|
Солнце моё –
Я тебя никому не отдам
Ни на час, ни на луч, ни на взгляд…
Пусть себе руки и губы и сердце сожгу…
Марина Цветаева
Его звали «Солнце». Не только за кучерявые светлые волосы, обрамлявшие его
круглое лицо, но за улыбку, которую он тихо излучал из глубины своей души всем –
незнакомым меньше, но друзьям – во всю ширь души – открытым ярким белым
пламенем, согревавшим тех, кто был рядом.. Замкнутый, скромный, почти
незаметный, он нигде себя не показывал – он фотографировал в себе окружающий его
мир: отца Михаила, оставившую его в Ташкенте родительницу Фариду, и принявшую
его новую израильскую маму Софу…, брата Виталия, многочисленных друзей по дому в
Маале- Адумим, по школе «Эль Арци» в Алон- Море, нас учителей, уважавших в нем
ребенка и конечно недооценивавших его личность. Он никогда не был экстравертом,
изъяснявшимся особо «интеллектуалом», бравирующим нахватанными познаниями или
неожиданным ходом мысли. Наоборот, его всегда погруженные во внутрь глаза
говорили об ином своем духовном пространстве, в котором скрытая напряженная
духовная жизнь шла по никому не известным тайным кодам. Интраверт, с
самостоятельным внутренним «я», он внешне никогда не «улетал» с Земли и
демонстративно был незаметным – «средним», постигая знания с постоянством и
настойчивостью, как и подобает сильному, не сдающемуся перед трудностями
характеру… В результате среди немногих он попал в избранную десятку моих лучших
учеников, которые прибыли на экзамен на фоне общей внешней расхлябанности –
подтянутыми джентльменами… И он в сером костюме и белой рубашке выглядел тогда
неожиданно взросло и достойно. Я помню его ответ на устном экзамене по русскому
языку . Он говорил о профессии, о которой мечтал, о своем преклонении перед
красотой, о том, что цвета, которыми он хочет покрывать стены домов, будут
украшать жизнь людей. «Это профессия у меня семейная от отца… По-моему это очень
нужно в Израиле. И так я буду независимым…» Он очень настойчиво повторял тогда
слово «буду… будущее…»
Кто мог предполагать тогда, что этот тихий мальчик, так ярко проявивший себя в
момент выпуска из школы, также неожиданно вспыхнет факелом в момент своей гибели
в шабат в Хевроне?! Никто! Своей смертью он сильно всех удивил, и прежде всего
автора этих строк, перевернув все прежние о нем
представления…
В последнее время было столько смертей наших деточек и в армии и в обычной
жизни, что иногда чувство боли просто уже уходит, оставляя черную ничем не
заполнимую пустоту.. Запредельность еврейского страдания стала уже нормой
прибычного горя. Почему же смерть Давида Маркуса взорвала многих, и на его
похоронах все желающие просто не поместились, надвигаясь на соседние могилы
героев не менее достойных чем он? Почему?
Разворачивая назад пленку своих воспоминаний, я вспомнила легенду о
ламедвавниках. Ламед – 30. Вав – 6. Ламедвавники – 36 избранных Б-гом
праведников, которые живут среди евреев намеренно незаметно, а иногда внешне
просто противоположно своей истинной сущности. Людям они кажутся не тем, кто они
есть на самом деле. Они обижают их, или говорят недоброе. И только если беда,
или горе, они открываются, чтобы помочь, поддержать, спасти. Таким скрытым
праведником, державшим втайне от глаз посторонних глобальную мощь своего духа,
был мой «мальчик», мой «зайчик», мой тихий счастливый ученик ( я любила так
каждого, кого тогда учила - он чувствовал и ценил это) Давид Маркус. И это не я,
маленькая старушка, а он – сильный воин – мудрый мужчина успокаивал меня над его
каменным вечным ложем на Хар Херцель! Вокруг никого не было, я приехала туда,
опоздав, через два дня после общественной церемонии. И вдруг в тишине пронесся
шепот листьев, я взглянула ввысь и увидела его огромную знакомую фигуру – его
силуэт в форме с оружием на фоне громадного дерева – он улыбался мне, все
понимая, передавая свою силу! «Все будет хорошо!»- слышалось оттуда что-то очень
знакомое по все понимающей мужской интонации.. И не я его в его смертельном
страдании- ведь юным ушел, а он меня – оставшуюся слабую живущую трусиху
поддерживал!… Боже, я почувствовала в этом пространстве последней истины, как он
любил всех нас, каждого и меня тоже, и также любил, принимал и понимал всю эту
маленькую дорогую страну! Глубоко, искренно, сильно! А мы – его друзья,
знакомые, солдаты по НАХАЛю - вся страна вдруг встретились, оценили его только в
момент смерти, которая оказалась высшим проявлением его скрытой жизни
праведника!
«Ты был и в жизни лучшим, ты и погиб как самый лучший! («Хаита ба хаим мицтаен,
гам ба мавет хаита мицтаен») – сказал его командир, продолжая разговаривать с
ним, как с живым… Эффект его присутствия не проходит ни у кого, кто с ним
сталкивался. И я, как и многие, продолжаю вести с ним диалог… Ибо Давид Маркус с
его скрытым проникающим в тебя из неведомых глубин взглядом - это экзамен и
рентген души на честь, порядочность, человечность, мужество, независимость,
бесстрашие и настоящую любовь.
Его ранило первым в правое плечо, с самого начала лишив его возможности
стрелять. Ему предложили сразу сойти к санитарам. Он переложил автомат в левую
руку и пополз, действуя с непривычной стороны . Он первым получил гранату в
лицо. Смерть наступила позже в амбулансе. А те несколько минут, когда вокруг
вдруг все стало тихо, а над головой горели шабатние звезды, он лежал рядом с
тяжело раненым другом и беседовал с ним отюдь не о войне.. О чем-то очень
хорошем… Может быть о любимой и о том как прекрасно было в тот миг небо, которым
они совсем недавно
любовались вместе!
Служить в Армии – семейная традиция Маркусов. Дед прошел всю войну, вернулся
увешанный медалями, воспринимая войну с фашизмом как сионизм в действии. Его сын
Михаил служил в бронетанковых войсках в противоракетной артиллерии в тайге, с
комарами и по бездорожью. Всю жизнь он коллекционировал оружие. Сыновья Виталий
и Давид – оба мечтали попасть в боевые части ЦАХАЛа. Виталий благополучно
отслужил в Голани. Давид выбрал боевую пехоту НАХАЛ.
«Как только мы ступили на землю Израиля, мальчики стали думать об армии. Я их в
этом поддерживал, - преодолевая боль, рассказывал Михаил. Я мог ему не
подписывать. Ведь я-отец – одиночка. (Мать бросила сыновей, когда им было 4-5
лет.Они оба прошли в Израиле полный гиюр в Алон Море). Но я подписал. И сказал:
если будешь слушаться командира, значит повезет, и ты будешь настоящим героем.
Так и получилось…
- Но Вы же могли сохранить его Вы не жалеете?
- Нет -, сказал отец с глазами полными слез. – Он должен был так поступать. Он
гражданин. И пока он молод и здоров, он должен отдать все свои силы Родине. У
нас же не было Родины, а здесь есть. Мы должны ей служить. И никаких поблажек.
Как бы ни было тяжко ни было, отдадим все, что можем… И я всегда ему говорил:
«Служба есть служба и без разговоров. Если ты пошел, присягнул на Торе, что
вплоть до последнего дыхания ты отдашь своему государству, - все, ты должен
служить до последнего. Я не сомневаюсь, что настраивал его правильно.Будет внук,
я буду настраивать его также. Мужчина должен быть солдатом. Я горжусь Давидом.
Он все сделал как надо. Ведь он же клялся у Стены Плача. Этого святее нет…
-
- Слушая Мишу Маркуса, вглядываясь в его доброе уставшее лицо, я поняла, что он
по убеждениям крови запрограммировал судьбу сына – защитника шабатней молитвы –
главного еврейского права.
Однако не было бы в этом ничего необычного, если бы с самого начала Давид не
отличался от остальных особой скрытой душевной энергией..
- Он был дерзким, шаловливым и бесстрашным, у него не было страха и опасности он
не понимал. Он всегда смеялся и улыбался даже, когда я его наказывал. Он нас
опекал. Он был совсем ребенок, когда забирал у меня тяжелые сумки и помогал
переносить их через бурную реку.
- Когда я его маленького брал на руки, через меня электрический ток какой-то
проходил. К нему ревновали все: жена, Виталик, окружающие. Какие-то волны шли от
него. Ни от одного ребенка в жизни я не чувствовал эти волны, только от Давида.
Я его безумно любил. Видно лицо меня выдавало. Блаженство какое-то появлялось на
нем. Жена ревновала к сыну! Мы не то что любили друг друга, а эти волны
связывали нас. Это была какая-то сильная духовная связь. Я его брал на руки и по
мне шло тепло… Дороже человека у меня не было никогда….»
Таким же дорогим человеком для самого Давида была его единственная, его душа,
его невеста Таничка. Скромная, худенькая, девочка, тихий воробышек, она
расцветала только рядом с Давидом. Чувство их было взаимным и почти безоблачным,
если не считать периоды тестирования на преданность, о которых Таня рассказывает
с болью.
- - Я все выдержала, потому что любила., говорит она вполне уверенно -
по-женски.
-
- Ей всего лишь 19. Но на кладбище она выглядела постаревшей без единой слезинки
белой сорокалетней вдовой. О Израиль, как рано стали стареть твои невесты!
-
- Он полюбил ее с первого взгляда и сразу объявил друзьям, что она «будет его!»
Он завоевал ее как восточный властитель, когда оба учились в 11 классе, объявив
ей, что она его «мебель и собственность» а на самом деле - «Бэбиситер»,
источник, нежности и ласки, которых был лишен совершенно в детстве. Он проверял
ее на преданность и силу чувств шутками, доходившими до жестокости… Она все
прошла, потому что понимала и умела прощать. И наступила
- идиллия.
- - Сколько прекрасного я увидела тогда. Он понимал меня во всем. Пытался менять
свой характер, чтоб не обидеть меня своими шутками. Мы не любили куда-то ездить
– гуляли рядом с домом по Маале-Адумим. Он говорил: «Я в армии вижу один только
мусор. Когда я сюда возвращаюсь, я вижу деревья, лавочки, все так красиво. Люди
ходят красиво одетые. Все улыбаются. Вы не понимаете эту разницу, которую я
вижу» Он очень ценил Маале-Адумим. Он заострял мое внимание на маленьких
деталях, в которых видел красоту. Он говорил: «У нас будет пятеро детей –
готовься. Я хочу купить землю, и мы будем строить дом. Он будет большой с
башенками как замок. Будет очень много зелени и будет свой сад…Вот только выйду
с
- армии»…
- Не суждено … Война втянула его в свою черную пропасть, разрушая даже
прекрасные интимные моменты, врываясь в сознание в самый неподходящий миг любви…
- - Его мучили сны, которые он постоянно видел. Ночью я слышала, как он
разговаривал со своим начальником. "Вон они побежали. Я их вижу. Разреши,
разреши – теашер! – кричал он на иврите. Он просил разрешения начать огонь. Я
несколько раз это слышала его крик: "Теашер, теашер!» Потом я случайно
разговорилась с его другом, и он меня предупредил: "Будь аккуратнее сейчас с
Давидом", потому что он только что недавно убил несколько людей. Оказалось, что
в Рамалле он увидел, как пуля летит в маленького мальчика-израильтянина. Это
случилось на его глазах. Он взял какое-то очень сильное оружие и просто снес
весь дом, где сидели террористы. Один из них выбежал – он и его убил. Он все это
видел и потом несколько раз убивал арабов с близкого расстояния. Это давило на
него и начало ему сниться. Он говорил мне: "Все мне надоело. Больше не могу
продолжать такую жизнь. Хочу что-то новое.Хочу все поменять.
- Дайте мне только закончить армию… " Любовь и ненависть боролись в нем,
разрушая душу даже такого сильного человека, как он. Судя по тому, как он погиб,
он выбрал ненависть, стал рабом, ведомым ею, ее подданным, ее жестоким орудием,
он разрушил себя, забыл о своей боли, о невесте, о доме с башенками, о саде -
обо всем, кроме убийства врагов евреев, чтобы защитить собою всех нас. «Он очень
любил Израиль.»
На стенах дома, где он жил, друзья нарисовали черным углем огромное сердце,
разорванное по середине черной линией. Сверху надпись – Давид. Символ масштаба
его души, почерневшей от пережитого на войне…
Компания продолжает регулярно собираться на том же месте как бы вместе с ним. И
на трех языках – русском, иврите и английском – возникают новые графити, которые
местные власти смыть уже не пытаются… «Давид – ты с нами, ты – наш
ангел-хранитель. Никогда не забудем и не простим. Такой Давид – настоящий король
Израиля»
Таничка потихоньку снова стала 19-летней, в лице появились краски… Но память
сердца все ж сильней рассудка памяти печальной.
- Знаете, я его видела недавно во сне. Он пришел ко мне как будто мы идем снова
на прогулку, и говорит: «Это ошибка, этого не может быть - я живой! Пойдем …»
Его любимым местом был музей Мигдаль Давид в Старом Городе. У моей сестры друг
там работает. Он открывал нам все двери и мы просто уходили туда … Гуляли одни
среди развалин и смотрели на звезды… Он звал меня туда…»
На азкаре – поминании через неделю – военный равин пел над Давидом «Изкор» -
псалмы, состоящие из букв его имени: далет, вав, далет.
Под падающие листья, в сером холоде природы они прозвучали пронзающе:
«Господи! Давид поет тебе! Услышь мою молитву! … Попытайся показать нам свет
лица твоего! Ты дал сердцу моему радость, когда увидел я цветение виноградных
лоз. С миром я буду спать в надежде, что Ты защитишь своих граждан!»
Лил дождь, сливаясь с нашими слезами. Солдаты, родные, близкие, соседи, и совсем
не знакомые долго стояли над свежей могилой, не веря!!
По праву смерти наших Давидов – Ицхаков мы живем здесь. И если не перевелись еще
в поколении нашем праведники – их у нас давно гораздо больше 36, и есть надежда,
что мир будет спасен…
О Господи, только прекрати наконец это бесконечное жертвоприношение. Ведь ты же
против убийства детей. Спаси кровь нашу, спаси наше будущее!
Спасибо тебе, Давид, солнечный наш мальчик, прекрасный юный мужчина, настоящий
друг, бесстрашный Человек, за все! Это действительно ошибка – Ты с нами живой! И
мы продолжаем общаться с тобой ! Ибо ты – наш суд, совесть и честь!
Злата Зарецкая |
