|
Театр репатриантов из России последней алии 90 не раз касался темы Танаха: на
сцене театра Гешер в 1993 Евгением Арье был поставлен Идиот Достоевского на
иврите сквозь призму еврейской мифологии о Мошиахе, в 1998 там шел спектакль
"Трапеза" Якова Шабтая, текст, основанный на истории израильских царей времен
Ахава и Иезевель, в театре "Элит" в 1996 шла пьеса Михаила Бримана "Иерихонская
Блудница" в постановке Бориса Эскина, в театре "Микро" Ириной Горелик в 2003 на
фоне псалмов Давида был поставлен спектакль по Башевису Зингеру Враги-История
Любви и в 2006 импровизация на тему Йосефа и праотцов – Обеты. Танах в
российском репатриантском исполнении особая тема - это встреча культур ,
духовные поиски национальной , творческой человеческой самоидентификации...
Наиболее ярким примером является все танахическое творчество Марка Азова,
писателя и драматурга, чья танахическая трилогия "Весенний царь черноголовых",
"Ифтах-однолюб" , "Последний день Содома" была поставлена в театре Галилея в
1997-2002гг режиссером Зигмундом Белевичем и в ТЮЗе его пьеса "Сны Йосефа"
режиссером Шаулем Тиктинером в 2004г. Я буду говорить только о танахическом
феномене Марка Азова.
Истории культуры известен феномен двойничества. Лотман говорил о нем как о
категории содержания, называя его двоемирием, Лихачев , определял его как
составную часть художественной формы, Аверинцев писал о двойничестве, как
онтологической части культуры. Примером его могут быть и идея зеркала в
концепции П.Лакана и тема Двойников Достоевского у Бубера и Бахтина. Ученик
последнего Махлин пишет. Двойник- это такой другой, который в то же время и я
сам.. Двойник это узнаваемый образ , который с собою не совпадает, как личина не
совпадает с лицом.
Марк Азов Айзенштадт – феномен подобного двойничества в еврейско-русской
культуре В нем как в личности, так и в творчестве сталкиваются две
противоположные ипостаси.
Первая : смехач, чемпион-анекдотчик, смешивший через Аркадия Райкина пол-Европы.
Традиционный портрет -клоун, с осоловелыми как у полупьяного хитрыми глазками,
усиленными стеклянными линзами, с увеличенным красным носом, седой ловелас с
бесом в ребре. Обожаем русскоязычным миром за смеховое бесстрашие и
непредсказуемое остроумие."Жидовский гений"-его образ великого артиста
фактически собственная автохарактеристика-"профессионального критикана", тонкого
мастера беспощадной сатиры, продолжателя традиций разгромленного еврейского
театра, вскрывающего скальпелем юмора наболевшее, как духовный нарыв, смехом
лечащего, очищающего и спасающего. После разоблачающего и припечатывющего слова
Азова жить по-прежнему невозможно-узнавать будут: так когда-то узнали в
съеденном Робинзонами Пятнице-уничтоженного на Политбюро Хрущева, а сейчас в его
Рабиновиче, ищущем "человеческую колбасу" - любого ностальгирующего по
российской разрухе еврейского ассимилянта последнего исхода.
Однако безобразничающий ироничный в клетчатом полупьяный клоун-простак, наивно
режущий правду-матку скрытым в мешке словом- шилом – лишь личина, по своим
веселым глумлениям над жертвами совпадающая с булгаковским персонажем –
Коровьевым-Фаготом. Но все помнят, что в последнем полете драный цирковой
консультант, слуга дьявола преображается неожиданно в темно-фиолетового рыцаря
тихо позванивающего золотой цепью с мрачнейшим, никогда не улыбающимся лицом.
Двойник Азовского смехача тоже неожиданно для многих на земле Израиля уже в 90е
- в нашем общем последнем полете, проявился в текстах, связанных с Библией, как
рыцарь еврейской истории За личиной обнаружилось Лицо и двойник смехача оказался
в железном шлеме воина и философа и поэта. "Глотающая земля", "И обрушатся
горы", "Поцелуй Лилит", "Ифтах-однолюб", "Последний день Содома", "Беседы с
создателем", "Книга голубя", "Один", "Двое", "Мифы"... И здесь уже ни тени
насмешки. Родившийся в 1925, прошедший горы Сихоте-Алиня, пустыню Кара-Кум,
воевавший в Польше, Пруссии и Берлине, он говорит вдруг совсем о другом - о
своем центре - о точке в сердце, что болит- о плаче Израиля, на который шел еще
в эвакуации в Ташкенте , как на обретенный голос, как на предчувствие
Родины...Слушая в 1942 г слепого скрипача, он уже примерял на себя латы,
кольчугу, шлем, опускал забрало и поднимал копье, готовый к бою...
- Мне было 17. История была моим самым главным увлечением. Меня всегда
привлекала рыцарская романтика. Я знал, как выглядели древние евреи,
крестоносцы, шотландские рыцари. Я не выделял евреев. Я и евреях искал ту же
романтику. Мне не нравилось, что в исторической литературе обычно
евреи-торговцы, а не рыцари. Но я знал, что древние евреи были воины. В 1942 в
Ташкенте на филфаке университета я познакомился с бежавшим из Польши Изей
Оффенбахом- членом Сионистского Конгресса. Он впервые рассказал мне о
государстве в пути, об Израиле. Остальное я дополнил сам в восточном отделе
публичной библиотеки.Тогда я впервые прочел Танах, Пророков и все священные
писания. Я понял,что арийцы, объявившие себя высшей расой, ходили еще на
четвереньках, были дикарями, когда евреи уже сложились в цивилизованный народ
интеллектуалов и носителей абстрактного мышления. А потом была армия. В конце
1943 года я уже был на фронте и увидел все сам. Я человек поколения Катастрофы.
У меня убили бабушку и четверых двоюродных братьев. Я прошел Польшу, Германию,
Белоруссию – и не нашел тогда ни одного еврея, только свидетелей, как над ними
издевались. Я видел могилы, лагеря, я не понимал, где я нахожусь – мы воевали, а
не слушали экскурсию. Но я помню, что всюду, где мы проходили, были следы
погромов и ни одного еврея! Каждый встречный говорил, что евреев больше нет!"
Из личной боли и сопричастности истории рождается у Азова бесценный
Хронотоп Идишланда – образ утерянного еврейского время-пространства, беспокойный
поиск которого пронизывает многие философские тексты писателя, основанные на
пережитом. Это не только "Несмешные рассказы", прямо связанные с памятью войны,
но и фантастическая "Галактика в брикетах", где время еврейской гениальности,
передающейся только по наследству, не ограничено смертью, но по сюжету, как
надежда – открыто для продолжения. А сам образ спрессованной Галактики, "равной
при размешивании в свободном пространстве Млечному Пути, Новая Вселенная" –
авторское зеркало божественного пророчества Бога Аврааму и станет вас много как
звезд на небе..., образ космического духовного пространства, о котором с
гордостью напоминает Азов , долгие годы после войны несший в себе свое
еврейство, как скрытый клад - уменьшенный до размеров советского быта...всем
тогда понятных бульонных кубиков..
Контраст масштабов лишь усиливал идею духовной непрерывности поколений, мысль о
генах, которые все-таки передаются по наследству и напоминал о прекрасном мире,
который остался лишь в памяти отдельных дядь и имеющих уши племянников – о
безнадежно затонувшей, но хранимой и оживающей в новых поколениях еврейской
цивилизации – целой галактике, которую не воспринимают лишь слепые, а порой и
сами Рабиновичи...
Почему так трагична национальная история ? Почему ее в прошлом достойное время и
пространство должно сжиматься до точки, до кубика, до взмаха чьих-то густых
усов, бровей или пенсне ? Где начало величия и беды, и можно ли предотвратить
неизбежное? Азов как бесстрашный жидовский Дон-Кихот вызывает на дуэль к ответу
самого Б-га!
Во многих его библейских фантастических мета текстах Один, Двое, Это было в
Беер-Шеве, Житие Валаамовой Ослицы, Книга голубя... он демонстративно на равных
спорит с Создателем, обвиняя и пытаясь понять первоисточник - замысел главного
Программиста .
В рассказе " И обрушатся горы" он осуждает Б-га как драматург – такого же как
он, Творца Театра Истории
"Неужели Он сам стравливает народы ... ради кровавой победы добра над злом? Но
не успел я открыть рот, как Всеслышащий отвечал:
Ты что не знаешь режиссеров?
Азов как адвокат своего народа и человечества выносит приговор театральному
экспериментатору. На Его глобальной сцене истории люди-актеры обречены у него на
муки. Из пьесы Ифтах хор
Ты слышишь, Б-г Всевышний Вседержитель?
Ты слышишь – плачут дети, стонут жены,
Нас горы слышат, камни с нами плачут.
Неужто ты не хочешь нас услышать?
Пространственный образ природы, сострадающей человечеству, у автора - параллель
масштабу людских мук. Пространство Азова очеловечено и противостоит Создателю,
как боль и вопрос. Но Б-г не слышит.Он судит. Во всей театральной танахической
трилогии Азова (Весенний царь черноголовых, Ифтах, Последний день Содома),
Вседержитель изображается Азовым как абстрактная жестокая сила, скрытое
излучающее зеркало... Человек обязан проснуться, понять свое прошлое, настоящее
и будущее, чтобы преобразиться, стать по его образу и подобию, чтобы спастись,
пока не поздно. Так пробуждается и побеждает, осознав ложь магических ритуалов
прежней власти садовник-царь Элильбани, так проигрывает, добившись вершин
воинской славы Ифтах, не преодолевший диллемы между преданностью Б-гу и семье,
трагедией своей подчеркнувший мощь Всесильного; так проецируют судьбы мира его
Ангелы Добра и Зла, разрушившие Содом - царство вседозволенности, вполне
напоминающее современность.
По мысли Азова – как адвоката и пророка еврейской истории, судьба Израиля
взаимосвязана с судьбой всего человечества и потому в его прозаических и
драматических текстах история как как время-пространство – неразрывное целое,
где возможно движение и совмещение разных эпох, как в Израиле, который под пером
Азова возникает как единый хронотоп - общечеловеческий пророческий образ. Так в
рассказе "Любовь" хронотоп современного Эреца и День Шестой Сотворения Мира
синтезируются в одной сцене больницы, где лечатся попавшие во взрыв в автобусе
муж и жена – осознающие себя после контузии, как Адам и Ева, впервые в раю
познающие друг друга. Возвращение к жизни по воле автора происходит у них через
воспоминание о первых днях их на Земле, когда они еще были счастливы.
Вертикальная временная парадигма непрерывной истории изображена автором и в
рассказе "Глотающая земля", где ученый из России, новый оле хадаш последнего
исхода, в пустыне Негев проваливается в еще живой город Содом, зная о его
грядущей судьбе и пытаясь хоть что-то изменить, пока не поздно... Оба рассказа
проникнуты авторской тревогой за ход истории , заботой о человеке, ввергнутом в
ее необратимый ход, призывом не забывать о возможном рае на земле и избрать
жизнь, которая столь хрупка и беззащитна. Остановитесь, оглянитесь, ведь небо,
погромыхивая предупреждает - суд идет... Азов, знакомый с войной, сталинскими
репрессиями, побывавший сам в Смерше, знает цену смерти и молчать не может, как
рыцарь, готовый сражаться и защищать время и пространство еврейской истории. Его
фантастическая проза, построенная на столкновении узнаваемой действительности
современного Израиля и истории евреев дальней и ближней содержит в результате
колоссальные общечеловеческие обобщения, в эпицентре которых сам автор Из Книги
Голубя: Если глядеть не глазами человека, а взором того, кто все это сотворил,
Галилея- недостроенная лестница в небо, остатки громадных ступеней, покосившихся
и проваленных во многих местах. Я живу на нижней ступеньке этой взорванной
галилейской лестницы...
Как возникает эта запредельная безграничная фантастическая проза? Какова
творческая кухня- как зарождается его актуальный танахический хронотоп?
- Я не прозаик, я поэт. Мне нужны маски. Не люблю реализьму, прозы, как оно
есть. Чем более отдаленные от конкретной действительности фактуры сталкиваются,
тем сильнее аналоги, тем больше возможность общечеловеческих обобщений.
Эзоповский язык нужен не для того, чтобы уйти от действительности, а для того,
чтобы показать, как это страшно. Я пишу о свойствах, человеческой природы и
истории, которая повторяется. Танах дал мне возможность еще более масштабных
обобщений, где евреи главное...
В Танахе меня привлекает правда. Он написан как хорошее реалистическое
произведение. Нет ни черного, ни белого, есть многозначная правда, объемные
характеры с отрицательными и положительными чертами. Евреи не жалеют ни своих
праведников, ни самого Б-га. Я терпеть не могу мидраши- это попытки испортить
Танах, так как подтасовками пытаются примирить противоречия. А мне нравится
Танах именно своей противоречивостью. Как совмещается страсть к маскам и
уважение к правде жизни? А просто. Я сопоставляю две правды –
историческую-танахическую и современную. Так появляется маска – то есть
художественный образ, обобщение. Правда истории и правда сиюминутная сегодняшняя
дают драму, трагедию, то есть поэзию, переведенную в художественную прозу.
Столкновение двух правд приводит к эстетическому взрыву, выбросу эстетической
энергии. Это может спасти, ибо помогает осознать, где мы находимся. Не надо
бояться говорить правду! Если человек знает, где он плывет, он может проскочить
между Сциллой и Харибдой. Смотри мой рассказ Порог . Мне ясно одно – чем дальше
от очевидности, тем ближе к истине – в этом тайна искусства!"
Творчество Марка Азова – демонстрация взрывного актуального искусства. Его
танахическая проза – магична ибо преображает будни современного Израиля. В его
каждой детали автор проявляет диалог с великим историческим прошлым. Его
дуальные образы как при атомной вспышке рождают свет общемирового пророчества.
Из рассказа Это было в Беер-Шеве
"Сверху Израиль похож на нож. Рукоятка – его цивилизованная часть, изукрашена
бриллиантовой росписью огней в вечерние часы и увита финифтью трасс, а лезвие -
пустыня Негев-грубый кремневый нож первобытного человека"
Авторский образ многозначен и бесконечен как излучение света. Израиль-нож в
сознании современных антисемитов, взрезающий своим существованием привычную
рациональную логику. Его давно не должно быть, но он существует вопреки времени
и маленькому пространству, как овеществленное пророчество и открытое всем нациям
духовное сердце мира. Израиль-нож в сознании сомневающихся ассимилянтов, ибо
невозможно игнорировать очевидное-его ирреальные успехи при ограниченных
реальных возможностях. Израиль-нож для каждого пережившего трагедию потери
близких в бесконечных войнах и интифадах. Израиль-нож, но как же он прекрасен в
бриллиантовой россыпи вечерних огней для каждого заплатившего тяжелую цену, чтоб
сюда добраться, оставшегося мечтой для тех, кто так и не дошел и погиб с
молитвой Шма Исраэль.. Этот поэтический ассоциативный образ-взрыв беспредельно
многозначен, как расходящееся атомное облако Неизвестно куда могут завести
каждого воспоминания и толкования Танаха...
Израиль-нож- метаобраз в метатексте о метавремени. На центральной Автобусной
Станции в Беер-Шеве встречаются перед шабатом на вид обыкновенный Светский Еврей
и Хабадник. Под пером автора они проявляются подобно скрытым образам кинопленки
как Бессмертный – Программист Вселенной и его помощник Ангел Габриэль.
- Вы меня довели. ..., - сказал он, имея в виду Габриэля, а заодно и все
человечество... Чем ты объяснишь, что Земля, которую я обещал, вождю пастухов
Аврааму, того и жди выпадет из рук его детей?
- Твоей добротой
- Я похож на добрячка?
- А зачем было обещать и тому и другому?
Древний спор о первенстве между Сарой и Агарь, о справедливости, законности и
компенсациии за натертый солью рот и изгнание в пустыню выливается у Старшего и
его Помощника в дикий неразрешимый еврейский гвалт, к которому тут все
привыкли... Известные танахические реалии представлены в этом тексте как
семейные вчерашние склоки, которые грозят взрывом прямо на глазах у Старшего,
допустившего по мысли автора непоправимую оплошность изначально в силу своего
милосердия в создании вселенской программы
- Послушай! Кем бы ты ни был: ангел или человек Вряд ли ты сможешь понять душу
Творца. У тебя есть дети?
-= Семеро
- А у соседа?
- Смотря у кого?
- Ну вот. Соседских детей ты даже не пересчитываешь. У вас есть свои дети и есть
чужие. А для меня вы все мои! Потому я такой непоследовательный
Этот диалог – не просто прием - театральный акт снятия масок. Азов заканчивает
рассказ внезапно наступившим шабатним покоем, перекрывшим спор...Образом
вечности. И в нем – тревога автора – воина, прошедшего Европу, за будущее,
грозящее новым взрывом...
- Под ногами у нас не земля, а палуба корабля, который в любой момент может
пойти ко дну. И если я во время войны видел катастрофу еврейства, пережил ее
довольно близко, то я чувствую, что мы находимся на пороге второй Катастрофы. Мы
стоим на очень зыбкой почве, и нам остается только воевать. Я видел, как евреи
были беззащитны. Наша война не закончилась.
В хронотопических танахических образах Азова закодирована его тревога, как
рыцаря еврейской истории
Юморист, артист, клоун, он продолжает воевать своей фантастической философской
прозой и драматургией, оставаясь солдатом и пророком. Это его слова из 1945
Я- Ваш Поэт, расстрига из поэтов
Ведь я - Солдат,
Ведь я - живой свидетель
Я с факелом стою у ваших книг
Злата Зарецкая |
