|
НАМ ПИШУТ ЕВРЕИ РОССИИ |
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
Для связи с публикатором воспользуйтесь
этой формой (все поля обязательны). При Вашем желании
Ваше мнение может быть опубликовано на этой странице. Или пишите на этот адрес: korczak_home@bk.ru
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
Давид Трибельский ЖИЗНЬ НА ОСТРИЕ НОЖА Памяти семьи Леонида Лангермана: |
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
В основе рассказа «Жизнь на острие ножа» лежат реальные события, происходившие летом 1942 года в Калиновском районе Винницкой области. О них автору поведал ныне здравствующий и живущий в Иерусалиме Леонид Лангерман. По его желанию, ему и остальным действующим лицам сохранены подлинные имена. В рассказе использованы материалы мемориала Яд-Вашем, публикации и другие документы. Творческая работа автора связала в единое целое драматические события той поры, воссоздала возможные диалоги и версии отдельных эпизодов. ЛЕСНЫЕ СКИТАНИЯ День был уже в полном разгаре, когда Леонид Лангерман, 19-летний юноша из местечка Пиков, подходил к оврагу, издавна и неизвестно почему прозванному Волчьим. В голове его беспокойно крутились обрывки мыслей, отголоски последних событий. Тяжким бременем давило душу сознание, что нет уже на свете его семьи, ни родителей, ни обеих младших сестренок, нет многих родственников и друзей. Все они были расстреляны немцами и лежат в общей могиле Пиковского гетто. Остался в живых только его старший брат Давид. Где он находился, было неизвестно, надо искать его и найти. Сам Леонид уцелел только потому, что был забран немцами на строительство аэродрома, неподалеку от села Калиновка. Проявив незаурядную находчивость и смелость, он вместе со своими друзьями, Муней Постернаком и Шулемом Гилисом сумел бежать. Дальше пути друзей разошлись, и они встретились все трое много позднее и при иных обстоятельствах, в отряде.. Помня наказ старшего брата, Леонид пробрался в лес к одинокой усадьбе лесника Максима, давнего друга Давида. Да и сам он до войны бывал там не раз. Сейчас, когда он шел лесными тропами к Волчьему Яру, в его ушах по-прежнему звучал хрипловатый голос лесника: — Да, был здесь Давид. Как он просил, так тебе и скажу. Но ты никому ни слова, хоть под пыткой. Понял? - В ответ Леонид согласно кивнул головой, сердце его дрожало от нетерпеливого ожидания. — Помнишь рыбхозовское озеро в дальней низинке за Пиковским лесом? Сторожа Клюшина знаешь? Там и встретишься с Давидом, Клюшин вас сведет. Все, что нужно, Давид сам тебе скажет. А сейчас Люба тебя покормит и соберет в дорогу. Здесь оставаться опасно, возможны облавы. Понял. А как лучше идти, дядя Максим? Иди на Волчий Яр, места там глухие. После ночевки, на заре пойдешь дальше. В деревни не заходи, обойдешь стороной. Полицаи до евреев дуже лютуют, будь осторожен. Остановившись перед спуском в овраг, Леонид стал осматриваться. Внезапно его взгляд наткнулся на нечто, напоминавшее человеческое тело. По спине пробежал холодок, стало зябко. Пересилив себя, подошел поближе, вгляделся. Перед ним на травяной подстилке лежал и, по-видимому, крепко спал человек, судя по всему, еврей, такой же изгой, как и он. Леонид наклонился и окликнул его. Тот испуганно встрепенулся, хотел вскочить, но остался сидеть, глядя на Леонида во все глаза, как на привидение. А Леонид уже узнал его. Это был Изя Глазер, молчаливый, замкнутый парень, окончивший школу на год раньше. В армию его не взяли по зрению, и он остался служкой при синагоге. Первые восклицания сменились оживленным разговором, и вот уже Изя жадно уплетает за обе щеки еду, которой с ним щедро поделился товарищ. Утолив голод, Изя рассказал, как ему удалось спастись, поведал все, что ему было известно о жуткой сцене расстрела. Леонид слушал, тяжело дыша, стиснув зубы. Когда печальный рассказ был закончен, оба долго молчали, погруженные каждый в свои невеселые мысли. Подумав о том, что ему, как и Изе, предстоит скитальческая жизнь, Леонид спросил: Ну, а где ты ночуешь? Где придется, Леня, в поле, в лесу... Лучше всего спать в ожередах. Зароешься в нору и спишь, тепло и не дует. - Леонид хорошо знал, как на току в ходе молотьбы вырастали огромные, высокие и длинные, скирды соломы - ожереды. С беспокойством спросил: А полицаи не шуруют в ожередах? Дознали они, бандюги, что евреи ночуют там и повадились приходить на ток, длинными штырями ковырять ожеред. Ты Пиню Мильмана помнишь? Помню, конечно. Он в шахматы хорошо играл, чемпионом школы был. Да, был...Так вот, попали они ему острым штырем в ногу. Больно было очень, сказал он потом. Но он не пикнул: знал, что подаст голос - его и всех нас убьют. Изя умолк, вспоминая пережитый ужас. - Ну, и что Пиня? - прервал Леонид гнетущее молчание. - Вытащили мы его утром из норы, а на нем лица нет, только тихо стонет, крови много потерял. Понесли мы его к бабке Горпине, что на краю села жила. Оставили Пиню, она обещала вылечить его травами. Через несколько дней приходим, а она говорит: «Нет вашего дружка». А где он? - спрашиваем. Может, думаем, полицаи забрали. «Нет вашего дружка, - говорит, - помер он». Вот так, Леня, получилось с Пиней. Стемнело. Стали устраиваться на ночь. Дневные шумы леса стихали, только усилившийся под порывами ветра шелест листвы напоминал, что не в доме родном спят два еврея, а в глухом лесу, спасаясь от смерти. Засыпая, Леонид подумал, что надо будет поговорить с Давидом, чтоб разрешили Изе стать подпольщиком. Опыт он имеет, может принести пользу. ПОД ОГНЕМ ПОЛИЦАЯ Ночь в лесу выдалась прохладной, под утро прошел небольшой дождь. Его струи, проникнув сквозь крону деревьев, оросили землю, прозрачными каплями застыли на листьях. Одежда была влажной, сырая ткань неприятно холодила тело. С рассветом пробудилось шумное пернатое царство, птичьи щелканья и переливы звучали в утреннем воздухе весело и беззаботно. Но это не находило отклика в сердцах промокших и голодных юношей, которым предстоял трудный и опасный путь. Они вышли из лесу и остановились на опушке. Перед ними расстилалось поле, широкой полосой протянувшееся вдоль леса. Овес в этом году шел хорошо, густой, в полный рост. Желтые стебли с отяжелевшими колосьями волнообразно колыхались под дуновением ветра. На противоположной стороне поля высились одинокие холмы. Вышедшее из-за деревьев солнце залило еще неярким утренним светом крутой склон ближнего холма, омытая дождем трава нежно зазеленела под его лучами. Изя полушепотом предложил: - Давай пойдем на бугор, Леня, там быстро все высохнет. Скоро народ пойдет, может, чем разживемся, жрать охота. Немного поколебавшись, приятель согласно кивнул головой. Они пересекли поле, перешагивая через неглубокие канавы, вырытые в прошлом году для борьбы с долгоносиками. Поднявшись до середины склона, они быстро разделись и, нежась в лучах раннего солнца, расстелили на камнях свою немудреную одежду. Наступило короткое мгновение, когда отошли куда-то тревоги и опасения, появилось чувство благодушного покоя. Леонид встрепенулся первым. - Одеваемся, надо идти дальше. Пока Изя натягивал слегка подсохшие штаны, Леонид поднялся на гребень холма, По дороге небольшими группами шли люди, Леонид перевел взгляд в сторону деревни, и вдруг... все в нем дрогнуло, сердце куда-то провалилось: на дороге показался конный полицай. В тот же момент и полицай увидел Леонида, рельефно вырисовавшегося на вершине холма. Он успел заметить, как полицай пришпорил коня и вял с места в карьер. Леонид пулей ринулся вниз, резко крикнул: - Тикай, Изя! Полицай на коне! Набирая скорость, он увидел, как рванулся вниз товарищ и, перепрыгивая через канавы, помчался по направлению к лесу. Леонид, понимая, что до леса добежать не успеет, стал заворачивать влево, в сторону деревни. Чувствуя, что полицай вот-вот появится на холме, он плюхнулся в подвернувшуюся канаву, и колосья бесшумно сомкнулись над ним. Сердце бешено колотилось. Он прислушался. Со стороны холма послышался лошадиный топот, и затем - устрашающий окрик - Стой! Стрелять буду! - И сразу же раздался выстрел, затем второй. Леонид лежал в канаве, уткнувшись носом в землю. Со стороны леса донеслись еще два выстрела. Леонид стиснул зубы, стараясь не думать о том, что могло там произойти. Некоторое время стояла зловещая тишина. Затем раздался голос, в котором Леонид сразу признал полицая: - Хлопцы, - прозвучало над полем, - думаю, он не один тут был. Пошукайте кругом, надо поймать жидков, сделайте доброе дело. В ответ послышались неразборчивые мужские голоса. Вновь наступила тишина. Неожиданно он почувствовал приближение шагов, чьи-то неторопливые ноги в тяжелых башмаках остановились, у самой его головы. Повернувшись на спину, Леонид взглянул вверх. Над ним нависло мужское лицо. Поросшее густой щетиной и покрытое крупными каплями пота, оно заслонило небо. Мужик смотрел на лежащего перед ним паренька, скорее, с любопытством, чем со злобой. Несколько мгновений они смотрели друг другу в глаза. Вдруг выражение взгляда мужика неуловимо изменилось. Он быстро приложил палец к губам и выразительно поднял вверх брови. Леонид продолжал бездумно смотреть на него. Мужик выпрямился и крикнул куда-то в пространство: - Мартыныч! Не там шукаем. Они, мабуть, в лесу сховались. Сходу не найти. - Ладно, - послышался миролюбивый голос полицая, - все равно не уйдут, найдем. Ладно, жидка закопайте, где лежит, и идите по своим делам. Некоторое время еще раздавались неразборчивые голоса, потом стало тихо. Только шелест колосьев по-прежнему нарушал вековечное молчание природы. Леонид лежал, устремив взгляд в бездонное небо, безвольный, опустошенный, и лишь биение жилки на виске напоминало, что на этот раз острие ножа его не коснулось. СНОВА С БРАТОМ Неимоверной силы удар обрушился внезапно на эту землю и ее обитателей. Озверелые полчища нелюдей, подавляя сопротивление танками и авиацией, ринулись по дорогам страны, захватывая города и села, верша расправу без суда и следствия. Особенно тяжкая участь постигла евреев: унижения, страдания и гибель стали их уделом, началось их массовое уничтожение. Силы были неравными, противодействие казалось безнадежным. И, тем не менее, сопротивление евреев, слившись позднее с общей борьбой, возникало и нарастало, одерживая скромные победы и терпя горькие поражения. В первые дни войны вождь, которому тогда верили, призвал народ к борьбе в тылу врага. Однако стихийно возникавшие еврейские группы сопротивления безрезультатно искали встречи с отрядами партизан. Только почти через год после начала войны, в конце мая месяца, Государственный комитет обороны, владевший всей полнотой власти в стране, издал постановление об организации партизанской борьбы. В Украине был создан штаб партизанского движения. Через линию фронта начали перебрасывать вооруженных людей с разными заданиями, радиоаппаратуру, дополнительное оружие, боеприпасы. Постепенно действия партизан становились все более ощутимыми, движение превращалось в грозную силу. Но летом 1942 года всего этого еще не было. По слухам, по отдельным репликам Леонид догадывался, что существует в родных краях, в Калиновском районе, группа евреев, объединившихся для сопротивления немцам, и Давид имеет к этому непосредственное отношение. Он полагал, что в районе рыбхозовского озера, возможно, находится их штаб. С гибелью семьи Леонид ощущал страшное одиночество и ненависть к врагу. Он стремился туда, чтобы не только встретиться с братом, но и принять посильное участие в борьбе. На следующее утро, еще затемно, он вновь вышел из леса, неторопливо осмотрелся и пересек поле, где накануне трагически погиб его товарищ по скитаниям. Скорбь остро кольнула сердце. Но живым надо жить, и окрыленный надеждами, он бодро зашагал в сторону озера. Сторож Клюшин жил во времянке на берегу озера. Изредка он наведывался в деревню, был нелюдим, слыл чудаковатым, иногда страдал запоями. Когда ему предложили сделать здесь тайное убежище для евреев, он, не задумываясь, согласился. Поговаривали, что в прошлом его, злостного кулака, спас от расстрела еврей комиссар. С тех пор он сохранил доброе отношение к евреям, хотя внешне этого никогда не показывал. Сидя на привычном месте, Клюшин курил самосад и поглядывал на дорогу. Он заметил, как из-за холма к озеру стал спускаться одинокий путник. Вскоре перед ним стоял небольшого роста, с виду непохожий на еврея, худенький паренек с пытливым взглядом и серой кепкой на голове. Клюшин продолжал хмуро рассматривать его. Паренек вежливо снял кепку и сказал: - Здравствуйте, дядя Матвей. - А ты кто будешь? - Я Леня Лангерман, брат Давида. - А-а...- протянул Клюшин, взгляд его стал мягче. - Ждал он тебя. Может, сегодня будет здесь. Пойдем, покормлю, в казанке, кажись, немного каши осталось. В ожидании брата Леонид сел на берегу и долго задумчиво смотрел на серебристую гладь озера, на окружавшие его камышовые заросли. Внезапно он обернулся и вскочил: к нему быстрыми шагами приближался Давид. Леонид кинулся навстречу, братья молча обнялись. Когда радостные минуты встречи, перемежаясь со скорбными, прошли, и сердца немного успокоились, а слезы вытерты, Давид с привычным придыханием ввел младшего брата в обстановку. - Мы решили бороться, Леня, создали подпольный штаб. Командир Петр Кравец из Бердичева. Говорят, его оставили здесь для связи с партизанами. Штерн Иосиф, Лева Гейлер, ты его знаешь. До ранения он был командиром взвода, лейтенант, парень бывалый, ну и я. Мы хотели оборонять гетто, да председатель юденрата не разрешил, сказал, что комендант обещал ему гетто не трогать. А потом его же первым и расстреляли. Сейчас мы здесь, дел у нас много. Поддерживаем связь с пленными, что работают на элеваторе в Люлинцах. У них есть оружие, оно пока спрятано. Нам не дают, говорят, надо ждать общего выступления. Но кое-что и мы имеем.Сейчас со дня на день ждем парашютистов, могут сбросить оружие, рацию. Все нам нужно. Тебе тоже задание будет Какое? - живо откликнулся Леонид. Там скажут, - Давид посмотрел на часы фирмы Мозер с ключевым заводом - довоенный подарок родителей. - Скоро заседание начнется, давай пойдем. По малозаметной тропинке, преодолев колючие заросли, братья вышли на широкую поляну, где на пнях, старых ящиках сидели несколько человек, некоторые курили. Давид подтолкнул Леонида вперед и представил собравшимся: Мой брат – Леня. Кое-что слышали о тебе, - протягивая руку, сказал, видимо, старший из них. - Садись, сейчас поговорим. Началось заседание. Пока продолжался разговор, Леонид украдкой рассматривал присутствующих. Наибольшее впечатление произвел на него тот, кто протянул ему руку, командир - Петр Кравец, мужчина лет сорока со строгими чертами лица и голубыми, слегка на выкате, глазами. Говорил он веско и уверенно. Лева Гейлер, давний знакомый, успев перехватить взгляд Леонида, ободряюще подмигнул ему и чуть улыбнулся. Неожиданно Кравец повернулся к Леониду. - Давид говорил, что ты комсомолец, в школе был отличником, хорошо знаешь историю. Верно? - Леонид утвердительно кивнул головой. - Тебе поручим распространять сводки Информбюро. У Клюшина есть радиоприемник, будешь слушать, и записывать главное. Как и где распространять - поговорим отдельно. Леонид замер от охватившего его чувства причастности к чему-то большому и ответственному. Между тем, Кравец продолжал, обращаясь ко всем: - Теперь - важное сообщение. Поступили сведения, что сегодня ночью в Гущенецком лесу будут сброшены парашютисты. - он сделал паузу, подчеркивая важность сказанного. - Надо встретиться с ними, все выяснить и обсудить, как будем действовать дальше. Если у них нет базы, надо привести их сюда. Поможем им, чем можем. Дальше. Есть предложение направить в Гущенецкий лес наших разведчиков Давида и Лёву, тем более что они лично знакомы с лесником. Павло - наш человек, как и Максим. Возражений нет? Хорошо. Завтра на заре выходите, а мы будем ждать ваших сообщений. С возвращением не задерживайтесь. Пароль для связи скажу перед выходом. Стемнело... На небе появились звезды, июньская ночь обещала быть теплой, даже душной. Все стали прощаться и расходиться на ночевку. Кравец ненадолго задержал Леонида, расспросил его, где был, что видел. Он уходил последним. Давид, Лёва, а с ними и Леонид, уединились на одной из полянок. Давид привычным движением вытащил из-под кустов две подстилки, одну взял Лёва, а на второй стал располагаться сам вместе с Леонидом. Из каких-то запасников достали немного еды, по-братски поделили, перекусили. Хотя на следующий день двоим из них предстояло серьезное дело с дальними переходами, сейчас здесь царило спокойствие, шла тихая беседа на житейские темы. Вскоре братья, обнявшись, крепко уснули. Они не предполагали, что это была их последняя ночь вместе. ПРОВАЛ РАЗВЕДЧИКОВ Гущенецкий лесник Павло встретил пришедших, как и ожидалось, по-дружески, предложил перекусить, наскоро накрыл стол. Озабоченно спросил, не случилось ли что. Ответил Давид: - К нам поступило сообщение, что в вашем лесу прошлой ночью должны были сбросить парашютистов. Что тебе известно об этом? - Да, знаешь, ничего, - твердо ответил лесник, - я бы услышал шум самолета. Сплю я чутко, работа приучила. Да тут еще зуб болел, полночи не спал. После короткого обсуждения остановились на варианте, что высадка, видимо, не состоялась. Причин этому могло быть много. Павло заверил, что усилит наблюдение и, если понадобится, примет парашютистов, поможет переправить их на озеро. Давид сообщил ему пароль для связи с парашютистами. - А сейчас как думаете быть? - Спросил он в заключение. - Может, переночуете у меня, а завтра на зорьке пойдете до дому. Давид и Лёва переглянулись. - Нет, командир ждет ответа. Не придем сегодня, наши беспокоиться будут, - сказал Давид, а Лёва добавил: - Народу на дороге много, а на лицах у нас не написано, евреи мы или нет. Деревни будем обходить. - Ну, что ж, делайте, как знаете. Утренняя дорога действительно была оживленной. Шоссе связывало большое село Пиков с райцентром Калиновка и далее шло на Киев. В обе стороны по нему двигались подводы, шли пешие путники, иногда проносились легковые машины, проехал полицай на коне. Перед тем, как вступить в село Байковка, приятели посовещались. - Может, обойдем село, как бы не нарваться на полицаев, - предложил Давид. - Большой крюк придется делать, а нас ждут, - ответил более решительный Лева,- видишь, все идет нормально, значит, все будет хорошо. Улицы в Байковке были малолюдны, у чайной стояла пустая пароконная подвода. Спокойно пройдя село, они прибавили шагу. Движение по дороге в этот час уменьшилось. Некоторое время спустя, они услышали за спиной громкое тарахтенье. Подвода, что стояла у чайной, догоняла их. Нетрудно было разглядеть в ней кучера и двух полицаев с винтовками. Это становилось опасным. Полицаи, видимо, подвыпили в чайной и могли стать агрессивными. Они могли остановить и потребовать документы, придраться. Подвода стремительно приближалась. Быстро посоветовавшись, Давид и Лева решили бежать, благо обстановка располагала к этому: справа ответвление заброшенной дороги вело в лес, где можно было скрыться, слева, за полем, виднелся поросший кустарником овраг. У Давида был пистолет, он мог отстреливаться, а потом уйти оврагом. Они рванулись бежать одновременно: Лева - вправо, Давид - влево. Но и преследователи разделились. Кучер на подводе погнался за Левой, а оба полицая, схватив оружие, стали преследовать Давида. Резвые кони быстро догнали Леву. Кучер, здоровенный детина, спрыгнул с подводы и, настигнув Леву, ударил его палкой по голове. Лева упал. Кучер торопливо связал ему руки, бросил на подводу и повернул коней обратно. Пошевелив руками, Лева почувствовал, что веревки затянуты слабо. Еще усилие, и руки свободны. Кучер сидел спиной к нему и гнал подводу к шоссе. Лева, стараясь не двигаться, достал из кармана бритву, раскрыл её и, выждав момент, быстрым движением вскочил и полоснул кучера бритвой по шее. Сразу же он спрыгнул с подводы и быстрее ветра помчался к спасительному лесу. Кучер, заорав диким голосом, обливаясь кровью, продолжал гнать лошадей к шоссе. Между тем, Давид, стремительно пересекая поле, старался оторваться от полицаев, которые, видя, что отстают, открыли беспорядочную стрельбу. Давид был достаточно опытен. Перед войной он успел прослужить два года в Западной Украине, участвовал в первых боях с немцами, попал в окружение. Он сумел вырваться из вражеского кольца и трудными путями добраться до родных мест. Сейчас, зигзагами уходя от наседавших полицаев и отстреливаясь, он стремился добежать до оврага, в зарослях которого можно было не только укрыться от полицаев, но и устроить им засаду. Вдруг он почувствовал сильный толчок в правое плечо и сразу же - острую боль. Рука стала неметь. Понимая, что ранен, но, надеясь, что легко, он приостановился, перехватил пистолет левой рукой и вновь продолжил бег к оврагу, который был совсем близко. Однако за потерянные мгновения полицаи успели приблизиться к нему с двух сторон. Давид остановился и прицельно выстрелил в одного из них, тот упал. Давид не успел повернуться ко второму, как дюжий полицай нанес ему прикладом удар, который пришелся на раненое плечо. Давид рухнул и потерял сознание. Остервенело грохоча на ухабах и колыхаясь из стороны в сторону, подвода с полицаями ворвалась в село. Взмыленные кони резко остановились у крыльца полицейской управы. Улицу огласили дикие вопли: «Жиды нас режут! Жиды убивают!» Из ближних и дальних хат стали сбегаться мужики. Бабы, опасливо поглядывая, остались у калиток. На крыльцо, окруженный полицаями, выскочил начальник полиции Омельян Олейник. - Что случилось? - Заорал он. - Докладайте немедля! Кучер, его звали Волосенко, размазывая по телу загустевшую кровь, продолжал истошно вопить. Крики, звяканье оружия, говор толпы слились в один нестройный гул. Сельский фельдшер повел в медпункт раненого полицая и Волосенко, которого сопровождала причитающая жена. Двое полицаев поволокли в избу беспомощного Давида и, прислонив к стене, оставили сидеть на полу. Когда Олейник уселся за стол, тот дюжий полицай, что нанес удар Давиду, сбиваясь на гневные выкрики, рассказал о случившемся. - Где взял оружие, собака? - сразу же подступился Олейник к Давиду. - Говори, где взял? - И ударил его кованым сапогом в грудь. Давид охнул и стал медленно клониться набок. Несколько полицаев подскочили и стали избивать его ногами. Теряя сознание от нестерпимой боли, Давид завалился на пол. - Стой! - крикнул Олейник, - Не убивать! Окатить водой и бросить в подвал. Потом поговорим с ним. - Омельян, - сказал один из ближних полицаев, когда Давида унесли, а остальные расселись на лавках вдоль стен, - сдается мне, что есть где-то у жидов подпольное логово. - Чую сам. Четырех наших убили, а кто - найти не можем. Все леса обшарили. Да где оно, это чертово логово? - Есть тут один человек, сказал, будто знает, где они прячутся. - Давай его сюда, - приказал Олейник. Неприметный с виду, неказистый мужичок лет пятидесяти в рубахе поверх штанов торопливо вошел в помещение, подобострастно поклонился начальству. Щурясь под взглядами полицаев, он нервно теребил ворот рубахи заскорузлыми пальцами. Что побудило его, мирного хлебороба, выдать полиции убежище евреев? Годами привыкший к совместной жизни, он не испытывал к ним ни вражды, ни ненависти, может быть даже где-то сочувствовал им. Он давно приметил, как евреи спускались к озеру, видно прятались там, но помалкивал. Однако, увидев кровь односельчан, услышав их воинственные клики, он возбудился, вознегодовал. Едкий дурман пропаганды уже отравил его мозг, проник в душу. Оказались забытыми страдания и гибель евреев, таких же его односельчан, пытавшихся только защитить самих себя. Злобный порыв охватил его, и он ринулся в полицию вершить свое черное дело. ГИБЕЛЬ ПОДПОЛЬЯ Долго петлял по лесам и полям Лева Гейлер, стараясь запутать следы и уйти от возможного преследования. Передвигался он быстро, поэтому успел добраться до озера засветло. Тяжело дыша, бледный, охваченный нервной дрожью, он сразу же спросил вышедших ему навстречу Леонида и еще двух парней, приходил ли Давид. Услышав отрицательный ответ, он опустил голову, на лице его отразилась острая тревога. Подбежали еще двое, парень и девушка, подошел Клюшин, молча уставился на Леву. - Случилась беда, - негромко произнес Лева и коротко рассказал о стычке с полицаями. Он слышал выстрелы со стороны Давида, но что там стряслось, и что с Давидом, и где он сейчас - все это оставалось неизвестным. Леве сообщили, что Кравец и Штерн недавно ушли на какую-то встречу, сказали, что вернутся поздно. Надо было принимать решение, не ожидая возврата руководителей и, может быть, немедленно приступать к действиям Подавленный тяжким известием о брате, Леонид поначалу не участвовал в дискуссии. Но потом он активно вмешался в жаркие реплики товарищей, выражая только одну мысль, которая не давала ему покоя: надо найти и спасти Давида. Поэтому он с облегчением воспринял заключительную фразу Левы: - Я иду в Лемешевку, к Николаю. Со мной пойдут Леня, Шулем Гилис и Эни Бойм. Если Давид попал в руки полицаев, надо срочно его вызволять. Посоветуемся с Николаем, попросим помочь. Матвей, - сказал он, обращаясь к Клюшину, - придет командир, передай ему обстановку. Пусть решают, как быть дальше. Может надо уходить на запасное место. Про себя точно знаю, что не наследил. Николай Петросян, капитан, командир роты, как и многие в начале войны, с боями вышел из окружения. Раненого, его приняла и выходила молодая вдова из деревни Лемешевка Олеся. Он остался у нее жить на полулегальном положении, но в полном взаимном согласии, нередком в эти неустойчивые времена. Однако он не уклонился от активной борьбы. Он вошел в отряд Кравца и стал выполнять функции связного между отрядом и группой военнопленных в 350 человек, работавших на элеваторе в Люлинцах, Была глубокая ночь, когда Лева, оставив своих товарищей в безопасном месте вблизи Лемешевки, стал пробираться к Николаю. Собаки, одни яростно лая, другие лениво повизгивая, сопровождали его передвижение. Вскоре все стихло. Лева возвратился под утро вместе с Николаем. Заждавшиеся подпольщики радостно оживились. Но обстановка оставалась тревожной. После короткого обсуждения дел Николай сказал: Прежде всего, надо выяснить, что происходит на базе у озера. Сейчас, после стычки, полицаи озлоблены, поэтому день надо переждать здесь. А к вечеру - на базу, но не всем. Пойду я с Леней. - Хорошо. Завтра к утру будьте здесь. Потом я свяжусь со штабом, выясню, что можно сделать. Тебе, Лева, даю свой пистолет, действуй по обстоятельствам, но осмотрительно. Приближаясь к озеру, разведчики, на всякий случай, пошли медленней, крадучись. Долго прислушивались. Стояла мертвая тишина. К домику Клюшина спустились незаметными тропами. Леве пришлось постучать несколько раз, пока за дверью не послышалось движенье и покряхтывание. Звякнула задвижка, дверь открылась, и на пороге показался Клюшин. При виде пришедших лицо его непривычно скривилось. Дыша самогонным перегаром, он пробормотал: Сегодня... на заре... облава... полицаи... окружили... палили вовсю... Беда... всех арестовали и увели в Пиков. А командир? Давид? Где они? Давид не приходил,- постепенно успокаиваясь, продолжал Клюшин, - а командира увели со всеми. Днем была засада, два полицая сидели, не так давно ушли. Да вы заходьте в хату. - А ты-то как остался? Тебя что, не тронули? - Как ты велел, Лева, я все передал командиру, а он сказал: паниковать не будем, завтра узнаем, что, мол, полицаи задумали. Была уже ночь, все устали, пошли спать. Ну, а я подвыпил малость и тоже уснул. Проснулся только, когда полицай ворвался в хату и вдарил меня прикладом. Хотели и меня арестовать. Я говорю, мол, человек я служивый, ничего не знал, не ведал. Олейник сказал: «Ладно, не трогайте этого дурня. Начальству рыба нужна». На том и ушли. Молча зашли в сторожку, Клюшин задернул занавеску, зажег лампу. Что делать будем? - подавленно спросил Леонид. Ходил я днем в село, - продолжал Клюшин, зажигая цыгарку от лампы, - узнал от верных людей, посадили наших в подвал под аптекой, охраняет полицай. Глубокой ночью на дальней окраине села Лемешевка, у края оврага проходил совет уцелевших подпольщиков. Ожидали Николая с ответом из штаба военнопленных. Разговор шел нервным полушепотом, возбужденно обсуждался единственный вопрос: как спасти попавших в беду товарищей. Перебирались различные варианты, но надежное решение не приходило. Наконец, из темноты послышались осторожные шаги, подпольщики смолкли, затаились. Показался Николай, устало сел на подставленный камень. Все смотрели с надеждой на его, казавшееся в полумраке черным, лицо. Прослушав краткое сообщение Левы, он тяжело опустил голову. - Не иначе, как кто-то их выдал, - процедил он сквозь зубы. – Да и полицаи…Не ожидал я от них такой прыти. Надо спасать людей. Но дело в том, что пленные в Люлинцах сейчас выступить не могут. Ожидается подход партизан, тогда они поднимают восстание, устраивают массовый побег и вливаются в партизанский отряд для продолжения борьбы. А чтобы выручить наших, попавших в беду, товарищей, предлагается такой план. Штаб может дать два автомата, я принесу их завтра ночью. Дальше, надо разведать, когда наших поведут на расстрел. Сегодня утром, думаю, вряд ли. Приедут немцы, начнут разбираться. А вот сегодня ночью надо им подбросить пистолет с запиской. Возможно это? - Вполне возможно, - подал реплику Лева, - подвал имеет у самой земли два окна с редкими прутьями вместо решетки. - Понятно. Мы знаем, что расстреливают они прямо на кладбище, маршрут известен. Надо устроить засаду, место засады сообщить Кравцу. Записку вместе с пистолетом подбросить в подвал. В условленном месте Петр выстрелит в полицая или в немца, и все арестованные сразу начнут разбегаться, а вы поддержите их автоматным огнем пополицаям. Проведете операцию умело, будет победа. Думайте и решайте, я вам помогу. Подпольщики напряженно слушали своего старшего, опытного боевого товарища. План был одобрен. Возникло необыкновенное чувство подъема, об опасности никто не думал, все верили в успех. Николай молча наблюдал, вслушиваясь в отдельные реплики. Наконец он спросил: - Кто пойдет подбрасывать пистолет и записку в подвал? Я пойду, - прерывая говоривших, неожиданно для себя сказал Леонид, - я эти места знаю с детства. А я напишу командиру записку и пойду вместе с Леней для подстраховки.- Добавил Лева. Среди туч временами проглядывала ущербная луна. В ночной тишине ничто не напоминало о принятом решении, не предвещало предстоящую острую схватку, возможную гибель людей. Природа безучастно взирала на человеческие страдания. Небо начало слегка сереть, когда Лева и Леонид окольными путями по огородам вошли в село. Аптека была обращена фасадом на пустынную в ночную пору центральную площадь села. Приблизившись к аптеке, они вошли в затемненный уголок и стали наблюдать. Караульный полицай сидел на каменных ступенях крыльца, меж ног его стояла винтовка, голова безвольно повисла. Видимо, как и предполагалось, в эти предутренние часы он находился в состоянии сна или дремоты. Лева сделал легкое движение рукой: иди, мол. Неслышными шагами Леонид стал продвигаться вдоль стены. Нервы были напряжены до предела, сердце почти замерло, но страха не ощущалось, движения были рассчитаны и уверены. Подойдя к подвальному окну, он остановился, чутко прислушался. Стояла звенящая тишина. Почти невесомыми движениями рук Леонид просунул пистолет меж прутьев, разжал пальцы. Пистолет глухо звякнул обо что-то. Леонид остался недвижим. В подвале послышалось какое-то шевеление, чей-то голос что-то неразборчиво забормотал, голоса усилились. На крыльце шевельнулся полицай. Дальше оставаться было нельзя. Пятясь, такими же неслышными шагами Леонид возвратился к Леве, теми же окольными путями, крадучись, они вышли из села. Необычайное успокоение охватило душу Леонида в эти мгновения. Он был благодарен Леве за его точные советы разведчика. Это была неоценимая школа в предстоящей борьбе. Он верил в успех операции в целом. На место ночевки они пришли уже засветло. Ноги гудели, тело ломило от усталости. Они рухнули на приготовленную друзьями подстилку и провалились в пучину глубокого, но беспокойного сна. Проснулись они далеко после полудня, страшно хотелось есть. Спасибо, друзья позаботились. Сами ушли куда-то, но поесть кое-что оставили. Погода испортилась, небо затянуло тучами, подул довольно прохладный ветер. Первой мыслью у них было: как «там»? Их обуревали сложные чувства отчаяния и надежды. Только у Клюшина, которому была поручена разведка, они могли узнать, как прошел этот день в селе. С трудом дождались темноты. С прежней осторожностью подошли к домику. Постучали в дверь - ответа нет. Еще постучали - также нет ответа. Дверь изнутри заперта на задвижку. Обеспокоенные тем, не случилось ли что с Клюшиным, решили нажать на дверь посильнее. Задвижка сорвалась, и дверь открылась. Клюшин лежал на спине, полуоткрыв рот, дышал тяжело с присвистом, в горле у него что-то клокотало. На столе стояла опорожненная бутылка самогонки. Долго бились, пока удалось его растормошить. Наконец, он сел на кровати, спустив ноги, и некоторое время смотрел на пришедших бессмысленным тупым взглядом, не отвечая на их вопросы и восклицания. В какой-то момент подобие мысли появилось в его глазах. Лицо его неожиданно жалко скривилось, он всхлипнул. Слёзы покатились по его морщинистому, покрытому густой щетиной лицу. Леонид и Лева похолодели, мелькнула страшная догадка: неужели все кончено? Но сердце отказывалось верить, пока не будет сказано последнее слово. - Ну, говори, Матвей, рассказывай, что случилось? Прерывая временами свой сбивчивый рассказ, отхаркиваясь и сплевывая, иногда всхлипывая, Клюшин поведал им все, что удалось тайно узнать от односельчан о происшедшем. На заре аптеку окружил усиленный отряд полицаев во главе с начальником полиции Омельяном Олейником. С ними было два немца - офицер и солдат, прибывшие накануне вечером. Арестованных повели в сторону еврейского кладбища, а это означало неминуемый расстрел. Колонна шла молча, лишь изредка глухой шум движения нарушали короткие окрики полицаев. Когда колонна перешла по мостику через небольшую канаву на окраине села, где дорога поворачивала налево, к кладбищу, а справа тянулись густые заросли кустарника и мелколесья, неожиданно раздался выстрел. Один из арестованных, это был Петр Кравец, выхватил из кармана пистолет и мгновенно выстрелил в немецкого офицера. Тот рухнул, как подкошенный. Это послужило сигналом. Арестованные бросились врассыпную, поднялась беспорядочная стрельба. Одним из первых выстрелов был убит Петр Кравец. Разъяренные полицаи, увязая в зарослях, преследовали разбегавшихся подпольщиков. Выстрелы, крики, стоны дико звучали в тишине раннего утра. Постепенно все стало стихать, раздавались лишь отдельные выстрелы, - это полицаи добивали раненых. Среди селян распространился слух, что шести приговоренным удалось бежать, однако в дальнейшем это не подтвердилось. Чтобы убрать разбросанные тела убитых, вызвали подводу. Полицаи сами побросали в нее окровавленные тела и, понукая шарахавшихся в стороны лошадей, отвезли на кладбище. Тело Кравца приказано было не трогать, убирать его запретили, и оно сиротливо лежало недалеко от поворота дороги, зловеще напоминая о силе и жестокости новой власти. - Видел я его, сердешного, командира нашего, - говорил Клюшин. - Лежит он, запрокинул голову, глаза смотрят в небо, а по лицу большие мухи ползают... («велыки зэлэни мухы», - прозвучало это по-украински). - И Клюшин вновь содрогнулся от подступивших к горлу тяжелых мужских рыданий. Потрясенные до сокровенных глубин души, онемевшие от горя и сознания непоправимости случившегося, молча слушали они Клюшина, которого впервые видели в таком состоянии. Глаза у них были сухими, слова казались ненужными и пустыми перед фактом свершившейся трагедии. Погибли их товарищи, соратники, друзья, а Леонид, кроме того, потерял последнего родного человека - старшего брата Давида. Впрочем, у Леонида неожиданно появилась слабая надежда: ему представилось, что Давид был в числе шести бежавших. Одно было совершенно ясно: подполье погибло, может быть, даже из-за своих ошибок - сказалось отсутствие опыта. Но их острие ножа миновало, и нужно было начинать жизнь и борьбу сначала. Подавленные и разбитые, мгновенно осунувшиеся и посеревшие, ушли Леонид и Лева от Клюшина. Не остыв еще от тяжких переживаний, они вынуждены были думать о том, что делать дальше и что ожидает их в будущем. Ведь они остались живы, и жизнь продолжалась... Через некоторое время Леонид встретил у Клюшина Леву. Встреча была тягостной. Но жизнь требовала своё. В ходе разговора Лева спросил: - Давид как-то говорил, что ты можешь вырезать на резине печати. Это верно? Да, конечно. Тогда тебе будет задание от новой подпольной организации, в которой я сейчас состою. Мы никак не можем найти умелого человека. В хмельникском гетто немцы собрали евреев-ремесленников. Они работают и спокойно живут, немцы их не трогают. Ты пойдешь в Хмельники, устроишься у Софьи Ерылевич. Она будет печатать справки или другие документы, а ты будешь вырезать печати и штампы по образцам справок, которые мы тебе дадим. Работать будете под моим, как говорится, руководством. Понял? И Лева подробно рассказал о значении этой работы, какой дорогой лучше пройти в Хмельники, как проникнуть в гетто и как найти Софью Ерылевич. Леонид получил полный инструктаж, и, чувствуя возвращение в строй, чудесным образом ожил, стал деятельным, подвижным. На следующий день Леонид спозаранок вышел в Хмельники. Он осознал, что еще нужен, что может приносить пользу. Навстречу ему вставало солнце, небо было безоблачным, и это как бы знаменовало продолжение борьбы и грядущую победу. Камень утрат тяжело давил на сердце, но Леонид упрямо шел вперед, навстречу неизвестному будущему. ЭПИЛОГ Судьба основных героев рассказа сложилась по-разному. Леонид Львович Лангерман некоторое время продолжал состоять в подпольной группе, действуя под руководством Левы Гейлера, затем в силу ряда обстоятельств он ушел из Хмельников и вынужден был каждый день рискуя жизнью, скрываться от немцев и полицаев. Пройдя по острию ножа, проявив смелость и находчивость, он уцелел и дождался прихода Красной армии. Преодолев известные трудности, связанные с «пятым пунктом», он сумел добиться призыва в армию и получил направление в Военно-Морской флот, где служил в береговой обороне Кольского залива Северного флота. По удивительному совпадению примерно в то же время в соседней береговой части проходил боевую службу автор этих строк, тогда курсант высшего военно-морского училища. Знакомство их состоялось только спустя более полувека в Иерусалиме. После войны Лангерман окончил киевский филиал Московского торгово-экономического института, успешно работал по специальности. С появлением первой возможности он в январе 1983 года репатриируется из Одессы, где проживал, в Израиль. Лева Гейлер - Лев Евсеевич Гейлер оставался в подпольном отряде до прихода Красной армии, и в марте 1944 года, как бывший командир, был призван в ее ряды. Он участвовал в боях, был тяжело ранен, и в 1945 году был уволен из армии. В мирное время он работал зубным техником в Хмельникской районной больнице, позднее эмигрировал в Америку, к сыну, где и умер. Еще проживая в СССР, в 1967 году он был представлен руководителями Винницкой области к награждению медалью «За боевые заслуги». В наградном листе о нем было сказано, что он «вступил в Хмельникскую партийную подпольную организацию через члена этой организации тов. Дьяченко В.К. и состоял в ней до марта 1944 г.». Далее о нем, в частности, говорилось следующее: «Находясь в подпольной организации, занимался изготовлением печатей и документов, которые служили для партийной и подпольной организации и для освобождения советских людей от отправки в Германию». Фактически изготовлением, то есть, вырезыванием из резины печатей занимался непосредственно Леонид Лангерман, у него это получалось безукоризненно. Он находился в это время в гетто города Хмельник, куда направил его Гейлер. Жительница этого же гетто Софья Ерылевич печатала тексты справок на своей пишущей машинке. Кстати, Софья Ерылевич в какой-то момент спасла от верной смерти заболевшего сыпным тифом в опасной форме Лангермана. Настало время, и она репатриировалась в Израиль, жила в Ашдоде, умерла в 1993 году. Лангерман ежегодно возлагает цветы на её могилу. Страшные времена войны, оккупации, жертв и страданий ушли в далекое прошлое. Немногим удалось пройти по острию ножа и остаться живыми. О прошлом нужно знать, чтобы оно никогда не повторилось! Май 2006 года. Иерусалим. Израиль |
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
Опубликовано 06.02.2007 Ответить |
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
