<<К оглавлению раздела
«КАФЕ-КЛУБ МИРИАМ МЕШЕЛЬ»

<<Студия "Корчак"

<<На главную сайта

Родился я в 1917 году в Казани. Мои благословенной памяти родители, рав Бенцион и рабанит Леа-Гитл, дали мне традиционное еврейское воспитание. С малых лет я стал изучать ТаНаХ и Талмуд; учиться мне приходилось, по понятным причинам, в обстановке строжайшей секретности.

Материальные условия, в которых жила наша семья, были крайне тяжелыми. Ютились мы в маленькой комнатушке коммунальной квартиры, знали и голод и холод.

Сдав экстерном экзамены за курс средней школы, я поступил Казанский университет, где стал изучать математику, однако своих занятий Торой не прекращал.

Нелегко мне приходилось. Какие только предлоги я не изобретал, чтобы не писать в субботу!

Трефного я, конечно, не ел. В городе был миньян – десяток пожилых евреев, и я использовал любую возможность помолиться вместе с ними. Свои занятия Торой я не прекращал ни на один день – отец еще в детстве приучил меня ежедневно по два часа учить Талмуд. Если готовясь к университетским экзаменам, я был вынужден корпеть над учебниками до трех часов ночи, то с трех до пяти я занимался Талмудом. Когда же по каким-то причинам мне это не удавалось, я записывал свой “долг” в особую книжечку и восполнял пропущенное при первой же возможности. Руководствуясь требованиями Торы, я старался помогать людям как мог: опекал больных, давал бесплатные уроки детям из бедных семей, готовя их к экзаменам.

В университете, где моим руководителем был гениальный математик и замечательный человек, член-корреспондент АН СССР Николай Григорьевич Чеботарев, мир праху его, я специализировался по теории Галуа, высшей алгебре и теории чисел. Увлекался я и физикой, работал одно время в лаборатории Е.К. Завойского, открывшего эффект парамагнитного резонанса.

Мне вспоминается декабрь 1943 года. Война привела в Казань, где я тогда жил, массу ученых - чуть не всю Академию наук СССР во главе с самим президентом - Сергеем Ивановичем Вавиловым. Отмечали трехсотлетие со дня рождения Ньютона. На торжественном заседании было четыре доклада: "Эфир, строение материи, свет по Ньютону" - Вавилова, "Математические работы Ньютона" - моего учителя Николая Григорьевича Чеботарева, "Строение Луны по Ньютону" - Идельсона и "Портреты Ньютона" - Герасимова.

Особенно интересен и глубок был доклад Вавилова. Начал он примерно так: "При мысли о гениальности Ньютона волосы встают дыбом! Триста лет назад человек столько предвидел в науке!" Потом академик много цитировал из книги Ньютона "Математические начала натуральной философии" и среди прочего прочел: "В любом месте Вселенной между двумя точками всегда действуют силы: притяжения или отталкивания, электрические или химические. В этом я вижу вездесущие Б-га".

Помню, я вздрогнул: рискнуть произнести такое! Что стоило Вавилову опустить эту фразу или, по крайней мере, добавить, что тут Ньютон отдает дань взглядам своего времени. Но он ничего не опустил и ничего не добавил. И я подумал: "Вся земля полна славы Его!" (Ишаягу, 6:3) - мир сам поет славу своему Творцу.

Окончив университет с отличием в 1941 году, я получил направление в школу села Столбищи близ Казани, где проработал учителем больше года.

По субботам и в дни еврейских праздников я приходил на работу, задавал школьникам задачи, проводил контрольные – лишь бы самому не пришлось писать на доске или в классном журнале.

Из села Столбищи я перевелся в Казань и проработал там около двадцати лет в различных школах, техникумах и институтах. Все эти годы я соблюдал субботу, не ел запрещенную пищу и обучал еврейским законам своих детей точно так же, как в свое время обучали меня мои родители.

Не раз мои близкие друзья-евреи, от которых я не скрывал своего мировоззрения, говорили мне: “Почему ты не живешь как все, Исаак? Зачем тебе эти мучения: не писать в субботу, есть всухомятку, рисковать каждый раз во время молитвы? Ведь рано или поздно дознаются, лишат тебя диплома, и выгонят с работы!” Если бы я сам знал о еврействе столько, сколько знали они, - то есть практически ничего, – я бы вместе с ними поражался странному для окружающий поведению религиозного еврея.

Как я уже писал, поступив в Казанский университет, я не прекращал своих занятий Торой. Именно в этом возрасте я стал постигать всю глубину ТаНаХа и Талмуда, всю правду, заложенную в Торе. Мудрость, заключенная в еврейской религии, приводила меня в восторг; сухие, казалось бы законы ритуальной чистоты семейной жизни раскрывали передо мной вечную нравственную суть. Безупречная точность нашего древнего лунно-солнечного календаря вызывала восхищение, глубокие знания еврейских мудрецов в области анатомии, физиологии, медицины, изложенные в Талмуде, были для меня неоспоримым свидетельством Б-жественного происхождения Устной Торы.

НАШ СОВРЕМЕННИК ИЗ БУДУЩЕГО

…У каждого человека есть свои столбовые вехи, свои повороты судьбы, этапы чрезвычайно важных нравственных накоплений. Понятия эти связаны в жизни моей с именем рава Зильбера, моего первого учителя, моего духовного наставника. Он и сам не ведает, что даже не общаясь с ним, а только зная, что он рядом, что он есть, что живет со мной в одном городе, — я возвышаюсь этим, согреваюсь его теплом, укрепляюсь. Не говоря уже о том, что самые лучшие, блаженные часы моей жизни — те, когда я занимался и занимаюсь с ним Торой.

Если меня спросить, какова самая характерная черта этого человека, я бы сказал не задумываясь: страстное желание творить добро.

И сразу же писательский зуд подстегивает меня рассказать о подвигах рава Ицхака, которых я знаю уйму, — невообразимых, немыслимых, легендарных! Но это — тема не для короткого послесловия к книге, а для целой серии приключенческих романов.

Отмечу лишь, что человек этот живет как бы в ином измерении, собственной жизнью доказывая относительность расстояния и времени. Живя в Иерусалиме, он может, к примеру, добыть из самаркандской тюрьмы необходимейший документ для "соломенной вдовы" из Нетании, спасти ей тем самым жизнь, устроить судьбу ее и ее детей. Каким-то непостижимым образом он может находиться одновременно на церемонии обрезания в Бней-Браке и на уроке Торы в своей иерусалимской йешиве. Он может одолжить вам бешеную сумму денег, даже не будучи с вами знаком, не взяв с вас при этом ни векселя, ни расписки. К что смешнее всего — через минуту рав Ицхак совершенно забывает, кому и зачем он эти деньги дал, оставаясь сам без гроша в кармане, бедным, словно уличный воробей.

Он вечно занят двадцать четыре часа в сутки. Никто не знает, когда он ест, когда спит, где пропадает. Но для добрых дел — всегда свободен! В дождь, в снег, в бурю, в ужасный хамсин — приходит и помогает. Он будет там, где нужнее всего на свете. Если надо — полетит на Луну. Он постоянно ищет попавших в беду — этот мягкий, уступчивый человек с наивными и чистыми глазами, добрый ангел, постоянно устремленный к людям. Для всех доступен, для всех всегда досягаем. Его жизнь вся "вовне", вся "на вынос".

Его познания в Торе уникальны. Нам, ученикам своим, он выдает их ровно столько, сколько мы можем усвоить, не меньше и не больше. Чтобы не оглушить человека, чтобы тот не захлебнулся, не впал, упаси Б-же, в ересь. Много раз я был свидетелем его совместных занятий с гигантами Торы, ее светочами, и видел его лицо при этом. Оно светилось удивительным светом, совершенно неведомым нам неземным светом. Рав Ицхак своей молитвой более всего потрясает душу. Это молитва величайшей сосредоточенности, исторгнутая из плоти, насквозь пронизанной страхом перед Всевышним и любовью к Нему, — единая, цельная песнь, сладостный шепот души, живущей в мире со своим Творцом. Молитва, очищающая всех, кто при ней присутствует и в ней участвует.

Я много знаю о раве Ицхаке, познакомился с ним еще пятнадцать лет назад в Ташкенте. А из рассказов свидетелей и очевидцев стало известно мне о страшных испытаниях, выпавших на долю его семьи в Казани. Можно написать роман, эпопею о том, как он, потомок раввинов, чья родословная прослеживается до самого царя Давида, дипломированный математик, умудрялся в немыслимых тех условиях не работать в субботу, собирать евреев на молитву, жить кашерной жизнью, озаренной светом Торы, о долгой и горестной тяжбе его с органами народного образования, лишившими рава Ицхака и его жену права воспитывать собственных детей. История, пожалуй, не менее трагичная в своей сущности, чем рассказ Торы о жертвоприношении Авраамом Ицхака.

Но много еще загадок задает мне этот человек, и самая непостижимая: когда он находит время писать? Как выкраивал время о книге своей думать, работать над ней — он, отец многочисленного семейства, духовный наставник сотен вернувшихся к религии, когда успел он написать эту книгу об исполнении древних пророчеств?

Ответ на этот вопрос метафизичен. По моему разумению, природа его души относится к будущему, ко временам Машиаха. Рав Ицхак давно живет в той субстанции, но извлечен Б-гом оттуда, чтобы нам по его душе, как по компасу, выверять свой собственный путь.

Там, в том пространстве, которое нам когда-то предстоит обживать, положено заботиться исключительно о нуждах своих близких, жить одними лишь добрыми делами. Когда каждый будет думать только о ближнем — мы все будем счастливы, и с нами рядом будет Г-сподь Б-г.

А пока только раву Ицхаку Зильберу, уже побывавшему в будущем, удалось сопоставить далекое прошлое с настоящим, в котором исполняются наконец добрые пророчества нашей Б-жественной Торы.

Эли ЛЮКСЕМБУРГ, писатель
http://www.rav.r

Израиль Клейнер, журналист

Эсфирь Фельдман

Живое дерево

Все акации на нашей улице живы и здоровы. Растут, цветут, дают тень. Лишь одно дерево зацепил автомобиль, сломал. Остался от акации один пенек.

- Ничего страшного, - подумал я. – Были бы корни.

И в самом деле, не прошло и месяца, как невзрачный, несчастный пенек дал мощные побеги.

Были бы корни, все остальное приложится. В мощной корневой системе, способной пить живительную влагу, и весь секрет удивительной живучести народа еврейского.

Об этом и написал свою книгу Рав Зильбер выходящую отдельным изданием в Иерусалиме.

Нет в этой книге поучений, увещеваний, дидактики. Есть приключения, преодоление, подвиг, наконец.

Горькую, но увлекательную повесть написал Рав Зильбер.

Валерий Хенкин

Сама попытка жить именно так была мужественным вызовом тому укладу, который надлежало соблюдать в социалистическом государстве.

Рав Зильбер рассказывает о своем подвиге так, как только можно о нем рассказывать: просто и с юмором.

В предисловии к другой книге рава Зильбера "Пламя не опалит тебя" Эли Люксембург писал:

"По моему разумению, природа его души относится к будущему, ко временам Машиаха. Рав Ицхак давно живет в той инстанции, но извлечен Б-гом оттуда, чтобы нам по его душе, как по компасу, выверить свой собственный путь".

Новая книга рава Зильбера почти вся о прошлом, о жизни его семьи в Литве, Татарии, России… Впрочем, Рав родился в 1917 году, а потому и жил в ином образовании, именуемом СССР.

И в этом главное. Рав Ицхак Зильбер всю свою жизнь существовал в двух измерениях: в пространстве реальном, и в особом, фантастическом мире, в котором душа человека свободна, в каких бы цепях не было тело.

"Родители мои были первыми и единственными учителями и учили со мной Тору. Я был еще совсем мал, когда прочел, что между нами, евреями и Б-гом существует союз".

Этому Союзу и был верен всю свою жизнь Ицхак Зильбер. Он родился человеком, не способным на компромисс и предательство. Он вел себя так, будто тысячелетия назад стоял у горы Синай, видел Моше и скрижали в его могучих руках, слышал текст заповедей. Все остальное в его жизни: и кровавая суета большевистского режима и даже любимая наука - математика – все это существовало в особом измерении, не играющем решающей роли в жизни этого человека.

Мемуары Рава Зильбера начинаются так, как они и должны были начаться. Автор рассказывает о своих корнях: о прапрадеде, раввине в городе Люцин, о прадеде, о деде, об отце, о святости и великой доброте этих людей.

Этой частью книги автор будто говорит, что он не мог родиться кем-то иным, а стал таким по велению своих предков.

Но такой вывод делаю я, автор рецензии. Рав Зильбер будто больше всего боится утомить читателя скукой. Его рассказы о предках увлекательны и полны истинно хасидского юмора. Вот он рассказывает о своем деде, ребе Режицере:

"Накануне субботы евреи мылись в бане. Случилась ссора, и один дал другому ( а это был меламед – учитель, обучающий мальчиков Торе) пощечину. Режицер ребе увидел это и воскликнул: "Рахмонес, идн! – Евреи, пожалейте! Дайте ему сдачи! Поскорее!" Но никто этого не сделал.

В тот же вечер обидчик меламеда подавился во время субботней трапезы и умер. Тогда евреи поняли, о чем просил ребе: если бы ударившему вернули пощечину, он избежал бы более сурового наказания".

Этот эпизод не случаен. Вера Рава Ицхака Зильбера в справедливость неколебима. Собственно, на ней и основывается его вера во Всевышнего, любовь к Творцу.

Автор только и пишет о предательстве человеческом, о кровавом произволе, о лагерных садистах, но все его описания будто залиты особым светом веры в человека и возможностью его возрождения.

Не скрою, и это поначалу раздражало меня. Галерея чертей, у которых вдруг прорезывались ангельские крылышки, казалась нереальной, но и здесь со мной произошло тоже, что случилось после бесконечных повторов об отстаивании субботы. Я понял, что рассказами своими Рав Зильбер заклинает, завораживает будущую армию негодяев, дает им шанс увидеть свет. Завораживает и нас, живущих рядом с ним, надеждой, что свет этот возможен. К прощению всю свою книгу призывает Рав Зильбер.

"Да что говорить! Глава израильской компартии Моше Снэ оставил завещание, в котором пишет, что атеизм просто глупость, и просит похоронить его в талите, а сыну велит читать по нему Кадиш".

Сколько раз, недоумевая и гневаясь, проходил по улице имени Моше Снэ, но вот прочитал эти строки, и мир поселился в моей души, и готовность простить то, что, казалось, простить невозможно.

А вот отрывок из заключительной части книги Рава Зильбера. Он повествует о первом дне его семьи в Израиле:

" Приехали мы во вторник, а в субботу иду по улице и вижу: кто-то подходит к машине и собирается ехать. Я ему говорю:

- Слиха, а – йом шабат! (Простите, сегодня суббота!)

А он мне:

- Аз ма? ( Ну и что?)

Сколько же раз, по разным поводам, со мной, человеком, не соблюдающим традиции, было тоже. Сколько раз спасал от отчаяния разум, и этот голос, о котором напомнил мне Рав Ицхак Зильбер: "Ты в Эрец-Исраэль".

В книге Рава истории обычные, по крайней мере, на первый взгляд, соседствуют с рассказами, совершенно мистическими. Вот один из этих рассказов:

"На могиле Седер а-дорот стоял склеп. Когда советские власти проводили ликвидацию кладбища, двое рабочих забрались на крышу склепа. Оба упали. Один разбился насмерть, второй сломал ногу… Бригадир разозлился: "Работать не умеете. Я сам пойду". Размахнулся ломом и изо всех сил ударил. Лом отскочил и попал ему в голову. После этого весь Минск боялся подойти к могиле".

Но ошибется тот, кто подумает, что в книге Рава одни лишь поучительные, забавные рассказы, своего рода хасидские притчи. Это не так. Текст повествования абсолютно свободен, и этим современен. Свобода формы дает Раву Зильберу возможность уйти от всякой литературщины, заданости. Он веселый рассказчик, когда это необходимо, он серьезный историк, он – философ, когда в этом возникает нужда…

" Я нашел место, где меня согласны были принять с тем, чтобы я в субботу не работал. За это я обязался работать не с восьми до двух, как следовал бы, но с восьми утра до восьми вечера – по двенадцать часов в день. В полседьмого утра я старался уже быть в синагоге, молился, учил Гемару, потом отправлялся на работу. Я чинил примусы, керосинки, патефоны, велосипеды. Дело я осваивал старательно и стал рабочим что надо: я слесарь шестого разряда, прошу не шутить!"

В этом маленьком отрывке много слоев. Рав Зильбер пишет о том, что он, все свои годы, считал правильной жизнью. Главное – молитва, учеба, соблюдения традиций. Все остальное: примусы, кафедра в институте, лагерная параша – все это сопутствующие обстоятельства, не более того.

Вот еще один отрывок из книги Рава, много говорящей о свободе формы его рассказа, и о его глубине. Ицхак Зильбер цитирует слова знаменитого раби Меира – Симхи, написанные человеком, который умер за семь лет до прихода нацистов к власти:

"Уже более тысячи лет евреи пребывают в изгнании. Это долгий срок, а человек всегда хочет чего-то нового. Появятся ошибочные мысли, начнут критиковать то, что наши отцы дали нам в наследство… Еще немного, и скажут: "Ложь то, что передали нам отцы". Евреи начнут забывать свое происхождение, оставят учение своей веры, начнут учить чужие языки и сочтут Берлин Иерусалимом. Еврей забудет, что он – пришелец в чужой стране, и назовет ее родиной. И будет учиться у народов плохому. Но не радуйся, еврей, радостью других народов. Грянет внезапно страшная буря, напомнит громовым голосом: "Ты – еврей! Кто тебя сделал человеком? Уходи отсюда! Вырвет его с корнем и зашвырнет далеко…"

Это пророчество о Катастрофе. Внимательный читатель найдет в книге Рава Зильбера множество объяснений, толкований и нашего времени, момента истории, который переживают евреи Израиля сегодня.

Читал Рава Зильбер и понимал, что передо мной одна из тех редких книг, которая далеко не сразу открывает перед тобой свое содержание. Читал и убеждался с каждой прочитанной страницей, что отныне буду возвращаться к ней неоднократно и за утешением и в поисках знаний.

А что еще нужно нам, на этом многотрудном пути, именуемом жизнью: вера, утешение и знания.

А. Красильщиков, писатель

15 August 2004

Вы можете принять участие в написании свитка Торы в память рава Ицхака Зильбера, которое начинается под руководством рава Бенциона Зильбера, сына праведника, сможете посвятить выбранный Вами отрывок Свитка Торы себе, детям, внукам, а также благословенной памяти безвременно ушедших, близких Вам людей.

Выберите, пожалуйста, посильную для Вас сумму, заполните бланк и отправьте по адресу:
Израиль: P.O.B. 50566 Jerusalem 91505, Israel
Россия: Москва, Большой Спасоголенищевский пер., 6, подъезд 1, кв.22
США: 1099 E 18th St. Brooklyn NY 11230, USA
Австралия: P.O.B. 155, Balaclava, VIC, Australia 3183
Посылайте в конвертах с пометкой "Сефер Тора".