К содержанию
ЗОЛОТОЙ ПЕТУШОК
Нынче у мальчика верный дружок —
Золотой петушок.
В руки дается ему одному
Песнопевец янтарноглазый,
И не клюнет ни разу,
И безмозглым не обзовет,
Все поет себе да поет...
То вспорхнет на плечо,
По щеке щекотнет горячо,
То тихонечко приколенится,
Припушится весь, как приоденется,
И ждет,
Когда мальчик начнет
Нежные перышки легким дыханьем вздувать...
Кто-то обедать зовет
И не может дождаться на ужин,
Звать надоело, и вот уже год
Никому он не нужен.
Тихо сидит на крыльце
Одичавшего дома,
Зябнет на чутком лице
Петушиная дрема...
Вот подрастет петушок,
Кавалер красноперый,
Вырастут крылья, дай бог,
Золоченые шпоры.
С парою жилистых ног
Силаченная птица
Для поднебесных дорог
Непременно сгодится...
Спите спокойно до лучшей поры,
Птица и мальчик.
Автор-зачинщик всей этой игры —
Плут и обманщик.
Вывернет мир, как прокисший халат,
Что там, с изнанки?
Жалкий букет разноцветных заплат,
Пни да поганки...
Но среди них, среди них, среди них,
Где-то за складкой
Маленький праздник наивно притих
Ягодой сладкой.
К содержанию
ГИМН ЩУРУ
Чешуя золототкана
Тускло-влажного чекана,
А с испода — чернь, серебро.
Звонко кована кираса
Драгоценного окраса, А с испода— чернь,
серебро.
Продолженья рода ради
Вышел в свадебном наряде,
А с испода —
чернь, серебро.
Хищноглазый щеголь щучий,
Гибкий, словно хлыст тягучий,
А с испода — чернь, серебро.
В хвостовом могучем махе На спине блеснули бляхи, А с испода —
чернь, серебро.
К содержанию
***
Однажды вспомни — нет, не вспомнишь!
И не признаешь — в лоб, в упор —
Тот час рассветный, спящий дом наш, Туманный озера простор...
И камышей возню, и говор
Воды, ласкающей борта,
И чаячий нестройный гомон
У притонувшего моста...
Еще ты мальчик, не подросток,
Не огрубели корни слов,
Еще надеяться так просто
На ум, упорство и улов.
Ты по-мужицки судишь веско
Погоду, снасти, рыбий нрав,
И чутко вздрагивает леска,
Сигнал отчетливый подав...
Но вот — во времени, в пространстве
Еще сменилось на уже:
Уже пылинки дальних странствий
Искать не станешь на ноже...
К содержанию
***
На ветру аквариум,
Свечечки горят,
С ними астры острые
Тихо говорят.
Вяло просыпается
Уличная жизнь,
Похабель поддатая,
Наркота и шизь.
Горьким-горьким кофием
Тянет там и тут,
Дворники оранжево
Улицу метут.
К содержанию
***
Я вернулся в гиблые места
И читаю жизнь свою с листа.
Времени, что снегу, намело,
Плещет жизни длинное крыло.
Дальний, спальный, алчущий район,
Сон под кайфом долгих похорон.
Где когда-то пели соловьи.
Там роятся люди-муравьи.
И, как птицы, пьют жена и муж
Из одной струи, из общих луж.
Здесь когда-то, средь кембрийских глин,
Заблудился нерожденный сын,
И по-царски с ним погребены
Три его законные жены:
Вера, и Надежда, и Любовь.
(Более о том не суесловь).
А в подъезде дремлет мелкота,
За ее зрачками наркота,
Лампочка чуть тлеет, не горит,
И звезда с звездой не говорит.
К содержанию
***
Доныне —
В кембрийской,
Взасос нас целующей глине
Мы тонем.
Доныне — в иссиня-зеленой,
Бездонной,
Сосущей сосуды рутине
Мы тонем.
Душа по колено ушла в эту жижу.
Предвижу —
Рванешься и глубже уйдешь.
Дай мне руку! Встань ближе!
Да-да, где-то здесь
Звал я маму умершую, плакал.
И хлюпала глина,
И пел соловей, как оракул.
Накликал
Любви и безлюбья на глине.
Доныне —
Кембрийская сердце сосет,
Как в трясине...
Какие, певец-душегуб,
Ты еще загибаешь коленца?
Даю тебе рупь,
Спой романс алкаша-иждивенца.
Молчишь? Улетаешь?
А крылья испачканы в глине?
В какие пенаты уносишь рулады?
И где ты прописан отныне?..
Молчишь. Улетаешь.
К содержанию
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Детский садик — это адик,
Хруст хрущобы на зубах,
Юных выродков парадик,
Мат на розовых губах.
Мальчики без зубиков,
Зубиков молочных,
В домиках из кубиков,
Кубиков непрочных.
Этот город временный,
Точно путь по льду,
Гибелью беременный
На свою беду.
Анаша, анаша
Хороша для малыша!
Поиграем в ладушки,
Побываем в адушке,
А оттуда прямо в рай —
Баю-баю-бай...
Всё углы, углы, углы...
На одном углу
Продает Саид-Оглы
Острую иглу.
Господу помолимся,
Ласково уколемся,
И очутимся в раю,
Баюшки-баю...
К содержанию
МОЛЬБА В КОНЦЕ ВЕКА
Как тонок слой добра,
Накопленный веками!..
О Ева, из ребра
Точеная руками
Того, кто так велик,
Что разум человечий
Не может и на миг
Поднять себе на плечи
Неисчислимый груз
Чудесного творенья...
О Ева, твой союз
С Адамом, без сомненья,
Подобен скорлупе
Зародыша овальной...
Как скользко на тропе
В твоей дороге дальней!
А ты, Адам, чей дар —
Приваживанье слабых,
Вкусивший жесткость нар
С глухой тоской о бабах,
Коснись тюремных стен
С молитвою зубовной,
Почувствуй страшный крен
Поверхности неровной
Земли, по коей шел
Ты, под ноги не глядя,
В постель или за стол,
Минутной жажды ради...
А ты, дитя, прости...
Тебя я чем утешу?
Шепну тебе: «Расти!»
И на ладони взвешу П
уховое тепло
Твоей судьбы неясной,
Где спят добро и зло
В пропорции опасной...
У гибельной реки
Веревкой или тросом
Тебя за две руки —
(О нет! О нет!..) к березам,
Что в следующий миг
Отпрянут друг от друга
Под длинный детский крик,
От севера до юга
Пронзивший все собой,
Усиленный стократно
Небесною трубой,
Семь раз трубящей внятно.
К содержанию
***
Верные мира сего,
Дети, поэты, собаки,
Миром помолимся о
Нашей клоаке.
Верность упала в цене,
Дети, собаки, поэты.
Всюду оставлены
неверности меты.
Вижу голодный простор,
Голое отчее поле,
И одинокий костер,
Вольному — воля.
Жмутся к живому огню
Дети, собаки, поэты.
Руки в костер уроню,
Песни допеты.
Верные мира сего,
Дети, поэты, собаки,
Миром помолимся о...
Паки и паки.
К содержанию
***
Сколько беса ни
трави,
Он ховается в крови.
Как ни ерепенишься —
Никуда не денешься.
Это кровное родство,
Это сходство-сродство,
Баловство да воровство,
Скотство да юродство...
Из руды в руду, —
Без визы, без! —
Контрабандою беду
Ввозит бес.
К содержанию
ПОДРОСТКИ ЕДУТ В ЛАГЕРЬ
О эти грубые лица
Эпохи упадка Рима!
Зубы как вспышка блица,
Жирные пятна грима,
Порхающая сигаретка,
Весь хипповатый имидж...
Чего же ты хочешь, детка?
Чему вас учили в Риме?
«В вашем квадратном мире
Рот мой будет квадратным,
Больше, чем надо, шире,
С выворотом нарядным.
А что я похожа на парня,
Так это даже прикольно.
Одеться бы пошикарней,
А так я вполне довольна».
Перекроила эпоха
Все, что шила природа.
Пасть разевает Хоха,
Хоха, какого ты рода?
Век джинсой отоварен,
Век отоварен плясом.
Чего же ты хочешь, парень,
Парень с рыжим окрасом?
«В вашем говенном мире
Кто ко мне будет ласков?
Вот вам — держите шире!
Баксов хочу я, баксов!
А что я похож на девку,
Так это даже прикольно.
Имеете вы на-дежду?
А я так нет. И — довольно».
К содержанию
БАЛЛАДА О ПЕРВОЙ ПЬЯНКЕ
Запретного плода вкусил мой юный внук,
Там пили за друзей и некую Спартанку.
До утренней росы водил его недуг
В тот зазеркальный мир, где север — это юг,
Где вывернут тебе всю душу наизнанку.
Он мямлил, что не бу-дет больше водку пить,
Друзья его несли и гулко гоготали.
Ах, бу-дет, бу-дет, бу — бутылку он любить,
Хотя сейчас блюет и ноет; «Худо, Вить...»
И вот лежит пластом, разобран на детали.
И елка и сосна глядят ему в лицо,
Что вылеплено из желтеющего воска.
Их первый сабантуй с травой заподлицо,
Он кустиком укрыт, он заключен в яйцо,
В бесстрастное яйцо космического Босха.
Как много некрасот в межзвездном том яйце,
В бессвязной болтовне и ненасытной тяге!
Живет соблазна жар в зеленом огольце,
В горбушке аржаной, в соленом огурце,
В походочке шальной и запотевшей фляге.
Их видел с высоты печальный старый Бог,
Он слышал русский мат, слепящий, точно сварка.
А сатана, крутой, как питерский качок,
Он подвалился им под самый под бочок
И все шептал: «Гульнем, чтоб небу стало жарко!
У них свой юный бард, повязкой стянут лоб,
Заядло дребезжит гитара записная...
А я не нужен им в стране их тайных троп,
А я не нужен им, им нужно только, чтоб
Не засекли балдеж и — банка запасная.
Но я-то начеку, заслуженный питух!
Я облечен самой Помощницею Скорой,
Я чую за версту тревоги темный дух,
И я лечу туда во весь останний дух,
На помощь, коей ждут и не хотят которой.
И вот, когда сойдет под крышу угомон,
И новичок во сне застонет, захохочет,
Я Деве помолюсь: «О Дева! Аваддон
Да пощадит его! Пускай спасется он,
Когда скупой слезой мой дирижабль омочит»...
***
Глохнут музыканты молодежных оркестров,
И чем более глохнут они,
Тем мощнее звучат их оркестры.
Глохнет Ладога, глохнет бор,
Пробуравленный ваттами рока.
Здесь — сегодня — пронзительный створ —
Сшибка Запада и Востока.
Запад стонет, трясется, юлит,
Измывается, колобродит,
А Восток, точно челюсть, болит,
Против нерва напильником водит.
Запад руку кладет на бедро,
Тушит свет и кайфует над клипом,
А Восток ковырнет под ребро
И высоцким кончается хрипом.
Дай нам силы пройти этот путь,
Между Сциллой пройти и Харибдой,
Курс держа на голую суть
И не путая правды с кривдой.
ПУТЬ
Что за вагон, милый друг! Здесь пронесся гунн!
Вырваны с мясом сиденья, за дранью дрань...
Может быть, век двадцать первый, клыкасто юн,
С века двадцатого впрок собирает дань.
Ветер срывает зеленый огонь с дуги,
Через рубеж сопредельной страны метель
Рвется на север. Пора отдавать долги,
Прежде чем рухнуть в заснеженную постель.
Пусто в вагоне. Я в нем, как в гробу, один.
Что-то случилось с землей, со страной, со мной.
В старом ковчеге среди горевых равнин
Мчит в неизвестность шальную хмельной Ной.
Чья там цитата торчит сквозь табачный дым?
Хором поет ветровая хриплая рать:
«Буду умирать, буду умирать молодым,
Буду умирать, умирать, умирать...»
Дух разоренья на выдумку спор и щедр,
Мстит за беднуху и ложь, за бесчестье мстит.
Бей же в литавры и рвись из подпольных недр,
Юная ярость, покуда тебе фартит!
Время придет, ты зальешься слезами вдрызг,
И отшатнешься от зеркала, видит Бог.
Чу! Впереди тормозов заполошный визг:
Кто-то на рельсы упал, а быть может, лег.
ТЫ И Я
Ты пришелец. Я ушелец.
Вектор встречных сил
Искажен. Я слышу шелест
Сатанинских крыл.
Ты Кибелою шарахнут.
На твоих путях
Дни и ночи ею пахнут.
Мир — отверстый пах.
Пред грохочущей турбиной
Чтб мой слабый зов?
Жалкий лепет воробьиный,
Пух и перья слов...
***
Что же там, что — за предельною той наглотой,
За истерической позой бандита и панка?
Что же там, что — за плебейской невнятицей той,
Прущей на вас с оголтелостью пьяного танка?
Что же там бьется — в невидимой той глубине,
В шахте убогой, в ее закоулках вороньих?
Страх. Даже ужас. Отчаянье — с ним наравне.
Вжались в тупик и не дышат. Не тронь их, не тронь их!
Слышу я, слышу подпольный щенячий скулеж,
Вот болевая отметина раннего детства!
Плот себе выстроил, ложь взгромоздивши на ложь,
Не отыскав для пучины другого плавсредства.
ВОСЬМОЙ КВАРТАЛ или МОЛЕНИЕ
О ПАЦАНЕ
Восьмой квартал, восьмой квартал,
Восьмое чудо света,
Ты пацана захомутал
И прячешь до рассвета.
Он водку пьет, он курит план,
Его всю ночь мы ищем.
Восьмой квартал, большой карман,
Пропахший табачищем!
Я роюсь в нем, а там дыра,
Свистящая дыра лишь.
Там ходят парой мусора,
Ты вслед им зубы скалишь.
И снова — улица, фонарь,
Милиция, аптека,
Ночной торговли злачный ларь,
Подвал и дискотека...
Там глюколовы, как цветы,
В немыслимой отключке.
Восьмой квартал, я вижу, ты
Совсем дошел до ручки!
О запредельная страна
Асфальтового кайфа!
Не выжги душу дочерна,
Опомнись и раскайся!
Восьмой квартал, восьмой квартал,
Потешился — и хватит.
Ты пацана захомутал.
Отдай. Не то он спятит.
К содержанию
ВДОЛЬ ПО ПИТЕРУ
Зябнет улица, и зябнет трамвай,
А морозец только знай поддавай.
А Васильевский пропах табаком,
Зябнет рыбка на углу с рыбаком,
Зябнет рыбка на углу,
Человек спешит к теплу,
А морозец, он рисует по стеклу.
Ты цепляй меня за жабру, безмен,
Ты купляй меня с плотвой, супермен,
Выпускай ты мне худую кишку,
Отсекай ты мне седую башку,
Отсекай ты мне башку,
Что-то слабо я секу,
Приустал я на двадцатом на веку.
А на сковороде масло скворчит,
А на проводе мой ангел молчит,
Ангел пальчиком протер циферблат,
Что-то стрелочки гуляют не в лад,
Что-то стрелочки не в лад,
Где ты, город Ленинград?
Голова моя повернута назад...
Закуржавели власа и усы,
На запястье индевеют часы,
Уж мы выдали свое на гора,
Смена кончилась, пора, брат, пора.
Смена кончилась. Пора.
Прежним подвигам ура,
А для новых наша гвардия стара.
К содержанию
СТАРЫЕ СНИМКИ
Эта девочка с праздничным бантом,
Жизни канувшей фото-фантом,
Озадачена выпавшим фантом,
Что судьбой ее станет потом.
Этот мальчик, обнявший котенка,
Он однажды бесследно исчез,
Укатился беспечно и звонко
За безжалостный времени срез.
Это мать его — с бантом упругим.
Это сын ее — мил и лукав.
Знать не знают они друг о друге
В иноземнейшей из держав.
Инкубатор духовного девства,
Невозможное — обещай!
Атлантида безвинного детства,
Здравствуй, родина, и — прощай!
К содержанию
* * *
Нестерпимо запахло землей,
Зреют игрища грачьи.
Упереться бы в почву ноздрей,
От души, по-собачьи.
Симфонический воздух весны,
Воздух гиблых окраин,
Как твои составные нежны,
Как твой пафос отчаян!
Зазвенеть — несмотря ни на что,
Отрыдаться капелью,
И домой принести под пальто
Эту ласку апрелью...
К содержанию
ЧЕЛОВЕК-ПТИЦА
Мальчику Виктору Хлебникову
Самолет — точно в коконе — в шелке,
Густо-синем — плывет в забытье...
Накреняется дерево Волги,
Многошумное устье ее.
Здесь, на дереве, дивные птицы
На одной отдыхают ноге,
Здесь каспийские зреют зарницы
В ярко-радужной влажной дуге.
Разноцветным гордясь иностранством,
Дарит море рисунок волны,
И клонясь над раскосым пространством,
Прямо к солнцу летят табуны.
Дай мне, Господи, это причастье —
Здесь, под крыльями, родина вся!
В сердце Волгою хлынуло счастье —
Мальчик Небников здесь родился!
К содержанию
|
