|
|
Литературный конкурс имени Януша Корчака |
 |
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
Произведения конкурсантов,
предложенные для предварительного обсуждения
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
Благодарность жюри третьего этапа
литературного конкурса Она просто не имела права умирать! ПРЕДИСЛОВИЕ Однажды ко мне на работу пришла женщина, старенькая, сухонькая и попросила набрать на компьютере письмо в какой-то фонд помощи жертвам Холокоста. Она рассказала историю своего спасения во время войны. Эта история очень меня поразила. Я не могла поверить, что можно пережить такое и остаться живой. Эта женщина жительница нашего города. Она получает обычную пенсию, не знаю, считается ли она участником войны, участником ли боевых действий, но ее рассказ говорит о том, что и здесь было не лучше, чем в немецких концлагерях. Она рассказывала о себе, но все время подчеркивала, что, если бы не добрые люди, то она бы не выжила, погибла бы в Мерликовой балке (месте расстрела нескольких тысяч евреев-жителей нашего города). Конечно, я не писатель, но что-то побудило меня вообразить те далекие времена и написать этот рассказ. Он не претендует на документальность, хотя основные даты и имена я сохранила. Если этот рассказ получит признание, его прочтут другие люди и узнают, что подвиг может быть и таким - выжить в таких страшных условиях. Кроме того, пусть это будет выражением признательности тем людям, которые спасали еврейскую семью, рискуя своей жизнью. Считаю, что такого нельзя забывать ни в коем случае. Уходя, маленькая, седая женщина улыбнулась и сказала: Не верите? Я и самая не могу поверить, что все это было со мной, что я осталась живой после всего этого ужаса. Но все это правда. Она просто не имела права умирать! *** Лето 1941 го года было жаркое. Приазовские степи начали желтеть и хлеба уже были готовы к покосу. Из выцветшего неба безжалостно и как-то бессмысленно светило солнце и только легкий ветерок с моря немного облегчал страдание людей. Дети пользовались каникулярной свободой и весь день пропадали на пляже. Из воды выходили посиневшие, стуча зубами, вода хоть и была теплой, но все же ниже температуры тела и высасывала то тепло, которое поглощали детские тела, поджариваясь на солнце. Наверное, именно так и подхватила шестилетняя Эвелина ту проклятую болезнь, которая сейчас мучила ее высокой температурой и красной сыпью по всему телу. Врач никак не мог понять, что за болезнь прицепилась к девочке, и отделался рецептом на стрептоцид, чтобы сбить температуру и советом больше пить чая и фруктовых соков. Мама приносила черешни, вишни, первые еще зеленоватые яблоки и, выжав из них сок, поила свою доченьку. По городу ползли слухи о войне, всем хотелось верить, что это были лишь слухи, но сердце невольно сжималось при одной лишь мысли о ней. По радио передавали бодрые песни и победные репортажи о сборе урожая в южных районах страны. Отец, придя домой в субботу вечером и, найдя Эвелину в тяжелом состоянии, начал развлекать ее, рассказывая о завтрашнем дне. Он был большим любителем астрономии и знал много интересного. - Завтра особый день, - говорил он, самый длинный в году, а ночь будет совсем короткой, ты проснешься здоровой, и мы пойдем к морю смотреть на дельфинов и дышать свежим воздухом. Бедный отец, не мог он знать, что эта ночь действительно будет очень короткой, так как в 4 часа утра она закончилась наступлением немецких войск на нашу Родину. Началась война. Она пришла голосом Левитана, перечислявшим названия городов и сел, которые падали и падали под ноги захватчикам. В душе возникал страшный покой обреченности, ничего не хотелось, казалось, что жизнь уже закончилось и никогда уже не будет ничего светлого и доброго в ней. А она приносила все новые и новые неожиданности. Отец прибежал домой на три минуты, чтобы предупредить об эвакуации. Измученный, какой-то сгорбленный, скулы выступили, кожа посерела и выглядел он намного старше, чем был на самом деле. Видно было, что он не спал уже несколько ночей. Последние дни отец дома не показывался и только передавал через соседа, который работал на том же Азовочерноморском заводе, что они готовятся к эвакуации и он не может прийти домой, но чтобы жена и дочь были готовы в любой момент бежать на железнодорожный вокзал. Узнав через соседа, что Эвелина все еще больна, он прибежал помочь жене переправить дочь на вокзал. Взяв уже собранные самые необходимые вещи, мать поспешила за отцом, который нес на руках больную дочурку. Почти в последний миг они подбежали к вагону, в котором ехали семьи инженерно-технического персонала, но кто-то сообщил врачу о состоянии Эвелины и он не разрешил ей ехать. От отчаяния мать не знала, что делать, а отец старался убедить врача, что болезнь не заразная, но ничего не помогло. Поезд свистнул раз, второй и вагоны потихоньку тронулись, отец что-то кричал матери, а она не слышала, в голове свивался клубок мыслей: Больной ребенок, оккупация, одна, одна... А отец с растерзанной душой плакал на платформе последнего вагона рядом с каким-то станком. Не мог он остаться, это было бы истолковано, как измена. Домой они добрались часа через два, хорошо, что маме помогли люди, провожавшие своих родных, которые эвакуировались вместе с заводом. Исподволь Эвелина начала выздоравливать и к концу лета она уже бегала вместе с соседскими детьми на море драть бычков , то есть ловить их руками в камнях на дне. Хорошо было прийти домой, отдать маме десятка два черных, худых комкарей . Уже тогда начались перебои с пищей, маме приходилось кое-что продавать жителям окружающих сел, чтобы было чем накормить дочурку. Однажды к ним прибежала соседка и известила, что немцы, которые заняли город два дня назад, повесили приказы о том, что все евреи должны нашить шестилучевую звезду на одежду и прийти на регистрацию в городскую управу, теперь так назывался городской совет. Соседка тётя Настя очень волновалась и все время повторяла: Ты не делай этого, Лида! Не надо, ты не похожа на еврейку, и Эвелина у тебя так выцвела на солнце, что никто и не догадается, что она еврейский ребенок! Что-то очень мне не нравится особое отношение к вашей нации, плохое я чую, Лидочка! А 19 октября та же тетка Настя и прочие соседи не дали маме пойти на рыночную площадь, куда немцы собирали всем евреев, обязав при этом прихватить с собою все ценные вещи. Доброе сердце тетки Насти сохранило Эвелину с мамой от погибели тем октябрьским, теплым утром. Вечером, укрывшись с головой, затаив дыхание, Эвелина со страхом слушала разговор взрослых о событиях, которые произошли в городе днем. Всех, кто пришел на рыночную площадь, автоматчики с собаками повели из города в сторону Мерликовой балки, где и расстреляли. Эту весть принесли местные рыбаки, которые в море слышали длинные автоматные очереди. На утро город замер, страшная весть распространилась очень быстро и заставила всех задуматься о будущем одни очень боялись новой власти, а другие начали возлагать на нее надежды, в особенности после того, как поползли слухи, что за каждого выданного еврея будут платить немалые деньги. В доме собрался большой соседский совет надо было принимать какое-то решение, так как среди соседей были и такие, которые не замедлили бы с зарабатыванием денег иудиным способом. - Надо тебе, Лидия Савельевна, куда-нибудь выехать с дочерью, - рассудительно сказал седой дед Дмитрий, - в село какое, где тебя никто не знает, у тебя ж еще и муж был коммунистом, не убережем мы тебя здесь, да и с пропитанием там, наверное, легче будет, село есть село. Пойдешь с моим братом в Петровку, сегодня ночью и пойдете. В сумерках постучали в оконное стекло, мама выглянула, поговорила с кем-то почти шепотом и, взяв небогатое свое имущество и дочь, отправилась за пожилым, молчаливым мужчиной в крестьянской одежде с большим посохом в руке. Спешили, так как из города надо было выйти к началу комендантского часа, а, выйдя из города, шли полями, лесополосами, обходя дороги. Маленькая Эвелина очень скоро так устала, что не могла двигаться. Мама взяла ее на руки и шла, одолевая бугры сухой пашни, проваливаясь в ямы у кромки лесных полос. Ни одного стона, ни одного слова, кроме успокоительных слов к Эвелине, не было слышно от нее. Утром, когда уже подорожные выбились из сил, пришли, в конце концов, к какому- то небольшому селу, скорее, хутору и там остановились. Хотелось есть, но больше хотелось спать. Так и повалились в каком-то сарае на солому и спали почти до вечера. То есть спала Эвелина, а мама пошла по хутору и нашла приют, но только для себя. Она не была похожа на еврейку, и люди взяли ее работницей в дом, а ребенка не захотели брать. Все очень боялись жены сельского старосты, которая успела заработать иудины деньги, выдав немцам чью-то невестку-еврейку. Хозяин выкопал в ближней лесопосадке довольно большую яму, устлал ее соломой, прикрыл ветвями, опавшей листвой и поместил туда Эвелину. Заканчивался октябрь, становилось все холоднее и холоднее, не спасало ни теплое одеяло, взятое из дома, ни солома. Сначала мама ночевала с Эвелиной, но потом соседка стала очень интересоваться, куда каждым вечером спешит служанка Лидочка. Хозяин сказал, что посылает ее к матери, так как старуха очень боится спать сама, а маме запретил ходить к дочери каждой ночью, пищу теперь мама носила только днем, притворяясь, что ходит собирать курай (местное название перекати-поля) для топки печи. Днем, если пригревало солнышко, Эвелина выползала из ямы и сидела на старом пеньке, вспоминая, как было тепло летом, как чудесно было купаться в море, каким теплым был песок. Она постепенно начала терять вес, кашляла и мама с хозяином перевели ее в старый, покинутый дом в соседнем хуторе. Хозяин, сделав вид, что везет для материной козы сено, запрятал девочку в него и отвез их с мамой на соседний хутор. Выехали рано, было морозно, звезды еще сияли над головой и, казалось, нет никаких немцев, есть только Млечный путь, степь и вскрик сонной птицы. Бричка качалась, мама и дядя о чем-то потихоньку разговаривали и Эвелина ощутила себя почти счастливой. Было спокойно и уютно, сон пришел неожиданно. Море качало лодку, отец, загорелый и веселый, быстро работал веслами и они вместе с волнами приближались к берегу, где их уже ждала мама. Все, приехали, - сон будто продолжался, но голос был не отцовский и Эвелина проснулась. Было холодно и влажно. Они остановились возле старой покосившейся хаты, которая одной своей стеной вросла в землю. Оконные стекла были выбиты, дверь уже давно кто-то снял, а внутри было много перепрелой соломы. - Этот теперь твой тайник, - сказал дядя, - дом покинут уже давно. В нем как-то останавливались на ночь цыгане, они и натаскали соломы. Там есть небольшая каморка без окон, тебе в ней будет не так холодно. Заводи ребенка, - обратился он к матери, сделай ей там гнездышко, да побыстрее, еще надо к родственникам заехать, договориться обо всем. Строгий тон дядьки только прикрывал его доброе сердце. Походив вокруг, он нашел старые куски фанеры и доски и так-сяк забил окна в доме. Когда мать завела Эвелину в каморку, они услышали какое-то рычание. Это были две собаки, которые тоже свили себе логово в уголке каморки. Эти два худющих пса на две зимы стали для Эвелины ближайшими друзьями и спасателями. Спали они вместе и грели друг-друга во время морозов, так как той бутылки с горячей водой, которую приносила мама, было мало для целой ночи, она быстро стыла, а живое тепло собачьего тела согревало маленькую Эвелину и не давало ей впасть в окончательное отчаяние. Мать приходила к дочери один раз в два три дня, поздно ночью, приносила бутылку с горячей водой и чего-то поесть горстку кукурузы или кусок свеклы, иногда одну две замороженных картофелины. Собаки же не разрешали никому приблизиться к дому, люди считали их одичавшими и боялись, поэтому никто не ходил вблизи тайника. Весна и лето 42-го принесли облегчение. Сначала Эвелина вблизи своего дома выкапывала и ела дикий лук, потом появились абрикоса-дичка, терпкие маленькие грушки, а потом шелковица кормила девочку, когда она скрытно пробиралась из своего пристанища к ближайшей лесополосе. В августе, какой-то мужик, проезжая мимо, увидел маленькую, очень худую девочку, которая искала под деревом уже высохшие груши, пожалел ее и показал, где и как можно раскопать землю под красивыми малиновыми цветочками и добраться до маленьких сладких картошечек . Но эта объедаловка тоже кончилась. Оставалось, как минувшей зимой, надеяться только на мамины гостинцы . Собаки совсем одичали, они ходили на охоту и приходили сытые, приносили Эвелине, то суслика, то остатки какой-либо птицы. Мамины страхи по поводу того, что они могут от голода загрызть Эвелину, не оправдались. Зима и их заставила страдать, но они никогда не ворчали и не лаяли на Эвелину, наверное, считали своим щенком, грелись сами и грели ее, лежа рядом с человеческим дитятей. А когда пришли освободители, Эвелина уже не могла ходить, две зимы в холодном доме высосали из нее все жизненные силы. Санитары воинского госпиталя вынесли из дома что-то похожее на маленький скелет, обтянутый кожей. Больше года в госпиталях и больницах, исподволь, на этот скелет наращивали мышцы. Со слезами на глазах смотрели раненые и врачи, как медленно передвигается маленькая худенькая девочка, как часто опирается на мамину руку, как собирает каждую крошку со стола во время еды. Как хлипкий беленький росточек выбивается из-под камня ранней весной, так и Эвелина понемногу набирала силы. Долго еще проваливалась в безразличие во время уроков в школе, не могла бегать, так как болели суставы, мерзла даже летом мама клала ей в постель бутылку с горячей водой. Тяжело она отходила от тех страшных двух зим в старом нетопленом покинутом доме, но надо было жить и она жила, наперекор всем, кто хотел ее стереть с лица земли, признательная и благодарная всем людям, которые спасли ее жизнь, рискуя своей. Она просто не имела права умирать!
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
