на фестивале было художественным этическим преступлением дирекции. И
публика в большинстве своем демонстрировала свой протест, уходя в середине…
Самыми здоровыми - воистину лечебными постановками были по общему мнению две,
лишь частично отмеченные комиссией,:
«Язык взаимопонимания» Оснат Алькабир и «Женщина» Элит Вебер. Это был настоящий
ритуал жизни через театр – транс искусства, в который погружали зрителей во имя
спасения каждого… И я видела, что у многих проходила сердечная боль, блестели
глаза и речь потом лилась, как освежающий водопад…
Оснат Алькабир скромно назвала свою работу – «содна» – мастерская… Все действие
было построено прежде всего на соучастии каждого в театре как лечебном процессе:
всех просили выпрямить спину, глубоко вздохнуть и вслед за очаровательной
ведущей, излучавшей тепло, доброту, ум и талант, предлагалось спеть несколько
успокаивающих несложных мелодий, объясняя при этом смысл и значение звуков,
жестов и игры слов на разных языках – индийском, иврите и арабском, которые всем
предстояло воспринять. Как только зрители превращались в единую слушающую массу,
объяснение незаметно прекращалось, органично переходя в игру актеров,
преображавшихся на наших глазах в персонажей несложного сюжета о чести и
благородстве людей разных национальностей, способных не убивать, но жертвовать
собой ради друг друга…. Наивный фольклорный рассказ был разыгран сразу на трех
площадках с тропой цветов между зрителями, которые подключались к полусерьезному
– полусмеховому действию по-детски с открытым сердцем и душой… - настолько
органично и талантливо все было исполнено группой из 13 человек! Великая
культура Индии, представленная живым оркестром, традиционным «значимым» гримом и
жестом (вплоть до разговора глаз , рук и цветов – розового, голубого и черного
на фоне белых костюмов) , как бы растворяла враждующее звучание разных языков,
создавая общий язык взаимопонимания. Это была мастерская настоящего
оздоровляющего транс театра, в котором люди на практике учились любви,
контрастируя разбушевавшейся за пределами зала ненависти… Воистину велик
Израиль, где с одной стороны мертвые дети в кафе, автобусах и танцевальных
площадях, а с другой – академия жизни на сцене, где учат через игру -
трансцедентальной медитации во имя выживания…
Спектакль "Эшет" – «Женщина» Элит Вебер , напоминавший о единых корнях общей
библейской праистории человечества, был для меня своеобразным завершением поиска
актуального возрождающего транстеатра. Смотреть этот спектакль было полезно для
каждого, ибо оздоровляло душу, прочищая сознание… Ради чего мы все убиваем друг
друга, если у нас общие прародители? Неужели жестокость непреодолима?
История Тамар, признанной роковой, изгнанной после смерти двух своих мужей -
братьев Эра и Онана и забеременевшей, намеренно скрывшись, от их отца Иегуды ,
была рассказана неторопливо как откровение. … Ведь через десять поколений именно
благодаря "обману" Тамар появился Давид… Б-г был с Женщиной!
Два актера – Ренана Раз и Йовель Файгерман, играли полулюдей полукукол,
импровизируя неживым матерьялом, как знаками души героев, с которыми сливались и
отделялись демонстративно, подчеркивая мощь эмоций, предопределивших всеобщую
судьбу.
Куклы, пробуждая мифологическое подсознание публики, несли избыточную сверх
информацию и создавали диалог времен. Музыка иврита, как языка современного и
святого одновременно, понятного до простоты и традиционно величественного,
воссоздавалась замечательным композитором Бари Сахаровым. Оздоровляющий
библейский трансритуал , спектакль был сделан чисто, как напоминание об одном
всемирно известном сюжете и неожиданно недосказан. Кольцо Иегуды - спасение
Тамар – осталось лежать в центре сцены как итоговая точка . Или многоточие? Ведь
оно было знаком прощения греха любви ради выживания, одобренного даже
Творцом. А может быть это был урок нам всем?!
Фестиваль альтернативного театра в Акко в неожиданном экспериментальном транс
искусстве вновь в 2002 году несмотря ни на что продемонстрировал свою
жизненность. Недаром лучшие его спектакли приглашены на международный
театральный форум в Авиньон. Еще одно подтверждение простой истины, что и в
области культуры Израиль – духовный центр, притягивающий мысли и надежды
человечества.
Злата Зарецкая |
