|
1.
Ослепительная вспышка распарывает темноту ночного неба, тугим светящимся столбом
низвергается на землю и ярко высвечивает шоссе, по которому движутся тысячи
людей.
На мгновение кажется, что это тот самый огненный столб, которым Всевышний
указывал путь евреям, вышедшим из Египта. Но наваждение быстро тает, превращаясь
в обыкновенный луч мощного прожектора, установленного на борту армейского
вертолета. Геликоптер, а вместе с ним и луч света, кружит над людской колонной,
противно рокочет и нагло шарит в темноте, будто чего-то высматривая и вынюхивая.
И вот уже другие ассоциации вспыхивают
в сознании идущих: косые лучи прожекторов с лагерных вышек, прощупывающие
колючую проволоку, как бы проверяя, все ли в порядке на зоне. Ощущение зоны
усиливается во сто крат, когда мы выходим за черту города Офаким на шоссе, и
вдруг оказывается, что по обе стороны его плотной темной стеной стоят солдаты и
полицейские. А за ними, в придорожных кюветах – сотни полицейских и армейских
машин с включенными фарами и мигающими мертвенно-синим светом проблесковыми
фонарями на крышах. Устрашающее зрелище! Дикий сюр!
Но в зоне нашего шествия все в полном
порядке. Молодежь начинает, а все остальные дружно подхватывают речевки-попевки,
рожденные в эти дни «оранжевым» движением: «Иуди лё мигареш иуди!» - «Еврей не
изгоняет еврея!» и «Хаяль, шотэр! Ани оhэв отха! Хаяль, шотэр! Аани оhэв отха!»
- «Солдат, полисмен! Я люблю тебя!».
Несколько девушек в оранжевых майках подбегают к солдатам и предлагают им
конфеты, но те отказываются от «сувениров единства». Отказываются они и вступать
в любые разговоры с демонстрантами. Таков, видимо, приказ начальства. Но слушать
и слышать никто не в состоянии им запретить. И они вынуждены слушать многократно
прокручиваемый усилителем голос главы правительства Ариэля Шарона: «Солдат,
несогласный с приказом, может отказаться от его выполнения, доложив об этом
своему командиру и приготовившись получить наказание за свой отказ». Этот голос
раздается из машины сопровождения, водитель которой очень остроумно и едко
комментирует слова Шарона, да и вообще всю ситуацию с «размежеванием»...
2.
После двух дней стояния на митингах в Сдероте и Офакиме, лежания на земле в
жарком, влажном и пыльном «Парке Офакима» вторая массовая акция гражданского
протеста против «итнаткута» вступила в решающий этап: мирное шествие в сторону
Гуш-Катифа.
Зрелище поистине волнующее и незабываемое: неспешное движение в ночи десятков
тысяч людей в оранжевом – истинных сынов и дочерей еврейского народа – красивых,
свободных, гордых, не зависимых ни от кого мужчин и женщин, юношей и девушек,
стариков и детей. Может быть, именно так выходили когда-то наши предки из
Египта, из страны рабства и угнетения на трудный простор освобождения и
национального единения. Вспомним: тогда они составляли лишь пятую часть
еврейского народа. Остальные - трусливые, ленивые или равнодушные - остались в
Мицраиме и растворились, исчезли в веках.
Так и сегодня. Вперед выходят самые лучшие, самые честные, самые чувствительные
к национальной беде и несправедливости. Люди, в которых еще живо еврейское
самосознание, вера в Бога, люди, которые всерьез обеспокоены будущим своих
детей, своей страны, своего народа. Люди, которые поняли, что если они не выйдут
на улицу, ничто не сможет остановить это безумие. Безумие распада страны,
национальной капитуляции, самоунижения и самоуничтожения. У них нет никакой
физической мощи, чтобы противостоять силе взбесившегося государства, точнее,
тех, кто сегодня по недоразумению управляют им. Но у них есть душевная и
духовная мощь, убежденность в своей правоте, вера в то, что если они будут
едины, они победят. Их девиз: не дух силы и насилия, а сила духа.
Вот они идут – спокойно и даже весело, без всякой злобы и угрюмости. Никаких
призывов к насилию, к попытке прорыва полицейских кордонов, к, не дай Бог,
дракам и провокациям. Только просьба руководителей движения – идти к Гуш-Катифу
до тех пор, пока можно идти, не вступая в столкновение с полицией…
Как же тут не помянуть «добрым тихим» словом остервенелую левую прессу, которая,
не стесняясь, окрестила мятежом и бунтом предельно мирный, в духе Махатмы Ганди
гражданский протест населения Израиля! Почему не отсохнут языки и руки у
высоколобых писак, без тени смущения белое называющих черным?!
Это кто же мятежники? Идущий рядом со мной мой зять, отец шестерых маленьких
детей, майор ЦАХАЛа в запасе, ежегодно добросовестно отправляющийся в милуим -
служить Отечеству? Или, может, мятежница - вон та молодая женщина, толкающая
детскую коляску, держась за которую, семенят еще четверо ее детей? Или 70-летний
учитель математики из Иерусалима, бывший ленинградский инженер-торпедист,
сказавший мне с улыбкой, что «русские не сдаются»? А, может быть,
злодей-бунтовщик – это рав Исраэль Ариэль, изгнанный 23 года назад из Ямита
вместе со своей ешивой, женой и десятью сыновьями, а сейчас терпеливо убеждающий
нескольких горячих, рвущихся в бой парней, что еврей не может проливать кровь
еврея, даже если его изгоняют из Гуш-Катифа?
3.
… Мы вышли из Офакима примерно в пол-одиннадцатого вечера и двигались внутри
полицейского тоннеля около двух часов. Как вдруг на перекрестке у шоссе
Беэр-Шева – Гуш-Катиф дорогу колонне перекрыла густая стена вооруженных
пистолетами полицейских, в числе которых были и устрашающего вида богатыри из
спецподразделения полиции (ЯСАМ). Гирлянда мощных армейских прожекторов слепила
глаза, но за цепью блюстителей порядка просматривались светлые силуэты
водометных машин и многочисленные автобусы эшелонированной обороны.
Колонна, во главе которой шли, взявшись за руки, убеленные сединами старцы,
раввины и руководители Совета поселений, немедленно встала. Организаторы шествия
предложили всем участникам не расходиться, а расположиться на ночлег прямо
здесь, на дороге и прилегающим к ней пустырям. Уставшие от жары, нервного
возбуждения, долгого стояния и ходьбы люди, в первую очередь женщины, дети и
старики, как подкошенные, свалились на асфальт, на придорожные колючки и песок.
У кого были палатки, поролоновые коврики или спальные мешки устроились с большим
«комфортом», остальным пришлось коротать ночь на голой земле. Впрочем, многие
парни и девушки, да и люди постарше не спешили ложиться спать. Они вступали в
яростные политические дискуссии с «миштарой», правда, по большей части
односторонние. Да и что могли ответить им полицейские, которым велено было
молчать.
А ночь и усталость брали свое. К тому же полиция не собирались открывать путь на
Гуш-Катиф, до которого было еще около 30 километров. И людям ничего не
оставалось, как смежить веки. Но даже поспать спокойно им не дали. И
барражирующий вертолет, и громкоговорящие полицейские автомобили, проезжавшие
почти по ногам лежавших людей, яркий свет прожекторов и уличных фонарей – все
это не очень располагало ко сну. И все-таки – что значит молодость и усталость!
- утром, когда уже давно встало солнца, многие парни и девушки еще (а, может
быть, уже) спали крепким сном. Но всем было ясно, что на этом очередное шествие
на Гуш-Катиф завершено, и надо возвращаться домой. До следующей акции
гражданского протеста. Которая, как наша, может оттянуть от «размежевания», по
меньшей мере, 20-30 тысяч полицейских и солдат. Но если мы хотим, чтобы
«размежевание» не состоялось вообще, надо чтобы на дороги, ведущие в сектор Газы
и поселения Гуш-Катифа, вышло не 40-50 тысяч человек, а 150 -200 тысяч.
Найдется ли в семимиллионном Израиле столько патриотов, мы узнаем совсем скоро.
На снимках: противники «размежевания» в Сдероте и Офакиме 2-4 августа 2005 года.
Фото автора и Аарона Бренера
 |
