|
Ольга Штейн
(Нью-Йорк)
Плуциковские чтения в Клубе любителей книги в Бенсонхерсте В северной части
штата Нью-Йорк находится город Рочестер, а в нем Рочестерский университет, где
ежегодно, вот уже 43 года проводятся престижные Плуциковские чтения, основанные
в честь современного американского поэта и профессора поэзии и риторики Хайма
Плуцика. В этих чтениях приняли участие более 250-ти известных литераторов и
поэтов, лауреатов американских премий по литературе, 30 из них обладатели самой
значимой в США премии Пулицера. Имена некоторых участников Плуциковских чтений
хорошо известны русскоязычному читателю – это Джон Апдайк, Аллен Гинсберг,
Андрей Вознесенский, Иосиф Бродский и Константин Кузминский.
Однажды сын Хайма Плуцика Джонатан Плуцик, услышав от руководителя Клуба
любителей книги Евгении Лебедевой о работе клуба, обратился к руководству
Еврейского центра в Бенсонхерсте с просьбой провести Плуциковские чтения в КЛК.
И когда было принято решение откликнуться на пожелание Плуцика, сразу же
возникла серьезная проблема – ведь, кроме 3 отрывков из поэмы «Горацио»,
переведенных молодым Бродским еще в Советской России, больше ничего на русском
языке не было. И чтобы провести такое необычное заседание, потребовалась помощь
клубных поэтов, которые бы смогли перевести Плуцика на русский язык. Трудностей
было немало: во-первых, высказывание Набокова: «Ходасевич - огромный поэт, но
думаю, что поэт не для всех. Человека, ищущего в стихах отдохновения и лунных
пейзажей, он оттолкнет», абсолютно применимо к творчеству Плуцику. Плуцик
поэт-философ, интеллектуал и добраться до истинного смысла стихотворения
зачастую очень трудно. Кроме того, он писал верлибром, который господствует в
англоязычной поэзии двадцатого века, но отнюдь не типичен для русской, где стих
почти всегда зарифмован и существуют установленные каноны стихосложения. И все
переводчики заявляли в один голос: «Буду переводить в рифму». Хотя, ради истины,
надо отметить, что Бродский перевел «Горацио» тоже верлибром. И почти никто из
клубных поэтов не переводил буквально, но пытался уловить замысел автора,
переосмыслить и проникнуть в его внутренний мир. Чтобы понять смысл предложения,
приходилось заглядывать в библейские, мифологические словари, штудировать
энциклопедии. А сколько было споров и дискуссий!
Так кто же он, Хайм Плуцик, малоизвестный, а вернее совсем не известный,
русскому читателю поэт? Биография его не изобилует сенсационными фактами.
Родился он в 1911 году в Бруклине в семье эмигрантов, выходцев из местечка
Лапичи, что на юго-восток от Минска. Мальчик совсем не знал английского языка,
пока не пошел в школу. Дома говорили в основном на идиш, немного по-русски и на
иврите. Из Бруклина семья переехала в штат Коннектикут, где Хайм окончил школу,
колледж и в 1932 году был принят в аспирантуру Йельского университета. За годы
учебы в университете он дважды становится лауреатом поэтической премии года.
Кроме того, он получил очень престижную стипендию Фонда Форда, которая позволила
ему провести еще один год в Йельском университете, и вот тогда он занялся
внутренними связями между поэзией, наукой и философией. В своем заявлении в Фонд
Форда он писал:
«Мое понимание поэзии существенно изменилось. Когда-то поэзия была для меня
чем-то немногим больше, чем прекрасный язык. Потом стала методом общения,
отражением мира. Сначала я считал поэзию в каком-то смысле антиподом науки и
философии. Но теперь мне кажется, что эти три дисциплины сродни себе, они
восполняющие друг друга грани одного целого”.
Это кредо имеет огромное значение и не только потому, что оно помогло ему
получить стипендию, но и потому, что раскрывает духовный рост самого Плуцика.
Увлечение поэта математикой и наукой (в колледже он даже хотел
специализироваться по химии) также нашло отражение в его поэзии.
Начинается Вторая мировая война и он добровольцем идет в армию. После окончания
войны и демобилизации Плуцик связал свою судьбу с Рочестерским университетом, в
котором проработал вплоть до самой смерти в 1962 году. Он умер, когда ему
исполнилось всего 50 лет. Литературное наследие Плуцика не велико. Всего три
сборника стихов. Но разве количеством сборников мы оцениваем поэта?
Как я уже отметила, Плуцик поэт сложный, читать его поверхностно просто нельзя,
за каждой фразой кроется сложнейшее содержание, требующее от читателя и
определенной эрудиции, и даже просто повышенного внимания.
Как философа его, прежде всего, интересует тема Времени и Вечности. Как ученый
он вглядывается в творение мира, а как художник слова наблюдает сотворенный мир.
Традиции мировой культуры отчетливо прослеживаются в творчестве Плуцика. Он
хорошо знает Талмуд, антропологию, мифологию, не говоря уже о великих поэтах,
таких как Данте, Шекспир. Он использует мифические и библейские персонажи. Видны
у него и связи с английской поэзией – Луис Кэрролл с его абсурдом и детскими
рифмами, Эмили Дикинсон, Элиот и Оден, Китс. Стихи Плуцика лиричны, но у него
нет, так называемой, любовной лирики. Я бы сказала, что лирика его сродни
импрессионистам, то есть, у него нет лирического героя, лирического «Я», а есть
тонкий, чуткий наблюдатель, который видит и слышит, как падают листья во время
листопада, как кружатся и тают на лету снежинки. Он отожествляет себя с
природой, одушевляет ее и наделяет человеческими чертами. Почти в каждом
стихотворении Плуцика есть диалог, но не людей; с нами говорят снежинки, ручьи,
деревья. Мы слышим голос прошлого и будущего. Он учит нас любить и чувствовать
природу, в окружении которой мы живем.
Плуцика без всяких натяжек можно считать энциклопедистом.
Все присутствующие на Плуциковских чтениях в КЛК благодарны клубным переводчикам
- любителям за их труд, за энтузиазм, с которым они откликнулись на призыв,
многие из них взялись за переводы впервые в жизни. И только благодаря им, клуб
смог познакомиться с творчеством замечательного американского поэта Хайма
Плуцика. В общей сложности было переведено более двадцати пяти стихотворений.
После каждых Плуциковских чтений в Рочестерском университете издается брошюрка с
краткой биографией поэта и перечнем участников чтений, и каждый год список
пополняется новыми именами. Клуб КЛК тоже планирует издать при поддержке
Джонатана Плуцика свою брошюру, но не с перечнем участников, а двуязычный
вариант стихов по-английски и по-русски.
На задней обложке брошюрки о Плуциковских чтениях мы читаем слова поэта (в
переводе с англ.):
За всю свою жизнь мне удалось собрать горсточку слов,
Но, когда я разжал ладонь, они улетели.
И вот эти улетевшие слова поэта снова с нами.
Первый поэтический сборник «Аспект Протея» (1949) привлек к себе заслуженное
внимание читателей и литературных критиков и получил 6 литературных премий.
Название сборника знаменательно, оно свидетельствует, что поэт вещает не только
своим голосом, но и голосом ушедших поколений и других поэтов. Протей – это
морское божество, обладавшее способностью принимать любой облик, точно так же,
как вода отражает лик всякого, кто в нее смотрится. В современном языке Протей
стал символом многоликости и многообразия. Поэтому, читая стихи из этого
сборника, не надо забывать, что каждое стихотворение можно интерпретировать
по-своему.
Знакомство с поэзией Хайма Плуцика началось со стихотворения Ахитай Бен Нериях
(это один из библейских пророков) в переводе Лазаря Шиндилевича.
На встречу с женщиной по улице бреду
Не ведая, в том слабость или сила.
И сам себе на радость иль беду
Теряю весь запас мужского пыла.
О, Соломон, я притчею твоею опьянен,
Ее несу грядущим поколеньям,
Мне мудрость, как прекрасный вещий сон,
Заменит сладострастные мгновенья.
Иду путем, указанным тобой,
В Египет или в Куш, предел Офира,
Где камни красные под скальною стеной
Мне твердостью своей заменят блеск очей Эсфири.
Я к морю Мертвому, где Иордан течет,
Приду, овечьим стадом окруженный.
В колене Веньямина ночь пройдет.
Я здесь покой найду, тобою окрыленный.
Второе стихотворение из этого сборника «Творческий процесс» в переводе Евгении
Севастьяновой затрагивает сложнейшую проблему - тайну творческого процесса, как
рождаются стихи, как создается сценический образ, что питает художника слова и
какова при этом роль его собственных чувств или страданий.
Ты в одиночестве работаешь над ролью,
Актер Шекспировских времен.
И ты пред зрителем в ответе,
Славный Burbage, за то,
Как будет Гамлет поднесен.
Дилемма в том,
Чтоб, оставаясь, беспристрастным,
Гореть, сжигать себя дотла.
И, умирая в Гамлете,
Быть безучастным
К страданьям собственным.
Позволив этой боли
В себе подпитывать актера
только,
И не боле...
Совсем недавно мне в руки попал удивительный, ни с чем не сравнимый роман
Леонида Цыпкина «Лето в Бадене». Пересказать содержание его не возможно, роман
надо прочитать. Как пишет известный американский литературовед Сюзан Зонтаг:
«Этот роман я, ничуть не усомнившись, включила бы в число самых выдающихся,
возвышенных и оригинальных достижений века...». В романе причудливо сквозь
настоящее (пребывание четы Достоевских в Бадене) проступает прошлое (страдания и
унижения писателя на каторге) и будущее, не сулящее ничего хорошего. Писателю не
уйти от угрызений совести, ему не обрести покоя, пока он не пересмотрит все свои
прежние взгляды и поступки и не признает их ошибочными и даже преступными. Суд
над самим собой должен свершиться.
И когда я почитала стихотворение Плуцика «Достоевский, Пруст и другие», я была
просто потрясена, как глубоко американскому поэту задолго до появления романа
Леонида Цыпкина удалось постичь жизненную драму Достоевского, заглянуть в его
загнанное в темноту подсознание.
Крысою грызла их
память о прошлом,
В себя погружались,
как в море огня.
Другие гипнозом
прикованы к зеркалу,
Видя в нем ужас
вчерашнего дня.
То новые страхи –
как не оказаться
В будущем в платьях
минувших времен,
То снова в былое их тянет,
как тянет преступника
Необъяснимо туда,
где совершил преступление он.
И каждый, не ведая
груза вины за собою,
Пока не осудит себя,
В душе не обрящет покоя.
Перевод Лазаря Щедринского
Второй сборник озаглавлен «Яблоки из Шинара» (1959). В нем преобладает
библейская тематика, ведь Шинар - долина на территории Вавилона, где была
воздвигнута Вавилонская башня, и там же обосновались евреи Диаспоры. Но, кроме
библейских сюжетов, в этот сборник вошли стихи и на современную тему с
сохранением, однако, библейской монументальности и патетики. Плуцик затрагивает
в них вопросы жизни и смерти в наше неспокойное время (до 1962 года), когда с
неба железные птицы несут нам смерть.
Одно из таких стихотворений называется «Старуха - война» в переводе Рахили
Перцовской. Надо отметить, что Рахиль перевела 10 стихотворений Плуцика, таким
духовно близким оказался ей этот поэт.
Светел день, теплый воздух струится,
В небе мелькнула железная птица:
Не птичьим криком – с ревом и стоном
Рухнула вниз с рубцами излома.
Птица с крыльями, как обломки
И с грузом прекрасных, живых, молодых,
Сколько же, сколько было всех их?!
Десять парней несла я в салоне,
Это не материнское лоно.
То – ловушка, где ж истины путь!?
Их всех уже не вернуть.
Гром прокатился по чистому полю,
Огонь рвался ввысь, вырываясь на волю...
И с ним домой, ввысь к матерям
Десять сынов неслись к небесам
И среди них: пилот, бомбомет, радист и стрелок,
О! Прими их, прости, Господь-Бог!
Заключительный катрен представляет, на мой взгляд, исключительный интерес. Ведь
среди десяти погибших четверо были убийцы, которые несли смерть ни в чем
неповинным людям (предположительно жителям Хиросимы). Плуцик опять высказывает
глубочайшую мысль, столь близкую Достоевскому, что каждый убийца одновременно
является и жертвой собственного преступления. Как тут не вспомнить Родиона
Раскольникова, убившего старуху-процентщицу острием топора, но ударившего ее
сестру Елизавету обухом по виску, направив тем самым острие на себя, на свою
душу.
Последним прижизненным сборником Плуцика стал «Горацио» (1961), поэма, состоящая
из трех частей с прологом. Она рассказывает нам о странствиях, длиной в жизнь,
Горацио, ближайшего друга Гамлета, завещавшего ему на смертном одре поведать
миру правду о жизни и борьбе принца датского. И вот, молодой Горацио начинает
свою Одиссею. Он встречает умудренных жизнью старцев и не столько просвещает их,
сколько учится сам. И вообще, что рассказывать о Гамлете? Годы проходят, Горацио
стареет, а миссия, возложенная на него Гамлетом, остается не выполненной. Какую
правду он должен открыть всем? И вообще, что такое, правда? Именно этот вопрос
интересует Плуцика прежде всего. И кто на него может ответить?
Отрывок из «Горацио» в переводе Бродского свидетельствует, как замечательно
может звучать верлибр под пером Мастера. Мы слышим ритм и повторяющуюся
интонацию, свойственные верлибру.
II. КОНЮХ
Тяжелый стук подков разрушил полночь
и замер возле Везерской таверны.
И Рычард, конюх, выскочил во двор,
держа над головой фонарь, заливший
кромешной темнотой его глазницы
и яму рта.
«Привет! Ну что, слыхал?»
«Держи-ка лошадь», - буркнул я. – «О чем ты?»
«Да все насчет дворца. Вот это штучка!
Да-да, та сучка, в чьей лоханке наш
прелестный принц плескался, как приспичит.
А он похотлив был, как сотни наших
козлов соседских... Что ж, теперь он мертв.
Хоть король и королева – тоже».
«Послушай, что ты мелешь?»
«Я мелю?
Ты прибыл с севера и ничего не знаешь?
Безумный Гамлет, прошлый год убив
Отца, на этот раз прикончил сразу
двоих: беднягу Клавдия и мать –
во время сна он влил им в уши яду
(а яд ему всучил какой-то призрак).
Но родич их норвежский Фортинбрас
покончил с этим дьяволом удачным
движеньем шпаги, наконец. И ныне
он наш король, Храни его Господь».
Иосиф Бродский в письме к вдове Хайма Плуцика (Нью-Йорк,19 марта 1983г.), в
частности, писал: «Много лет тому назад еще в России в антологии современных
американских поэтов, подаренной мне иностранным студентом, я прочитал несколько
отрывков из «Горацио» и перевел их на русский язык. Эти переводы никогда не
печатались, но пользовались успехом у читателей и даже отрывки из них были
введены в постановку «Гамлета» в театре «На Таганке».
В 1987 году вышла книга «Собрание стихотворений Хайма Плуцика», в которую вошли
прижизненные сборники и не публиковавшиеся раннее стихи, и таких стихов
оказалось много. Они представлены в разделе под заглавием «Несчастный создатель
мифов».
Стихотворение «Джонатан и снег» из этого раздела пользовалось наибольшим успехом
у наших переводчиков. Его перевели 4 человека, и у нас оказались четыре
стихотворения, совершенно разные по трактовке темы. Многоликость Протея
сказалась не только в первом сборнике поэта «Аспект Протея», но почти в каждом
стихотворении поэта. Дорогой читатель, прочтите внимательно концовку
стихотворения и подумайте, как вы понимаете диалог со снежинками. Для одних –
слова «Мы любим тех, кто смеется над нами», относятся к маленькому Джонатану,
который готов играть со снежинками, как автор когда-то в детстве, для других
смысл диалога намного глубже: снежинки – это слезы растаявшего от огня снега, и
они воплотятся в поэзии.
Я возвращался домой в снегопад,
Снежинки из тьмы улетали назад.
Они по стеклу ударяли,
И, тая на нем, умирали.
Годы свои я в пути вспоминал
И, хоть немолод, быстрее все гнал.
Когда я в Гудхилле всходил на крыльцо,
Такая стояла погода.
«Снежинки! Старинную дружбу храня,
Сейчас вы, наверно, узнали меня?»
Джонатан смеялся у входа.
Они мне в ответ: «Мы любим тех,
Чей слышен над нами заливистый смех.
Иди, свой проклятый камин разжигай.
Садись у огня и стихи сочиняй!»
Перевод Соломона Угорского
Последним стихотворением, представленным в клубе, были «Невероятные
олицетворения И.С.Баха» в переводе Эдуарда Васильева.
«Часто можно слышать утверждение, что музыка Баха божественна не только по
своему звучанию, но и по происхождению», - сказал Васильев. «Пожалуй, именно об
этом так поэтично говорит Хаим Плуцик в своем стихотворении. Поэт не просто
сравнивает его с лесным пожаром, с журчащим ручейком, с птичьим многоголосьем,
он подчеркивает, что музыка Баха в сущности и есть все те проявления жизни,
которые окружают нас, вызывают чувство восторга и восхищения совершенством и
могуществом мира, в котором мы живем. И я, вслед за Плуциком, в своем переводе
пытался подчеркнуть, что неукротимая воля Баха-человека является тем главным,
что создало всю эту необычайно яркую, сверкающую палитру, которую мы называем
«музыкой Баха».
Неукротим он - как пожар в горах,
И он поющий ручеек, (что по-немецки «васн»).
Он – своенравная река безмерной ширины,
Умелый повелитель звонкой тишины,
Ночного зверя грозный рык
И вдруг – многоголосый птичий крик.
Орлом он до небес подняться смог,
Он – музыкальный шторм и бог.
Он бурей звуков восхищает настоящей,
И он же мастер нежности щемящей,
Что в жилах кровь кипящую смягчает,
Любовью и добром нам лица освещает.
Он властно взял в глубинах мирозданья
Весь королевский блеск и славу, и сиянье!
Плуциковские чтения в КЛК завершились величественной фугой Баха в виртуозном
исполнении замечательного дуэта: скрипачки Беллы Либерман и пианистки Наталии
Медведовской. Они так же, как и наши поэты-переводчики, старались проникнуть в
поэтический мир Плуцика и проиллюстрировать музыкой И.Баха, А.Шнитке, Э.Эльгара,
М.Джановского все его стихотворения.
Ольга Штейн
|
