|
Аннотация:
Как повлияло участие в операции по проведению плана размежевания на психику ее
участников?
-----
В тот день Гиль стоял в цепочке солдат, ожидавших приказа командиров. Дети
поселенцев толпой высыпали из Кфар-Дарома и двинулись на них в надежде пробить
этот живой барьер. Пробить физически и морально. Они хотели вынудить
военнослужащих отказаться выполнять приказы. В поселениях было полно народу -
чуть ли не полстраны приехало поддержать людей, которых армия выселяла из их
домов. Атмосфера была тягостной и взрывоопасной. - Многие молодые люди, главным
образом девушки, оскорбляли нас, кричали прямо в лицо: "Как вам не стыдно?!" -
вспоминает 23-летний Гиль, сын кибуцников из Эмек-Исраэль.
Тем не менее, его не покидала решимость выполнить все приказы командования, и
сегодня, через два года после размежевания, ему нисколько не стыдно за это.
- Перед детьми своими я тоже не буду этого стыдиться, - продолжает он. - Я не
был отдельной маргинальной личностью, выселявшей людей из их домов. Это был
исторический процесс, имевший большое значение для всей страны. И я горжусь тем,
что стал участником этого процесса, его действующим лицом.
Гиль уже закончил службу в ЦАХАЛе. Теперь он инструктор по работе с детьми и
подростками. Размежевание, разделившее страну на два лагеря, остается самым
значительным воспоминанием за весь период его армейской службы. В то же время он
не считает это событие самым неприятным из всего того, что ему пришлось
пережить, когда он служил на территории Иудеи и Самарии.
23-летний Шай живет в том же кибуце, что и Гиль. Служили они тоже в одном
подразделении. Шай, как и его друг Гиль, хорошо помнит горящие ненавистью глаза
поселенцев, детей и взрослых, помнит оскорбления, которыми их осыпали. Но все
это не оказало негативного влияния на его психику.
- Мне не очень приятно говорить окружающим, что я принимал участие во всем этом,
особенно когда я слышу, что у многих поселенцев до сих пор нет своего жилья, -
говорит он, - однако для меня те события не стали причиной бессонницы...
Одностороннее отступление из Газы - несомненно, самая противоречивая и
мучительная операция ЦАХАЛа. С того самого момента как страна узнала о решении
правительства оставить Гуш-Катиф, звучало немало самых ужасных предсказаний о
потоках крови и неминуемой гражданской войне. Кровь, слава Богу, не пролилась, и
гражданская война не началась, а вот слез было много. Взрослые мужчины теряли
сознание, в последний раз целуя мезузу на косяке у входной двери своего дома;
нерелигиозные солдаты молились и рыдали, вынося вместе с поселенцами свитки Торы
из синагог; подростки в оранжевых футболках предрекали, что их вечно будет
мучить совесть, потому что они разрушили счастливые еврейские дома...
Прошло два года, и сегодня уже можно сделать определенные выводы о том, сбылись
ли мрачные предсказания жертв размежевания или исполнители приказов спокойно
спят по ночам, не испытывая никаких угрызений совести. Результаты исследования,
проведенного доктором Ариэлем Кнафо, доцентом кафедры общественной психологии
Еврейского университета, показали, что эмоциональное состояние этих солдат
осталось на том же уровне, что и до указанной операции. Более того, некоторые из
них даже сообщили, что участие в размежевании способствовало укреплению их
уверенности в себе, сделало их серьезнее и взрослее.
Перед операцией в исследовании принимали участие 1200 военнослужащих, после
операции к ним прибавился еще 231 солдат, плюс 157 - спустя полгода.
Окончательные результаты, опубликованные в специализированном журнале ЦАХАЛа по
вопросам военной психологии, говорят о том, что у респондентов не обнаружено
никаких признаков посттравматического синдрома, связанного с эвакуацией
поселенцев.
- Нам с самого начала было ясно, что после соответствующей подготовки к данной
операции у них не будет отрицательных последствий, - говорит Хаим Омер,
профессор психологии Тель-Авивского университета, занимавшийся специальным
тренингом солдат и офицеров.
Например, будущих участников операции размежевания учили не идти на поводу у
своих инстинктов и не реагировать на оскорбления и жалобы поселенцев. В
результате самоконтроль солдат (как и поселенцев) сыграл важную роль в снижении
накала в психологическом противостоянии сторон и создал условия для относительно
спокойного и бескровного осуществления плана размежевания. Во время
психологических тренингов будущих исполнителей учили, например, как
устанавливать эффективный эмоциональный барьер между собой и поселенцами, каким
образом проявлять сочувствие к ним, как эмоционально отгораживаться от их
криков, плача и вспышек гнева. Солдатам предлагали выучить определенные вежливые
формулы, которые следовало произносить при входе в дома. Им настоятельно
рекомендовали не вступать в дебаты на политические, религиозные и этические
темы. Во всех подразделениях, которым предстояло участвовать в размежевании,
были проведены специальные учения, позволившие солдатам выработать иммунитет от
тех оскорблений, которые, как справедливо предполагали специалисты, им придется
выслушивать.
Тому, кто по моральным, религиозным или личным соображениям выражал сомнение в
своей способности изгонять еврейские семьи и разрушать поселения, психологи
говорили, что они не несут никакой ответственности за решение о размежевании и
выполнение этого решения, и их должна успокоить мысль о том, что они входили в
состав подразделений, выполнявших решение правительства, находящегося у власти в
демократической стране.
В те дни в Иерусалиме и Рамат-Гане функционировал Центр психологической
подготовки военнослужащих-девушек, которым предстояло принимать участие в
предстоящей операции. Через этот Центр прошли около 800 солдаток. Он был создан
с учетом большей эмоциональности представительниц слабого пола и возможных
негативных последствий такого нелегкого испытания для их психики. Впоследствии
многие девушки говорили, что этот курс очень помог им выдержать во время
размежевания серьезную психологическую нагрузку.
В течение 10 дней после окончания операции сотрудники Центра проводили опрос
среди ее участниц. В опросе приняли участие около 200 девушек. Они сообщили, что
ощущали чувство вины и стыда за то, что им пришлось принимать участие в изгнании
поселенцев и разрушении их домов, а потом, встречая этих людей в общественных
местах, девушки испытывали неловкость. Многие признались, что их мучили
противоречивые чувства. С одной стороны, они были тронуты мужеством жителей Газы
и их приверженностью своим идеям, с другой - гордились, что принимают участие в
операции такого масштаба.
Цвия Кфир, социальный работник, занимавшаяся инструктажем девушек, вспоминает,
что только одной из них потребовались индивидуальные занятия, остальные
солдатки, по их словам, испытывали чувство ответственности и гордости за то, что
им поручено такое нелегкое дело, причем наравне с мужчинами. При этом никто не
делал различий между ними и представителями сильного пола, офицерами и
солдатами. Там все были равны.
Военнослужащие, настроенные крайне негативно по отношению к размежеванию по
идеологическим, религиозным или личным мотивам, но вынужденные принимать участие
в указанной операции, не спешили делиться с окружающими и специалистами своими
мыслями и рассказывать о своей мотивации. Исследования доктора Кнафо показали,
что их эмоциональный настрой и состояние психики после вывода поселенцев из
Гуш-Катифа оставляли желать лучшего. Он не мог задавать респондентам прямые
вопросы насчет их политической ориентации, однако ему удалось выяснить, что
солдаты, не одобрявшие сам факт размежевания, испытывали б?льшую тревогу и
неуверенность перед его началом, чем те, кто принимал свою миссию как должное.
Несколько десятков парней и девушек категорически отказались от интервью.
Некоторые сказали, что опасаются наказания за свою "болтовню", тогда как другие
не захотели копаться в тягостных воспоминаниях. Все участники осуществления
процесса размежевания согласились беседовать с доктором Кнафо только на условии
полной анонимности. Представители командования ЦАХАЛа отклонили все его просьбы
об официальных встречах с участниками размежевания и армейскими психологами.
Некоторые участники опроса сообщили, что до начала операции в армии шли бурные
дискуссии о ее предполагаемом ходе и последствиях, а после нее - об итогах
операции. 23-летний Рон, студент одной из иерусалимских иешив, также принимавший
участие в выводе евреев из поселений Гуш-Катифа, предпочел не делиться с
исследователями своими переживаниями. Ему тяжело вспоминать о событиях
двухлетней давности. Мы разговаривали с ним по телефону, и его ответы на наши
вопросы были лаконичными.
Еще до начала операции он сообщил своему командиру, что не намерен изгонять
поселенцев из их домов. Тогда его отправили охранять дома жителей северной части
Газы от палестинцев и израильтян, незаконно проникших в поселения. В то время
Рон как раз учился на офицерских курсах, и душа его разрывалась между теплыми
чувствами к армии и сочувствием к поселенцам. К тому же его братья и сестра были
среди защитников Гуш-Катифа.
- Я уверен, что мрачные воспоминания обо всем этом будут преследовать меня всю
жизнь, - сказал он на прощание.
Шай, принимавший участие в указанной операции, не испытывает никаких угрызений
совести. По его словам, он вновь принял бы участие в подобной операции, если бы
получил приказ. Всю ответственность за размежевание этот молодой человек
возлагает на правительство, а не армию.
- ЦАХАЛ объединяет наш народ. Если все солдаты будут делать только то, что
нравится им, что произойдет с армией и со страной? - задает он риторический
вопрос. Его сослуживец Гиль говорит, что предпочел бы эвакуировать арабскую
деревню, если бы получил такой приказ, хотя и это мероприятие не вызывает у него
ни восторга, ни энтузиазма.
По словам Цвии Кфир из Центра психологической подготовки для девушек, ее
"пациентки", поддерживавшие размежевание, быстрее и легче воспринимали советы
психолога по поводу того, как следует себя вести и каким образом
абстрагироваться от происходящего.
- Труднее всего было тем, кто день и ночь мучился вопросом: "Как же я осмелюсь
сделать это?" - говорит Цвия Кфир. - Однако впоследствии осознание того факта,
что они выполняют решение, за которое не несут ответственности, улучшал их
настроение и придавал им уверенности.
Шай и Гиль вспоминают, что тяжелее всего им приходилось не в тех случаях, когда
поселенцы оскорбляли солдат, а тогда, когда их тепло принимали, приглашали войти
в дом и отдохнуть.
- Там была одна семья новых репатриантов из Эфиопии, - вспоминает Шай. - Они
рассказали, что у них не было ничего, и Гуш-Катиф стал единственным местом, где
их приняли и снабдили всем необходимым на первое время. Очень тяжело было
слушать этих людей, однако пришлось перешагнуть и через это.
- В течение всего процесса эвакуации, - вспоминает Гиль, - меня не покидало
ощущение того, что-то не так. Некоторые поселенцы спрашивали солдат и офицеров,
понимают ли они, во что все это может вылиться, но никто не мог ответить ничего
конкретного на их вопрос.
В то же время Гиль, по его словам, считал, что не он несет ответственность за
всю указанную операцию.
- Мне было стыдно за государство, а не за армию, - поясняет он. - Впрочем, это
только один из моментов, заставляющих меня осуждать это государство. Оно не
заботится о многих из тех, о ком обязано заботиться, - о немощных, о бедняках и
о поселенцах, изгнанных из своих домов, тоже.
26-летний Нир, сейчас офицер службы безопасности одного крупного предприятия в
Тель-Авиве, служил в Газе во время размежевания. Он уверен, что решение,
принятое правительством, было большой ошибкой. Его подразделение получило приказ
эвакуировать с пограничных переходов сотни демонстрантов, выступавших в
поддержку поселенцев. Нир не испытывает никаких угрызений совести, когда
вспоминает об указанной операции, хотя признает, что участие в изгнании жителей
Гуш-Катифа из их домов было более серьезным испытанием для тех, кто его
осуществлял.
- Не знаю, что я чувствовал бы на их месте, - говорит он. - Многие из них
говорили мне позже, что до сих пор не могут прийти в себя...
Потом Нир неоднократно обсуждал со своими коллегами и друзьями вопрос о том,
законным ли был приказ об эвакуации поселений и имели ли солдаты право
отказаться от его выполнения. Впрочем, заявление Дана Халуца, тогдашнего
начальника генштаба, развеяло его сомнения. В заявлении содержались два примера
явно незаконных приказов, которые исполнители могли опротестовать, однако не
сделали этого. Речь идет о расстреле 48 безоружных гражданских лиц в районе
деревни Кафр-Касем и приказе Эйхмана, отданном им своим подчиненным, об
истреблении евреев.
Во время разгона демонстрантов Нир не обращал внимания на оскорбительные
выкрики, стараясь терпеливо разъяснять свою позицию тем, кто интересовался, как
он себя чувствует. "Я не одобряю действия правительства, однако как армейский
офицер обязан исполнять приказы командования", - отвечал он как правило.
Впрочем, вспоминает он, у него и его солдат было не слишком много времени для
дебатов с протестующими.
- Мы действовали как роботы, чтобы справиться со всем тем, что обрушилось на
нас, - говорит Нир. - Из-за недосыпания тело работало в каком-то автоматическом
режиме. Мало того, мы не знали, чем нам придется заниматься в следующий момент,
и поэтому все мешающие исполнению приказа мысли как-то испарялись сами собой...
Примерно такие же чувства испытывала 22-летняя Ариэла, в то время офицер связи в
подразделении по работе с местными и зарубежными СМИ, созданном специально на
время размежевания. Сегодня она владелица небольшой издательской фирмы. Ариэла
вспоминает, как иностранные корреспонденты спрашивали у нее, что она чувствует в
свете происходящих событий. "Я не имею права чувствовать что бы то ни было", -
отвечала девушка, и, по ее словам, на самом деле считала так.
А вот Нир говорит, что у него осталось больше отрицательных впечатлений от
операции "Защитная стена", чем от размежевания. Хотя именно размежевание
заставило его кардинально изменить свою жизнь. Через несколько месяцев после
окончания операции он отказался от армейской карьеры, о которой прежде мечтал, и
не стал продлевать контракт с ЦАХАЛом.
- Мне показалось, что высшие офицеры ведут нас по неправильному пути и действуют
неверно, пытаясь доказать, что они могут все. Будто малыши в детском саду, -
размышляет вслух наш собеседник. - Они готовили армию к чему-то немыслимому,
внушали нам, что впереди ужасные испытания... Ничего ужасного на самом деле не
произошло. Они явно преувеличивали. Думаю, командиры такого высокого уровня
должны были четко представлять себе, с чем мы столкнемся на самом деле. В общем,
все это произвело на меня тяжелое впечатление. Я пришел к выводу, что многие из
них выбрали армейскую карьеру только ради удовлетворения собственных амбиций,
чтобы повысить свой статус в обществе, а не ради блага страны.
Когда эвакуация Гуш-Катифа завершилась, Ариэла вернулась в свое подразделение.
Процесс размежевания не оказал пагубного влияния на ее психику. Более того, в
Газе она обзавелась новыми друзьями.
- Все, кто был там, сохранили тесные связи, - рассказывает девушка. - Мы стали
очень близкими людьми, и я продолжаю общаться со многими из них и после
демобилизации.
Однако во время первых после размежевания выходных, проведенных уже дома, старые
друзья сказали Ариэле, что она превратилась в зомби. Но прошло две недели, и
девушка стала чувствовать себя лучше после сурового испытания, которое ей
пришлось выдержать.
- В то время мне казалось, что произошедшее окажет пагубное влияние на всю мою
будущую жизнь, что это самое худшее из того, что я когда-либо видела и увижу, -
вспоминает она. - И пока так оно и есть. Это было что-то запредельное и на самом
деле нечто ужасное. Я знакома со многими ребятами, кто так и не смог оправиться
после пережитого потрясения. У некоторых нет постоянного жилья, нет работы.
Однако я уже гораздо реже думаю о них.
Ариэла на несколько минут умолкает, потом ее взгляд становится
недоуменно-виноватым.
- Думаю, мне надо всерьез обдумать все это, - произносит она, - но я стараюсь
гнать от себя эти мысли. В конце концов каждый живет своей жизнью, у каждого
своя судьба...
"Джерузалем пост" - 10.08.07
Перевод Семена Цура
"Новости недели - Прессбюро" 16.08.07. Материал предоставлен редакцией
|
