| Журнал "Омоль" | |
|||||
| Связь | Предыстория | Документы | „КэМэЛ“ | Клуб „КаНаЛ“ | ||
|
Михаил Пробатов -- почетный член попечительского совета СНТ «Корчак». Именно из-под его пера вышла первая
серьёзная статья о нашем первом спектакле «Почта», опубликованная в газете «Новости недели». Эссе, предлагаемое
вашему вниманию затрагивает многие вопросы, волнующие сегодня каждого олима, тем более людей, профессиональная
деятельность которых связана с проблемами воспитания и абсорбции. Редакция не разделяет стопроцентно некоторые
утверждения автора, в особенности о несгибаемости советского менталитета (или духа) в поколениях приехавших олимов.
Однако, подаём данное эссе, не изменив ни одного слова – не как декларацию, а скорее как информацию для
размышления. Надеемся, что среди наших читателей найдутся люди, которые вступят в диалог с уважаемым автором
и сформулируют свою точку зрения по проблемам, затрагиваемым в эссе. Д.Ф. Михаил Пробатов Страх Был у меня в Москве один товарищ, очень смелый человек. Ещё в хрущёвские, а потом и в брежневские времена, он отсидел в общей сложности около 10 лет по диссидентским делам, и о нём легенды ходили в Москве. Например, однажды явились к нему с обыском. А искали ксерокс, на котором в огромных количествах распечатывали «Хронику текущих событий», «Архипелаг Гулаг», «Большой террор» и многое другое. Даже за хранение каждой такой ксерокопии полагался тюремный срок, а уж за распространение, тем более, за изготовление такого самиздата сразу давали до семи лет и ещё пять «по ногам» (выселка), и пять «по рогам» (поражение в правах). А политическая зона в Мордовии, ребята, это не израильская тюрьма, где по утрам сметану, творог и яйца приносят, и телевизор в каждой камере. Люди почти никогда не возвращались от туда здоровыми, часто и вообще не возвращались. Опасное это было дело. Значит, приходят с обыском, ордер в порядке, понятые – всё по закону, по советскому закону. А ксерокс стоял у него в комнате и накрыт был чем-то вроде скатерти. Первый вопрос: -- Это что у вас? -- Швейная машинка. -- Что ж такая большая? -- Ножная, «Зингер», трофейная ещё. Показать? -- Ладно, -- офицер говорит. -- Не возражаете, я на ней бумаги разложу! Мой приятель подвинул к аппарату стул: «не высоковато вам будет писать!» Обыск продолжался часов пять. Измучались они. Кое что, конечно, нашли из рукописей. А ксерокса нет. Составили протокол. -- Ксерокс у вас, -- сказал офицер. -- И мы его найдём. -- Да вряд ли -- говорит мой товарищ (я буду его называть Володей). -- Ищете плохо. Не умеете искать. -- Вот…,- разозлился офицер - ещё ты зубы будешь скалить … -- Ну, гражданин начальник, не ругайтесь, девушка смущается, -- Володя говорит. -- Приглашаете понятыми каких-то школьниц, прямо неудобно. Тут эта девушка действительно засмущалась, и покраснела. И даже благодарно Володе улыбнулась. Ей уж было лет под сорок. Она работала уборщицей в соседней пивной, и у неё четверо детей, старший сидел в тюрьме за хулиганство, а муж сбежал и уклонялся от алиментов. --Так легко сделать человеку приятное, -- сказал мне потом по этому поводу Володя. -- Скажешь что-нибудь доброе, человек расцвёл, задышал, вот она покраснела даже. А когда она краснела в последний раз? -- Слушай, Володя, - я ему говорю, -- ты, брат, совсем ничего не боишься. Как бы тебе не загреметь. И вот что он мне ответил: -- бояться опасно. Испугался -- пропал. А с месяц тому назад этот Володя позвонил мне из Петах-Тиквы. Я и знать не знал, что он живёт в Израиле. Оказалось он здесь уже шестой год, и дела его совсем не благополучны. Денег нет, работы нет. Иврит знает ненамного лучше моего. У него были дела в Иерусалиме, и он попутно зашёл ко мне в гости. Мы с ним не виделись лет пятнадцать, оба, конечно, сильно изменились, постарели, а он ещё меня постарше, седой совершенно. Но дело не в этом, а что-то, знаете, изменилось в нём изнутри. Прежде он всегда смотрел человеку прямо в лицо. Этот взгляд мне напоминал два дула спаренной скорострельной пушки. Какие раньше устанавливали на баке советских сторожевых военных кораблей. А тут, смотрит Володя куда-то в сторону или вниз. Сидим мы с ним за кофе, спрашивает: -- слушай, а что, это я на лестнице у тебя женщину встретил в парике? Здесь религиозные живут? -- Район такой, - говорю. Здесь много религиозных. -- О-о, Миша, это плохо. Плохое соседство. С ними очень опасно. -- Да какая опасность? Вот напротив живёт семья, пятеро детей. Хорошие ребята, молодые ещё, трудно им с детьми, конечно. -- Да ну их к чёрту. -- А русскоязычных никого поблизости нет? -- Живут тоже в соседнем доме. -- Ну, я думаю, пьют по черному. -- Не без этого, -- говорю. -- Но тоже люди не плохие. У меня кран прорвало, ты же знаешь, какой я мастер, а мужик оттуда прибежал и починил. Володя помолчал и совершенно неожиданно заявил, что хочет уезжать в Канаду. А потом ещё помолчал и сказал, что, если не в Канаду, тогда, возможно, в Германию, или почему-то в Бельгию. -- Да ты расскажи, что у тебя случилось? -- Я боюсь, - сказал он. -- боюсь, понимаешь… всего. Чужого боюсь. У меня на пресненской пересылке урки хотели носки шерстяные отобрать, я отбился. Но там всё своё было, а здесь… - Да брось, - я говорю. -- Неужели эти гады тебе были свои, а здесь израильтяне, евреи чужие? -- Представь себе. Да разве это евреи? Утром просыпаюсь, слышу у соседей музыка. Такая музыка, будто я в Баку или в Ашхабаде. А нашу музыку, еврейскую, здесь никто не знает и не любит. Я как-то поставил «Купите бублики». Спрашивают, что это? По их мнению это русская песня. -- А по-твоему это еврейское? Тут он на меня рассердился и даже обиделся. -- Что ты в самом деле, простых вещей не понимаешь или придуриваешься. Понимаешь ведь, что я имею ввиду! А я, может, и понимаю, но принять этого не могу. И мне жаль старого товарища моего. Но вижу я, что его уже нет. Ведь не зря он мне сказал тогда: «испугался -- пропал!». Вот и он приехал в Израиль, испугался и пропал, нет его. Посидели мы с ним, выпили ещё по чашке кофе, московских знакомых вспомнили и он ушёл. Обещал звонить. Ни разу с тех пор не позвонил. А я, признаться, забыл его телефон записать. Что же это такое? В живой природе есть такое явление ксенофобия. Если случайно берёза вырастает в хвойном лесу, особенно среди густых елей, они ей света не дают, глушат, и деревце хиреет или погибает, или болеет и не даёт потомства, не вырастают вокруг неё молодые берёзки. У животных это ещё проще. Отрицательная реакция на чужака. Если в океане поймать альбатроса (они обычно во множестве прилетают к рыбацкому судну на кормёжку), поймать такую птицу, выкрасить ему одно крыло, скажем, суриком, и выпустить, свои же начинают его клевать и забивают до смерти. Чужой, не такой, непохожий – опасность. Закон природы. Человек же -- существо двойственное. Одной своей половиной мы принадлежим к живой природе, животные, другой – небу, если верить в бога, а если не верить, тогда всё равно принадлежим мы к духовному миру, и у нас много нематериального, неприродного. Чем меньше в человеке природного, чем больше духовного – тем больше он способен вобрать в себя свободы, любви, всего прекрасного, вечного. Ксенофобия, боязнь чужого, это природное, животное. И человек, который не в состоянии бороться в себе с проявлениями ксенофобии, может быть очень опасен, а может быть, наоборот, жалок, беспомощен. В любом случае всё, что дала ему при рождении судьба (или Бог, как угодно), пропадает впустую, потому что его талант, воля, энергия -- напрасно уходят на паническую оборону от непохожего, от непривычного. С начала девяностых годов из СССР в Израиль приехало более миллиона советских людей. Эти люди, то есть мы с вами и, вероятно, даже наши дети и внуки, потому что своеобразные особенности советского характера не исчезают, как выяснилось, ни во втором, ни в третьем поколении, эти люди во многих случаях попали в Израиле в очень тяжёлую ситуацию и, кроме того, создают кучу проблем для государства и местных жителей. Мы по-другому образованы и безграмотны по другому, мы в Бога верим не так, как здесь это принято, и не верим в Бога тоже не так. И всё почти, что мы способны совершить хорошего или плохого -- всё не похоже и значит в мире материального представляет собой опасность для израильтянина. А в мире духовного? Там совсем иначе. Там прежде всего нет ксенофобии, страха перед незнакомым, непохожим -- нет. Давайте будем бороться с ксенофобией. Только с ксенофобией нужно бороться в своей собственной душе, а не -- в душе у соседа. Не будем говорить: «это чужое». Будем говорить: «это новое». Тогда вместо страха придёт любопытство. И обнаружится, что приехали мы не в чужую, а просто в очень необыкновенную страну, непохожую ни на одну страну планеты. Всё, что происходит сейчас в Израиле никогда не происходило в мире и, вернее всего, никогда больше не произойдёт. Всё это -- чудо. И наши предки ещё в начале двадцатого века ни за что не поверили бы, что всё это возможно, ещё полвека тому назад это казалось мечтой несбыточной и призрачной. Так чего ж нам бояться? Давайте радоваться. А если музыка другая… неужто всю жизнь должна звучать одна и та же музыка? |
| Связь | Предыстория | Документы | „КэМэЛ“ | Клуб „КаНаЛ“ | ||
| вверх | ||||||