Включаю я как-то не помню что и слышу – звон стоит на весь мир. Что стряслось? –
думаю. А это, оказывается, товарищ Шуламит Алони переживает о поразившей
израильское общество бездуховной безыдейности. Бьет в набат, как рыба об лед,
вся в тревоге и в кудряшках.
"Меня, - говорит, - беспокоит происходящее с нами моральное разложение." (здесь
и далее: из интервью каналу Ynet)
Ну и что? – спросите вы. Мало ли кого что беспокоит? Почему это я вдруг
озаботился именно товарищем Алони? Неужели не мог найти что-нибудь поэстетичнее?
Конечно, мог. Не так уж это и трудно. Но сейчас, извините, не до эстетики.
Сейчас надо мириться. Мода такая новая. Все всем руку протягивают, садятся
вокруг круглого стола и дружно пьют кока-колу за мир во всем мире, попутно
соглашаясь, какое это важное право – быть разным, но безвредным. Давайте,
останемся разными! Давайте не будем задевать друг-дружные прынцыпы! Давайте? И
все соглашаются – давайте! И всем хорошо.
Но встречаются и такие, что на всякий случай спрашивают: "А какие у вас именно
прынцыпы?" Ну, просто, типа того, чтобы знать – чего там именно задевать не
надо. А может, просто из праздного любопытства.
А те, которые это предложение первыми предложили, радостно смеются и говорят: "Ну-у-у…
это легко. Это даже суперлегко, потому что прынцып у нас всего один. И
формулируется он предельно просто, а именно: нас не задевай!"
"И все?" – удивляются вторые, которые любопытные.
"И все! А у вас он какой?" – спрашивают первые, все так же радостно смеясь и
запуская в небо воздушные шарики.
"Какой - что?" – недоумевают вторые.
- "Ну эт-та… прынцып. Какой он у вас?"
"А что, обязательно, чтоб был только один прынцып? – нерешительно интересуются
вторые. - А можно больше?"
Первые надувают губы: "Можно, но это недружелюбно. А недружелюбие задевает."
"Нет-нет! – пугаются вторые. – Что вы, что вы! Пусть у нас будет тоже один
прынцып. Как у вас! И пусть он будет точно таким же! Останемся разными! И ни за
что не будем задевать друг друга!"
И они продолжают все вместе весело петь и смеяться, как дети, пить колу и
кататься по кругу на ярких цветастых трехколесных велосипедах. Светит яркое
солнышко, на голубеньком небе – ни облачка, и зелененькая травка тоже чудо как
хороша… то-есть, грамотно высушена и меленько-меленько покрошена. Жизнь
прекрасна!
Если, конечно, помириться… В этом-то все и дело. Если помириться… Вон, Моти
Карпель, израильский философ и культуролог, даже книгу целую по этому поводу
написал. Сотни страниц, и все на тему примирения. Ну об этом я еще скажу, а пока
давайте вернемся к товарищу Алони. А может, не следует звать ее "товарищ"?
Все-таки, мужской род и так далее, а она, если кто не знает, женщина, хоть и
феминистка, хоть и бьет в набат, что твой пожарный звонарь. Как же тогда? –
Может, "товарка"? Товарка Шуламит Алони. Нет, как-то по-рыночному звучит.
Товарка, цесарка, наседка, болонка… раскудахталась, как наседка... разгавкалась,
как болонка... расселась тут, как цесарка… нет, нехорошо. Мы ж мириться хотели.
Пусть лучше останется "товарищ Алони", строго так, по-пролетарски.
Кто-то спросит: а зачем ей оставаться? Пусть идет себе своей дорогой… А вот и
нет. Мне именно товарищ Алони нужна. Потому что сейчас, как я уже отмечал, надо
мириться. И вот ученый интеллектуал Моти Карпель в своей книге "Революция
сознания", в части номер два, именуемой "Выход из тупика", дает совершенно
отчетливую рекомендацию:
"…Шуламит Алони … подразумевает, что западная секулярная демократия и её
ценности являются общим для всех фундаментом. Мы предлагаем принять её позицию в
качестве легитимной…" .
Получается, что хочешь – не хочешь, а надо оставаться с товарищем Алони, уж
извините. Вслушиваться в громовые раскаты свойственного ей набата. Ведь иначе-то
на "общий фундамент" не вскочить, а хочется. Хочется быть хорошим мальчиком и со
всеми дружить, особенно с соратниками товарища Алони. Почему особенно? Потому
что пока что эти отношения ужасно натянутые. Я их, как в том анекдоте, кушать
люблю, а так – нет. Да и насчет "кушать люблю" я, честно говоря, сильно
преувеличил. Правильнее было бы сказать, что я их на дух не переношу, товарища
Алони и ейных соратников, вместе с их набатом, парадами вульгарных геев в
розовых оборках и манифестациями истеричных бесполых дамочек в черных хламидах.
Я не переношу мерзкое демагогическое вранье, которым они регулярно заливают мой
обеденный стол, стоит мне по недосмотру невовремя включить радио. Я не переношу
людоедский хруст, с которым они перемалывают своих оппонентов в жерновах
послушной им судебно-полицейской системы. Я не переношу визг детсадовских ябед,
с которым они бегут жаловаться на собственную страну - к ее же злейшим врагам. Я
не переношу их седовласых дракул, лобызающих перед телекамерами жирные рты
рамалльских вурдалаков. Я не переношу их молодых выродков-выползков, змеиным
клубком извивающихся у нас под ногами, живым щитом прикрывающих убийц наших
детей. Не переношу. И хотел бы полюбить, да не могу. Сердцу не прикажешь.
Конечно, сами себя они обычно изображают в других терминах. Они вообще мастера
смысловой инверсии слов, описанной еще Оруэллом. Помните, у него в "1984"
учреждение, производящее и тиражирующее ложь, именовалось "Министерством
Правды", военное ведомство – "Министерством Мира", а заплечных дел мастера
работали под вывеской "Министерство Любви". Так и эти товарищи. Гнусное
предательство именуется у них мужеством, трусливое себялюбие – патриотизмом,
ненависть к собственному народу – гуманизмом, пособничество бандитам – защитой
прав человека. Они ведут открытую, явную, ожесточенную войну против своей страны
и называют это пацифизмом. Я не переношу их еще и за этот обман, за то, что они
испортили, замазали грязью, безнадежно осквернили эти замечательные слова –
права человека, мир, демократия…
В общем, плохо. Но с другой стороны, это ведь все – чувства. Умом-то я понимаю
необходимость помириться. Перебороть в себе гадливость и, что называется,
протянуть руку. Так опостылевшие друг другу супруги, сжав кулаки и скрипя
зубами, решают продолжать, если уж не под одним одеялом, то хотя бы под одной
крышей. Зачем? Да ради детей, вот зачем. Так они это сами себе объясняют. Вот и
я сам себе говорю: может, и впрямь так надо? Ради Страны, да? Сподвижникам
товарища Алони она, вероятно, до фени, но мне-то – нет. Тем более, что
историческая память тут же услужливо подсовывает всякие примеры внутренней
смуты, спалившей наш Храм, рисует картины гражданской войны, обрушившей стены
нашего Иерусалима. "Ты что, этого хочешь?" – грозно вопрошает историческая
память. И я, съежившись, изо всех сил мотаю головой из стороны в сторону. Нет,
нет, только не это! Лучше уж помириться, протянуть руку. И вот я здесь, стою с
протянутой рукой, как нищий. Пода-а-айте дружбу… ну пода-а-а-йте… ну пожалуйста…
Нет, не подают. Почему? Кого бы спросить?
* * *
Моти Карпель – человек религиозный. Вдобавок к этому он широко и всесторонне
образован, что дает ему возможность легко ориентироваться в ревущем океане
современной культурологии. Кто же, как не он, может дать ответ на мое "почему?"
Он и дает. Дело в том, что у нас, оказывается, раскол.
"В последних поколениях евреев, - объясняет Карпель, - возникло ярко выраженное
разделение на "светских" и "религиозных", что привело в последнее время к
расколу израильского общества."
Вот как? Странно. "Ярко выраженное разделение" "возникло" относительно давно ("в
последних поколениях"), а вот раскол наметился только "в последнее время".
Отчего так? Разве не зияла еще в двадцатые годы мировоззренческая пропасть между
бен-гурионовскими гистадрутчиками сталинистского толка и религиозными
сионистами? Разве тогда же не смотрели на мир, мягко говоря, по-разному
приверженцы Жаботинского и хасиды Сатмарского двора? И так далее и тому
подобное… То есть разделение и в самом деле имело место давно, но к расколу
отчего-то не приводило, и даже не очень сильно мешало строить и побеждать. Факт
ведь, что причитания о "расколе" стали суперактуальны только сейчас.
Не потому ли, что указываемое Карпелем "разделение" на самом деле причиной
нынешнего раскола не является? На мой взгляд, так оно и обстоит – не является.
Ведь отличие просто "разделения" от собственно "раскола" в том-то и заключается,
что в первом, при всех трещинах и при всей широте кроны, наличествует общая
база, общий ствол, общая гора. Тогда как второй – именно "скол" – отсечение,
отрубание, не несет в себе ничего общего, кроме прошлого, кроме пропасти.
Кто-то возразит: любой раскол начинается с трещины. Но я не случайно добавил в
предыдущий абзац еще один образ – образ дерева. Растущий рядом с моим домом
пекан начинал свою жизнь с одной палки ростом меньше метра. Потом он стал расти
и разделяться на ветви. Теперь это мощное дерево, с многими раздельными ветвями
и общим стволом. Так что не всякое разделение неминуемо приводит к расколу.
Иногда ровно наоборот – без разделения невозможен победительный марш жизни.
В самом деле, при всех имевшихся в свое время разногласиях, почти у всех идейных
и культурных течений сионистского периода Израиля существовала общая база, общий
ствол. Верно, что светский сионизм отошел от религиозной традиции, но вместе с
тем он чувствовал себя обязанным предложить свой идеологический нарратив,
который заменил бы религиозное обоснование нашего присутствия здесь на другое –
светское, социалистическое, национальное. И тут с неизбежностью находилась общая
база для религиозных и светских. С неизбежностью потому, что сионизм являлся
движением так или иначе национальным, а евреи, как нация "Союза со Всевышним",
как "народ Завета" представляют в иудаизме чисто религиозную сущность. Поэтому
любые примеры из героической еврейской истории, необходимые светским сионистам
для создания собственного нарратива, не могли не пересекаться с их религиозной
составляющей. К примеру, история Масады представляла на этом этапе ценность как
для религиозных израильтян в целом, так и для светских сионистов. То есть – для
всех, включая даже коммунистов. В результате Масада, Маккавеи и аналогичные им
символы служили тогда совершенно естественной базой идейной общности всего
Израиля. Конечно, попадались уроды типа лево-радикального "Мацпена", но это были
скорее исключения, подтверждающие правило.
Светская мировоззренческая система обладала тогда вполне ясным и
непротиворечивым набором ценностей: великая культурная история еврейского
народа, патриотизм, национальная гордость, героическая традиция Войны за
независимость, ПАЛЬМАХа, ЦАХАЛа, строительство собственного государства, алия,
память о Катастрофе. Пока это было действительно так, ни о каком расколе речи не
шло и не могло идти.
Проблема наметилась позднее, уже после Шестидневной войны 67-го года. Моти
Карпель объясняет это изменившимся соотношением сил вследствие возникновения
поселенческого движения (Гуш Эмуним).
"…властвующая элита, - пишет Карпель, - восприняла его деятельность как сигнал
тревоги: едва ли не впервые появилась сила, возвестившая своим появлением начало
упадка общественных кругов, властвовавших до тех пор в Израиле, и подъёма новых
общественных и идейных сил. …Это была религиозная молодёжь, и левым - "соли
земли" - это было непонятно. Они были воспитаны и приучены к тому, что
религиозные евреи это всегда евреи "второго сорта", что их роль – слушаться, а
не проявлять инициативу, вести за собой и завоёвывать симпатии. Ведь религиозные
не росли в киббуцах, не вращались в "правильных" кругах, они абсолютно "другие".
В общественном плане левые также не были способны сочувствовать ни самим этим
молодым религиозным евреям, ни их попытке проложить новый путь и вести по нему
страну без попечительства старой элиты.
Левые также распознали главное: хотя эти поселенцы и выглядят, как настоящие
сионистские "халуцим" ("пионеры". Прим.пер.), но их движущей силой являются
традиционная израильская вера. …Проявление этих обновлённых еврейских ценностей
и энергии испугало левых по-настоящему. Их ведь учили видеть в иудаизме нечто
чужое, странное, угрожающее, эдакого идеологического противника. …Он звучал для
элиты предостережением о подъеме новых общественных сил, которые могут захватить
её властные позиции. Позиции, которые она считала своим естественным правом, не
нуждающимся в доказательствах."
Итак, по мнению Карпеля, суть настоящего конфликта - в реакции традиционной
сионистской элиты на подъем новых общественных сил, угрожающих "ее властным
позициям". Подобная точка зрения представляется мне ошибочной. Дело в том, что
последующая яростная атака на "поселенцев" сопровождалась прежде всего массовым
забоем священных коров самой правящей элиты, целенаправленным уничтожением того
самого набора ценностей, который был несколькими абзацами выше назван "светской
мировоззренческой системой". Согласитесь, что, с чисто стратегической точки
зрения, кажется в высшей степени нелепым уничтожать собственную идейную базу,
собираясь в поход на "странного, угрожающего, идеологического противника", коим
являлся тогда, по утверждению Карпеля, Гуш Эмуним.
На мой взгляд, раскол израильского общества связан с намного более общими
болезненными процессами, имевшими место не только в Израиле, но и во всей
западной культуре в целом. Просто у нас эти процессы приобрели более острую
форму на фоне постоянного кризисного напряжения сил, вызванного перманентной
войной, ведущейся против нас арабами.
Истребление ценностей происходило тогда, увы, не только в Эрец Исраель.
Наметившийся в 70-е – 80-е годы конец модернистской эпохи и утверждение на ее
обломках постмодернистского пофигизма сопровождались всеобщим, вернее,
всезападным отстрелом вышеупомянутых ценностей. Слово "патриотизм" инициирует
рвотные позывы не только на берегах Яркона. Заслышав его, постмодернистские
интеллектуалы соответствующих национальностей с готовностью блеванут и в Сену, и
в Темзу, и в Гудзон. Национальная гордость? – фуй, какая пакость… Память о
Катастрофе? – ах, отстаньте, надоело, сколько можно повторять одно и то же…
Маккавеи? – узколобые мракобесы, из глупого упрямства сопротивлявшиеся эллинской
просвещенной культуре… Масада? – фанатики, фашисты, детоубийцы… И так далее,
добавьте по вкусу.
Почему так произошло – тема для отдельного разговора, но сам факт "отстрела
ценностей" сомнения не вызывает. Относительно молодой и недостаточно укорененный
секулярный сионистский нарратив сопротивлялся недолго. Неудивительно, если
учесть, что наступление велось по всему фронту, начиная с "историков" так
называемой "новой школы", вдохновенно переписывавших школьные учебники и кончая
плоскими шутками дешевых стендапистов. Всего лишь одно десятилетие интенсивной
промывки мозгов породило новую ситуацию, когда люди стыдились признаваться в
приверженности тем самым ценностям, которыми они еще совсем недавно гордились.
Но победа "постсионистов" не была полной. В израильском обществе нашлась группа,
которая отказалась принять новые правила игры. Это были религиозные сионисты.
Промывка мозгов киббуцника обеспечивается легко – простой сменой учебника. С
религиозным же сознанием, привыкшим соотноситься с другим авторитетом,
абсолютным и незаменяемым, дело обстояло значительно сложнее. Да и учебник поди
замени, коли он зовется ТАНАХ… В общем, вредные "вязаные кипы" решительно
отказывались отбросить свое "устаревшее" мировоззрение, несмотря на все
революционные изыскания "новых историков". Их было много; более того, они имели
наглость размножаться и учить своих детей по собственным учебникам в совершенно
неприемлемом духе патриотизма и так называемых еврейских ценностей. Этот вызов
требовал от постсионистов немедленного и решительного ответа.
Если бы религиозные сионисты, подобно ультраортодоксам, оставались замкнутыми в
собственной скорлупе, тогда их, возможно, еще можно было терпеть. Что взять с
мракобеса в чулках и меховой шляпе колесом? Но ведь "вязаные кипы", напротив,
осмеливались претендовать на активное участие во всех важнейших общественных
процессах. Страшно сказать – они считали это государство своим! В этой ситуации
один вид их служил постоянным, упрямым и вредоносным напоминанием о том, что
"можно иначе" и уже только потому неизбежно вызывал и продолжает вызывать
совершенно оголтелую ярость постмодернистских-постсионистских идеологов.
Более того, самим своим существованием они опровергают постмодернистский миф о
смерти всех и всяческих универсальных ценностей. Ценности живы и еще как! Вот
они смотрите – в сандалиях на босу ногу, в клетчатой рубахе навыпуск и со старым
"узи" на плече. А если ценности живы, значит постсионизм врет, значит
постсионизм мертв. Вот ведь как получается. Либо – либо. Этим и только этим
объясняется та враждебность, которую товарищ Алони и ее соратники питают к
"вязаным кипам"; этим, а вовсе не боязнью потерять власть, как ошибочно полагает
Карпель. Власть тут не цель, а всего лишь средство, средство уничтожить
ненавистного врага. Тут речь о шкуре идет, о войне за выживание.
Сделав неправильный вывод о причинах и сущности раскола, Моти Карпель,
естественно, не может не ошибаться и в предлагаемом рецепте его, раскола,
преодоления. С его точки зрения, достаточно просто предложить устойчивую общую
базу. В качестве такой базы Карпель предлагает…
"…понятие "еврейство, еврейское самоопределение" как минимально возможное
объединяющее начало. Значение этого понятия в том, что оно объединяет всех
евреев, упраздняя понятия "религиозный" и "светский". От каждого еврея в
отдельности требуется осознать своё еврейство, взять его за основу, искренне
спросить себя о его смысле и искренне искать свой собственный ответ на это
вопрос."
Фактически это является призывом вернуться в ситуацию, существовавшую до начала
кризиса. Увы, такой возврат невозможен. Карпелю кажется совершенно неоспоримым,
что "не найдётся светского, который сказал бы о себе, что он нееврей". Но в
том-то и все дело, что это не так. К примеру, у товарища Алони и воспитанного ею
анархиста, мечтающего пострелять в солдат ЦАХАЛа, подобное утверждение может
вызвать только брезгливую усмешку. Они даже не собираются рассматривать вопрос
под подобным углом зрения. Еврей, нееврей… какая разница? Главное, чтоб человек
был хороший.
Но дело не только и не столько в том, что Моти Карпель выбрал неподходящую
ценность в качестве заветной общей базы. Дело в том, что такой "общей ценности"
не существует в принципе. В самом деле, можно ли найти общую базу между миром,
где ценности (не важно, какие именно) существуют и миром, где их просто нету?
Да, да, нету. Ноль, йок, пустота. Тут ведь ищи, не ищи – не найдешь. Потому что
единственной внятно формулируемой ценностью нынешних соратников товарища Алони
является упомянутый в самом начале этой статьи прынцып: "нас не задевай!" И все,
ничего больше. Вот и поди сыщи тут общую базу…
Справедливости ради следует отметить, что саму товарища Алони эта ситуация
единственного прынцыпа серьезно беспокоит. В том же интервью, на которое я уже
ссылался, она жалуется на своих "левых" единомышленников:
"Можно встретить сегодня людей, которые говорят: я не хочу знать, я не читаю
газет. Вы знаете, сколько человек отказываются читать Гидеона Леви и Амиру Хесс,
потому что не хотят знать, что происходит? Они просто не хотят знать. В наше
общество пронизано тупым равнодушием…"
Я вот прочитал это и подумал: а на что она, собственно говоря, рассчитывала? Тут
ведь классический случай из серии "что посеешь, то и пожнешь". Вы ведь, товарищ
Алони, у этих людей своими руками все ориентиры выбили и из головы и из сердца,
всё, без остатка. А что дали взамен?
"Ну как же, - возмутится товарищ Алони. – А как же универсальные
общечеловеческие ценности?"
- А что это такое, дорогой товарищ?
- "Ну как… Это когда каждый человек – высшая ценность!"
- Каждый-каждый?
- "А то!"
- А коли каждый, дорогой товарищ, то надо ведь с какого-то человека начинать, а
то "каждый" это уж больно общо, не конкретно получается. Вот каждый и решает
начать с самого себя. Правда, логично? И тогда ваша универсальная
общечеловеческая ценность немедленно трансформируется в совершенно конкретную
личную. То есть "Я – высшая ценность!" Вот и все. Так что нечего жаловаться на
равнодушие. Вовсе ваши сподвижники не равнодушны. Просто они свою высшую
ценность лелеют. Каждый свою, товарищ Алони, каждый свою. Так что зря вы
удивляетесь.
В определенном смысле мне ее даже жаль, товарища Алони. Кому она теперь нужна
такая, со своим набатом, со своими крайне левыми Амирой Хесс и Гидеоном Леви?
Почти никому и не нужна, кроме, конечно, прямых наших врагов, использующих ее
набатный темперамент вполне утилитарно, что называется, по назначению,
поворачивая задом и передом, наклоняя и выгибая по вкусу тамошних
пропагандистов.
Но черт с ней, с товарищем Алони. Если свои на нее кладут с приборчиком, то мне
и тем более переживать не о чем. Мне о другом бы лучше побеспокоиться – о
собственной протянутой – за дружбой - руке. Потому как затекает рука, страшное
дело как затекает. И главное, никто не подает, хоть ты тресни. А может, ну его,
это примирение? Может, пусть его отколется то, что должно отколоться, пусть
сгинет то, что должно сгинуть? А, Моти Карпель? Вы вот говорите:
"…раскол является одной из основных проблем израильской действительности. Для
существования здоровой нации необходимо единство народа вокруг базисных вопросов
и ценностей."
А я себе думаю: зачем мне с ними мириться, с пофигистами с этими? Добро бы от
них что хорошее было, а то ведь – пшик один, суета, ябедничество и постоянный
крик "нас не задевай!" Они ведь даже своему товарищу Алони надоели. А кроме
того, скажу вам по секрету – они все равно не сегодня-завтра передохнут, все до
одного. Состояние пофигизма только кажется устойчивым, а на самом деле вызывает
ускоренный рак души с летальным исходом.
Так что я руку-то уберу, ладно?
26.08.2004
|
