|
Умерла Ориана Фаллачи.
Книга
Орианы Фалаччи "Ярость и гордость"
Во Флоренции в возрасте 77 лет скончалась от рака легких Ориана Фаллачи, одна из
известнейших итальянских журналисток, писательница и публицистка.
К концу жизни Ориана Фаллачи приобрела репутацию в высшей степени
бескомпромиссного и провокативного журналиста, однако она прославилась гораздо
раньше - благодаря серии интервью со знаменитейшими фигурами XX века.
Она вдрызг разругалась с палестинским лидером Ясиром Арафатом, заставила
госсекретаря США Генри Киссинджера признать, что он похож на ковбоя, и разорвала
хиджаб на глазах у лидера иранской революции аятоллы Хомейни.
"Великая итальянка и храбрая писательница, которая прожила жизнь, полную
страсти, любви и ненависти; она была образцом гражданского мужества", - говорит
о ней Ферруччо де Бортоли, главный редактор газеты Il Sole 24 Ore. Де Бортоли
первым опубликовал статью Фаллачи, из которой вырос впоследствии ее бестселлер
"Ярость и гордость", в котором ислам представлен как религия подавления, а
арабские иммигранты в Европе как чуждые пришельцы, не чурающиеся осквернения
христианских святынь и склонные к расовой ненависти. Фаллачи призывала
европейцев встать на защиту своей культуры и ценностей вместо того, чтобы
приспосабливаться к ценностям иммигрантов.
Эта книга была самым сильным эмоциональным и интеллектуальным откликом на 11
сентября. В более поздней книге "Сила разума" Фаллачи писала, что мусульманская
вера "питает ненависть вместо любви и поощряет рабство вместо свободы".
Итальянское правосудие возбудило против Фаллачи дело по обвинению в "разжигании
ненависти", но оно так и не дошло до суда.
Еще будучи подростком, Ориана Фаллачи присоединилась к итальянскому
сопротивлению в годы Второй мировой войны, а затем выказала такое же бесстрашие
в качестве военного корреспондента. Она освещала войны во Вьетнаме, на Ближнем
Востоке и в Латинской Америке в те времена, когда лишь немногие женщины решались
приблизиться к линии фронта; в 1968 году она была ранена и избита во время
студенческой демонстрации в Мехико.
Позднее Фаллачи успешно выступила на поприще беллетристики, написав роман Un
Uomo ("Человек"), вдохновленный любовью к греческому поэту и борцу с режимом
"черных полковников" Алекосу Панагулису.
Ее интервью с премьер-министром Израиля Голдой Меир, шахом Ирана, индийским
премьер-министром Индирой Ганди и другими политическими лидерами, собранные в
книге "Интервью с историей", выделялись смелостью и провокативностью ставившихся
в них вопросов.
В разговоре с Киссинджером Фаллачи "дожала" госсекретаря, заставив его признать,
что война во Вьетнаме оказалась "бесполезной". Позднее Киссинджер писал:
"Интервью с Фаллачи было самым тяжелым разговором, какой я имел в своей жизни с
представителем прессы".
Согласно сообщению самой Фаллачи, она провела состязание с Арафатом на предмет
того, кто кого перекричит, и начала интервью с ливийским лидером Муаммаром
Каддафи с того, что высмеяла его политический манифест, сказав: "Он настолько
скудоумен и ничтожен, что может поместиться у меня в пудренице".
Но самым суровым испытанием в жизни Фаллачи оказались ее "антиисламские"
выступления. Она прекрасно сознавала, что ее "манифесты", беспощадно обличающие
терроризм, антисемитизм и новый фашизм, навлекут на нее смертельную угрозу. Но
страшнее всего, наверное, одиночество собственного голоса среди оглушительного
визга благонамеренных коллег. "Даже если все жители этой планеты, - писала она,
- будут думать по-другому, я буду думать так, как думаю". На такое способны
только истинные провидцы или сумасшедшие. Но история учит, что предупреждение об
опасности никогда не произносят хором. Совесть никогда не говорит хором.
Именно совесть заставила ее бросить нелицеприятный вызов родной Европе. В
Европе, писала Фаллачи, случилось невиданное: нынче стыдно быть патриотом и
говорить о свободе, того и гляди сочтут дурачком или хуже - фашистом. "Если бен
Ладен разрушит Пизанскую башню, я уверена, оппозиция обвинит в этом
правительство". Когда-то коммунисты говорили о борьбе за мир и костерили
Америку, воевавшую во Вьетнаме, сегодня война пришла в страны Запада, и
находятся люди, при этом люди образованные и претендующие на ответственность,
которые предлагают даже не сдаться, а встать рядом с убийцами. В Италии,
продолжала писательница, миллионы мусульман молятся за бен Ладена в мечетях,
построенных на деньги правительства. Во Франции молодые подонки забрасывают
синагоги камнями. В Германии, наверное, забывшей о лагерных номерах, выжженных
на коже детей, министры, депутаты и рядовые активисты почти всех партий
становятся на сторону Арафата.
В появившейся в журнале Panorama статье "Об антисемитизме", каждый абзац которой
начинался одной и той же фразой: "Я считаю позорным!", Фаллачи будто выносила
приговор Европе, в которой родилась идеология, куда более опасная, чем нацизм
Гитлера или фашизм Муссолини. Ведь тогда зло было очевидно, сегодня же оно
прячется за претендующим на гуманность словоблудием.
Фаллачи писала: "Я считаю позорным, что в Италии устраивается процессия ряженых
под камикадзе, которые выкрикивают гнусные оскорбления в адрес Израиля, носят
фотографии израильских руководителей с намалеванными на лбу свастиками,
подстрекают народ ненавидеть евреев. Процессии людей, которые готовы продать в
гарем собственную мать, только бы вновь увидеть евреев в лагерях уничтожения, в
газовых камерах, в печах крематориев в Дахау, Маутхаузене, Бухенвальде,
Берген-Бельзене... Я считаю позорным, что католическая церковь позволяет
епископу, да еще обитателю Ватикана, этому святоше, пойманному в Иерусалиме с
целым арсеналом оружия и взрывчатки, спрятанным в особом тайнике его священного
"мерседеса", участвовать в этой процессии и выходить к микрофону, чтобы от имени
Бога поблагодарить камикадзе, которые истребляют евреев в пиццериях и
супермаркетах. Чтобы именовать их "мучениками, идущими на смерть, как на
праздник". ...Я считаю позорным, что во Франции, родине свободы, равенства и
братства, сжигаются синагоги, терроризируются евреи, оскверняются их кладбища.
...Я считаю это позорным и вижу во всем этом зарождение нового фашизма, нового
нацизма. Фашизма и нацизма тем более коварных и омерзительных, что к ним ведут
те, кто лицемерно корчит из себя сторонников добра, прогрессисты, коммунисты,
пацифисты, католики - даже христиане, которые имеют наглость объявлять
поджигателями войны тех, кто, подобно мне, ищет правды. Да, я вижу правду, и я
говорю о том, что будет!"
Поиски единомышленников привели ее в Америку: увидев в американцах то, чего ей
так не хватало в европейцах, - волю к сопротивлению, - Фаллачи яростно защищала
США, даже видя просчеты американской политики и не считая Буша-младшего
выдающимся государственным деятелем. Америка была в ее представлении тем
демократическим бастионом, который всегда приходил на помощь Европе в трудные
для нее моменты. Разочарованная в западноевропейской демократии, она поселилась
в Нью-Йорке, хотя не изменяла и родной Флоренции и Тоскане. Она была итальянкой
до мозга костей. Отсюда, наверное, и темперамент, перед которым не устоял
принявший Ориану Фаллачи Бенедикт XVI. Пускай это была частная аудиенция в
Кастель Гондольфо, но ведь принял папа неистового критика церкви, женщину,
называющую себя "атеисткой-христианкой". Быть может, он прочитал последнюю книгу
Фаллачи, в которой она поддержала его обращение к неверующим, призывающее
поступать так, как если бы Бог существовал.
Когда Ориана Фаллачи умирала от рака легких в больнице во Флоренции, в
мусульманском мире разразилась кампания протестов против недавнего критического
высказывания папы Бенедикта XVI о пророке Мухаммеде, насаждавшем ислам огнем и
мечом. Чучела папы сжигались на кострах, а пресс-секретарь главы Пакистана
Мушаррафа сделал заявление, достойное изумления: "Всякий, кто назовет ислам
религией нетерпимости, навлечет на себя законное насилие".
И снова Запад прогнулся перед мусульманским миром; и снова именно Запад начал
оправдываться и призывать к "смягчению нанесенного исламу оскорбления". Ватикан
уже выступил с заявлением, в котором говорится, что в намерения папы не входило
оскорбление ислама. И теперь все ждут, извинится ли Бенедикт XVI самолично (хотя
папа всего лишь привел цитату из средневекового текста). Поэтому есть основания
полагать, что в четверг вечером Ориана Фаллачи, выглянув в окно больницы,
увидела очередное проявление ярости у одних и отсутствия гордости у других - и
прошептала: "Я больше не могу этого выносить. Я ухожу".
19.09.06 19:20
Книга Орианы Фалаччи "Ярость и гордость" |
