НАМ ПИШУТ |
||
Михаил Лезинский
МОЙ ДРУГ – СОТРУДНИК КГБ |
||
По последнему паспорту он — Борис Владимирович Дворников. Сейчас его нет на этом свете, и я могу рассказать о том, что ему бы помешало тогда, в его честном служении Советской власти — умер он ещё до распада государства Российского. Он был одним из тех сотрудников Комитета госбезопасности, который тщательно просеивал поступающую к нему информацию и не разу не "накапал" ни на кого. Во всяком случае, после недостроенной перестройки горбачёвской, когда у интеллигенции развязались языки, ни один человек из моего круга общения — а в этот круг входили прозаики и поэты, художники и артисты! — не пожаловался на него. В конце семидесятых годов он сам вышел на меня, прочитав в одной из газет мой очерк о Мариэтте Шагинян и об её увлечении самоцветами — старушка Мариэтта тогда ещё была жива и проживала в Коктебеле. — У меня богатейшая коллекция, Михаил Леонидович. Не хотите взглянуть?.. Коллекция действительно оказалась уникальной: вся география страны и мира в названиях камней, разложенных на домашних стеллажах. По названиям можно определить места их происхождения: марокит (Марокко), кубанит (Кубань), ильменит ( Ильменские горы на Урале ), стронциат (Стронциана в Западной Шотландии), приазовит (Зелёная Могила в Приазовье)... Были там опалы из Гондураса и Мексики, агаты из знаменитой камчатской Долины Гейзеров всех цветов и оттенков... К слову: у литераторов агат только чёрного цвета: "чёрные как агат глаза" или "печати из чёрного агата". Даже знаток камней Андрей Вознесенский в стихотворении "Книжный бум" написал: Попробуйте купить Ахматову - вам букинисты объяснят, что чёрный том её агатовый, куда дороже, чем агат... Так началось наше знакомство , переросшее в дружбу. А потом Дворников ушёл на пенсию, уехал на Алтай, прожил там несколько лет и вернулся в Севастополь. И создал студию — Севастопольскую детскую студию прикладного искусства. Помещение для будущей студии выделили в новом районе города, на улице Острякова. — Подходит? — спросили у него робко работники горжилуправления. — Вполне, — ответил Дворников и застенчиво улыбнулся, у него, прямо скажу, улыбка была завораживающей. — Только тут требуется капитальный ремонт и перестройка по специальному проекту. — Мы закажем проект, — не стал спорить с ним представитель горжилуправления, памятуя, что с сотрудниками КГБ, хоть даже и с бывшими, связываться не стоит. — Требуется индивидуальный проект с учётом той студии, которую я вёл на Алтае. Проект разработаю сам. А вы позаботьтесь о досках, кирпиче, масляных красках и кафеле. — Есть замечательный желтый кафель. Чешский. — Не подойдёт, — мягко произнёс Дворников, — необходим голубой кафель. Цвет не должен утомлять глаз. — Постараемся найти, — и тут не стал перечить представитель. — Ну, а для обработки особо твёрдых пород камней необходимо алмазное оборудование. Тут уж представитель горжилуправления не выдержал и , матюкнувшись про себя, сказал: — Да у нас даже в производственных объединениях нет алмазного оборудования! Пусть ваши ребятишки... — Ваши, — мягко поправил его Дворников, — ваши. — Пусть наши-ваши ребятишки поработают на простом. — Надо алмазное. Мы с вами создаём не самодеятельный кружок, а современную студию. И пусть, как вы выразились, ваши-наши студийцы с первых же шагов учатся пользоваться современными инструментами. Нет, необходимо только алмазное оборудование. — Вот вы его сами и достаньте, а я посмотрю, как вы это сделаете! — опять матюкнулся про себя представитель. — Хорошо, договорились. Но вы, пожалуйста, не употребляйте больше нецензурных выражений. Представитель только глаза вылупил. Откуда ему было знать, что этот человек умеет читать но губам! Ночь. Вокзал в Киеве. Милиционер прошёл возле скамейки один раз — дед спокойно похрапывал, подложив под седую голову портфель. Прошёл второй... Осторожно дотронулся до плеча: — Гражданин, на вокзале спать не положено. Дед опустил ноги, затеребил пышную бороду, подмигнул милиционеру. Явно подозрительно подмигнул. —- Куда едем, гражданин? — нахмурился милиционер. — Приехал, товарищ. — Зачем, гражданин? — в голосе строгость. — За алмазами, товарищ. — Понятно! Документы! Ох, эти документы! Сколько раз в оккупированных фашистами странах — в Польше, Чехословакии, Венгрии, да и в самой Германии — у него требовали предъявить документы. И он их предъявлял. Естественно, на вымышленные имена. Вообще, жизнь Бориса Дворникова — это приключенческий роман с - "продолжение следует"... Тридцатые годы нашего жестокого века. Урал. Кунгурская колония для малолетних преступников Борьку (тогда его звали — Володькой!) взяли за бродяжничество: матери с отцом у парнишки давно не было. Сбежал Борька из Кунгурской колонии. Сбежал из одной, попал в другую. Болшевскую. Пять лет пробыл там. А через пять лет направили учиться в Ленинград - Санкт-Петербург по нынешнему! В Лесотехнический институт. Окончил институт, а тут — война. Призвали. Поместили в Даниловские казармы, что и посейчас сохранились в Москве, но принадлежат Патриархии. Наконец — вызов. Усталый майор внимательно смотрит то на юношу, то в папку с бумагами. Вопросы: — В детстве бродяжничал? Всё знают энквэдэшники! — Было дело. — А ну, придайте своему лицу грусть-тоску. И спойте. Дворникова два раза просить не пришлось, смекнул, в чём дело. Вспомнил, как выворачивал веки, притворяясь слепым, вспомнил, как заставлял трястись свои руки. Запел: Подайте, подайте слепому, Из ваших мозолистых рук! Я — родственник Лёвы Толстого, Незаконнорожденный внук... Майор хохотал от души. Но — недолго. Сделался серьёзным: — Какими языками владеете? Дворников стал перечислять: — Английским — в институте преподавали. Испанским — в одном из детдомов было много испанских детей. Немецким — тоже выучил в одном из северных приютов. Идиш — с евреями много общался... — Достаточно. Вы не против, если мы привлечём вас... После соответствующей подготовки Бориса Дворникова снабдили необходимыми документами, и в конце 41-го он очутился в Польше. В Польше он был поляк, в Венгрии, Чехословакии и Германии — немец. Его ранило в Берлине осколком советской авиабомбы 23 апреля 1944 года... Но всего этого не знал киевский милиционер! — Документы! — повторил милиционер и сделал строгое лицо. Дворников предъявил удостоверение почётного чекиста и увидел, как морденция мильтона засияла в улыбке — вот что значит нужный документ, предъявленный в нужное время. — А шутили — за алмазами. — Я не шутил. И Дворников рассказал милиционеру — чтобы ночь скоротать! — для чего ему нужны алмазы. К утру милиционер проникся любовью, и к Дворникову, и к севастопольским ребятишкам, но тем не менее произнёс обиженно: — Такое дело задумали, а нарушаете — ночуете на вокзале. К нам бы обратились, мы бы мигом гостиницу организовали... Утром Дворников позвонил на Опытный ордена Трудового Красного Знамени завод Института сверхтвёрдых материалов Академии наук УССР. Позвонил в "первый отдел". Он знал, что на любом заводе существует "первый отдел" — место или действующих кагэбэшников, или, как он, пенсионеров, но связанных с Комитетом.Сам некоторое время работал на севастопольском номерном заводе! Бывший кэгэбэшник бывшему глаз не выклюет! — Приезжайте, я сведу вас с директором завода. Директор завода Леонид Евгеньевич Мельник предупредил сразу: мол, ничего обещать не могу. За алмазными инструментами заокеанские фирмы в очереди стоят, а вы — для детишек... И — неожиданно: - Вы были в нашей "Каменной комнате"? Нет! -Посмотрите. Не пожалеете. И вот вам пропуск в столовую. А я тут переговорю кое с кем, — и, уже совершенно неожиданно для Дворникова. — Мне намекнули, что вы идишем владеете? — Владею, — улыбнулся Дворников. — Я — тоже, — ответно улыбнулся Мельник, — ну, идите в наш музей... "Каменная комната" — это огромные помещения, набитые продукцией завода. — Ну, как? — спросил вечером Мельник. — Слов нет! — искренне восхитился Дворников. — Вот только... здесь необходим глаз дизайнера. — Есть мысли? — Могу набросать схемку. — Вот и хорошо, — обрадовался Мельник, — понимаем, что в каменной комнате властвует великий навал, а вот руки не доходят. Что вам необходимо, чтобы вычертить схему? — Ничего. Карандаши у меня с собой. Пожалуй, столик... — И гостиницу, — добавил Мельник, — у нас великолепная гостиница при Академии наук. Не собираетесь же вы снова ночевать на вокзале? Через два дня Дворников представил схемы-рисунки, выполненные в красках, и, мягко улыбнувшись своей обезоруживающей улыбкою, тихо произнёс: — Робота с третьего этажа я бы поставил перед главным входом... Удивителен этот робот. Говорящий человеческим голосом: "Я — робот! Мои челюсти развивают давление в сто тысяч килограммов. Сейчас в вашем присутствии я превращу обычный графит в алмаз". И действительно, робот берёт в рот контейнер с графитом, сжимает челюсти и — о, чудо! — появляются зёрна алмаза. После этой процедуры робот не без юмора добавляет: "Теперь каждый из вас вот так же сможет изготовить алмазы у себя дома на кухне!" Мельник развёл руками: — И я бы с удовольствием поставил. Но ведь не отдадут ребята своё изобретение. Там же у меня работают сплошные айсберги-вайсберги, и эту игрушку они выполнили в часы досуга. Так что первым делом у них спросить надо... Спасибо за разработки, — Мельник пожал руку Дворникову. — А я тут со своей стороны переговорил со своими архаровцами, они пообещали поднатужиться и специально для ваших студийцев отработать лишние часы. Обещаю: увидят ваши подопечные небо в алмазах... О Дворникове и его делах я мог бы рассказывать бесконечно. Но, становясь на горло собственной песне, расскажу... о дне моего рождения. День рождения как день рождения. Было выпито энное количество водки, съедено достаточно закуски... Но я не о том — я о подарках. Так вот, Борис Владимирович подарил мне за столом... щенка, которого моя семилетняя дочь тут же окрестила Микой — в честь меня. А потом, когда мы вышли перекурить в мой кабинет — великолепный вид из окон его открывался на Чёрное море и древний Херсонес Таврический! — Борис Владимирович вытащил рисунки, выполненные тушью, и спокойно, невозмутимо протянул их мне. Я невольно отдёрнул руку, покосился на дверь и на открытое окно: мне даже показалось, что в распахнутое окно заглядывает подозрительная физиономия (хотя жили мы на четвёртом этаже). Вот до чего я испугался, захватив своим взглядом большую часть сюжетов. — Подождите, Владимирович, я дверь запру на ключ... Откуда это у вас? — Из моего ведомства. Они хранились в архиве, и я — с помощью друзей, конечно! — их изъял. Сегодня многие лагерники выступают на Западе со своими воспоминаниями. Чего стоит один "Архипелаг ГУЛаг"! — Не читал. — Я тебе принесу... До меня доносились слова, но я воспринимал их, как в бреду. Я рассматривал рисунки, сделанные... — Кто художник? — спросил я, не отрывая глаз от лагерно-тюремных сюжетов и читая надпись над ними: "Вот что делали палачи из КПСС". — Данцик Сергеевич Балдаев. Старший лейтенант МВД. — Что с ним стало? — спросил я, памятуя, откуда заимствовал рисунки Дворников. Борис Владимирович пожал плечами: —Не знаю... Пусть они хранятся у тебя. До лучших времен. Мне, конечно, не дожить до тех пор, а ты... Мне в тот день исполнилось сорок пять, ему — семьдесят один!.. Этот подарок я спрятал далеко-далеко и вывез в Израиль. Сейчас мы имеем доступ к всевозможным материалам, созданным бывшими узниками ГУЛага. Но ещё и сегодня мало свидетельств "зэков наоборот" (выражение Солженицына). То есть тех, кто находились по другую сторону колючей проволоки. Тех, кто исполнял сталинско-бериевскую волю. Непосредственных исполнителей. Рисунки Данцика Балдаева тем и ценны, что представляют взгляд с другой стороны колючей проволоки. ( Недавно мне попалась в одной из газет, рецензия на книгу Данцика Балдаева и я обрадовался – жив курилка! ) ...Борис Дворников умирал трудно. В горячечном бреду ругался на всех языках мира. У его холодеющих ног примостилась собака Верунька — мать моего Мики — и тихо поскуливала. А когда её выставляли за дверь, выла в полную силу своего голоса, пугая соседей по лестничной клетке. И её тотчас забирали в комнату, где лежал умирающий хозяин. Я впервые увидел, как плачут дворняги. И так продолжалось трое суток. Трое кошмарных суток! К вечеру третьего дня ему неожиданно стало легче. Он открыл глаза всёпонимающие и произнёс шопотом: — Это ты, Михаил? Я наклонился над ним. — Находясь при полном сознании и ясной памяти, приказываю: уезжай немедленно на историческую родину. В этом тысячелетии для евреев, ничего хорошего не ожидается. — А разве вы... Но он перебил меня: — Уезжай! — Ни за что! — вырвалось у меня. — У-у -ез-жаа-й… Он захрипел, не закончив фразу, снова впал в бредовое состояние и заговорил быстро-быстро. Я прислушался — последние его слова звучали на идиш... Через несколько минут его не стало. |
||
Примечание редактора. Везде есть хорошие люда, даже в КГБ. Мастера своего дела, "кудесники-любимцы богов"! Одно только простое чудо им оказалось непосильно во весь немалый срок их царствования: сделать так, чтобы в общественный туалет на автостанции Арсеньево Тульской области можно было войти человеку без скафандра, а баба Нюра из деревни Большое Журино на старости лет могла бы показать все зубы в улыбке... Михаил Польский |
||
Для связи с автором публикации воспользуйтесь этой формой (все поля обязательны). При Вашем желании Ваше мнение может быть опубликовано на этой странице. |
||